Немецкая открытка и тетрадь, изъятые при аресте военнопленных

Меня призвали на военную службу.

В боях под Ревелем 20 августа пал за свое отечество Ферди Валбрекер. Последнее воскресенье сентября мы Ганс и я - провели в Аахене. Было очень приятно увиден, немцев: немецких мужчин, женщин и немецких девушек. Раньше, когда мы только прибыли в Бельгию, разница мне не бросилась в глаза… Чтобы действительно полюбить свою родину, нужно сначала побыть вдали от нее.

1941 год. Октябрь. 10. 10. 41.

Я в карауле. Сегодня переводили в действующую армию. Утром читали список. Почти исключительно люди из строительных батальонов. Из июльских новобранцев — только несколько минометчиков. Что поделаешь? Я могу лишь ждать. Но в следующий раз, вероятно, и меня коснется. Зачем мне проситься добровольно? Я знаю, что там будет труднее выполнять свой долг, гораздо труднее, но все же…

14. 10. 41.

Вторник. В воскресенье из 1 взвода отбирали пулеметчиков. Среди них был я. Мы должны были проглотить 20 пилюль хинина; проверялась годность к службе в тропических условиях. В понедельник получил ответ: годен. Но я слышал, что отправка отменена. Почему?

Сегодня у нас был смотр. Его проводил наш командир роты. Все это только театральное представление. Как можно было заранее предвидеть, все сошло хорошо. Отпуск в Люттих на 18-19.10 устроен.

22. 10. 41.

Отпуск уже миновал. Хорошо было. Военного священника мы еще застали. При богослужении я ему прислуживал. После обеда он показывал нам Люттих. День был приятный. Я чувствовал себя опять среди людей.

Ганс, Гюнтер и Клаус уехали. Кто знает, увидимся ли мы.

Дома от моего брата уже много недель (7-9) нет вестей. После того как я получил известие о смерти Ферди Вальбрекера, у меня такое чувство, как будто и мой браг тоже будет убит. Да предохранит от этого Господь Бог, ради моих родителей, особенно ради матери.

Вернер Кунце и Косман убиты. Об Африке ничего больше не слышно.

Написал Фриде Грислам (отношение к правительству и к народу; солдат и женщина в настоящее время).

1941 год. Ноябрь.

20. 11. 41.

Пять дней в Элтфенборне миновали. Служба была там очень легкая. Кроме стрельбы взводом, мы, практически, ничего не делали. Но мы были в Германии, и это было приятно. В Элтфенборне я посетил священника.

То, как держатся немцы в бывшем Эйфен-Мальмеди, можно понять; мы ожидали другую Германию. Не такую антихристианскую. Но там имеются и валлонские деревни, и не мало. Во время стрельб кто-то разжег костер. Когда так стоишь и смотришь на пламя, то всплывают старые воспоминания. Как это было раньше. Для меня ничего лучшего не могло бы сейчас быть, чем отправиться с несколькими парнями в путь, но…

П… тоже писал о потере времени; теперь, когда мы в расцвете своих сил и хотим их использовать. Над чем бы только не потрудились?

Какие задачи ожидают нас! Говорят, опять формируются два маршевых батальона. Из дому известие: Вилли Вальбрекер тоже убит. Мы тоже принесли свою жертву. Вилли четвертый. Я спрашиваю: кто следующий?

26.11. 41.

Вилли Шефтер в лазарете. Это был настоящий товарищ. Все чаще мне приходит в голову мысль, что я бесцельно теряю здесь свое время. Я колеблюсь, кем хочу быть: Африка; техническая профессия; или же священником только для Бога.

Товарищеских отношений у нас в комнате не найти. Я хотел бы скорее попасть на фронт. Это будет хорошо для меня.

25. 11. 41.

Вчера утром неожиданно для всех пришел приказ об отправке. Теперь никто не хотел этому верить, когда нас собрали. Но это так. День прошел в обмундировке. Наконец пришло то, чего я ожидал, и я твердо верю, что еще придет. Наступает более труд­ное, но лучшее (если это подходящее выражение) время. Теперь предстоит показать: мужчина ты или трус. Я надеюсь, что это переживание будет для меня приобретением на всю жизнь; я стану более зрелым.

Об общем воодушевлении, которое сказалось в пьянстве, писать не хочу; его не хватит надолго.

1941 год. Декабрь. 8. 12. 41.

На этой неделе я написал разные вещи, и можно было бы еще много писать. Об общем воодушевлении, о долге в настоящий момент и т. д. Дюссельдорф! Для тебя это не хорошо. Нет!

В среду была здесь и Магдалина (в прошлое воскресенье здесь были мои родители). Гестапо сделало обыск и забрало мои письма и другие вещи. Комментарии излишни. В воскресенье я получу отпуск и узнаю об этом еще. От меня они пошли к Дилеру и забрали там много вещей. Вправе ли они, ведь мы живем в Германии; Дилер был забран в…, а оттуда отправлен в Дортмунд, где он находится в предварительном заключении. До воскресенья они еще сидели. Иоган тоже там. Считаю, что там сидит человек 60-100.

12.12. 41. Пятница.

Со среды мы в пути. Говорят, что мы 13.12. будем в Инстербурге, а 15.12 - по ту сторону границы.

Америка тоже вступила в войну.

Здесь в вагоне тесно. Попадем ли мы на Южный фронт, теперь, пожалуй, сомнительно. Относительно Гестапо я был у нашего капитана; он обещал мне полную поддержку. Я составил письмо, но тут еще некоторые мелочи, посмотрим. Где-то мы будем на Рождество.

13.12. 41. Суббота.

Письмо в Гестапо написал. Капитан, вероятно, подпишет ходатайство. Чего еще желать. Я изложил все по-деловому. Успех сомнителен. Мы в Инстербурге.

Вост. Пруссия почти вся позади. Не брился я с понедельника. «Небритый и вдали от родины». Товарищеских отношений все еще не встречал. Надеюсь, что на фронте в этом отношении лучше; иначе это было бы для меня большим разочарованием.

16. 12. 41. Вторник.

Литва, Латвия - позади. Мы в Эстонии. В у нас была длительная остановка. Я был в городе. Ничего интересного. Рига была уже лучше. К сожалению, мы не могли попасть в город.

У нас в вагоне настроение ужасное! Вчера подрались двое; сегодня опять двое. Товарищеские отношения здесь - иллюзия, утопия.

Литва - ровная страна, широко простирается перед нашим взором. Бедная эта страна. Повсюду деревянные хижины (домами их нельзя назвать), крытые соломой. Внутри маленькие и тесные.

Латвия не такая ровная. Одна часть гористая, покрытая лесом. Дома даже в деревнях здесь лучше, выглядят уютнее. В Эстонии тоже много леса и холмов.

Население здесь очень симпатичное. Языка совершенно не понять. Здесь тоже всего мало. Водки нет. Продовольственные карточки.

В Риге, говорят, расстреляли 10 000 евреев (немецких евреев). Комментарии излишни. За грабеж расстреляли трех человек, я это поддерживаю, как бы это ни было сурово. Чтобы это не распространилось, необходимо реши­тельное вмешательство. Это ошибка: во вторник мы еще не были в Эстонии (18.12.)

18.12. 41.

В России. Эстонию проехали очень быстро. Россия - ровная бесконечная страна. Тундра. Получили патроны.

Мы ехали по следующему маршруту: Рига - Валк (Эстония) - Россия; в Псков. Псков, говорят, третий по красоте город России.

Я читаю Шекспира: «Венецианский купец» и «Гамлет». Мы нахо­димся в 10 км. от Пскова и, вероятно, долго здесь пробудем. Шекспир мне нравится.

19.12. 41.

Мы все еще под Псковом. Дело в том, что русские сильно повредили железнодорожное хозяйство и здесь мало паровозов.

Я дал нескольким русским хлеба. Как благодарны были эти бедные люди. С ними обращаются хуже, чем со скотом. Из 5000 русских осталось приблизительно 1000. Это позор. Что сказали бы Двингоф, Этиггофер, если бы они узнали это?

Затем я «посетил» одного крестьянина. Когда я дал ему папиросу, он был счастлив. Я посмотрел кухню. Беднота! Меня угостили огурцами и хлебом. Я оставил им пачку папирос. Из языка не понятно ни слова, кроме: «Сталин», «коммунист», «большевик».

Кольцо вокруг Петербурга несколько дней тому назад прорвано русскими. Русские прорвались на 40 км. Против танков… ничего не могли сделать. Русские здесь чрезвычайно сильны. Замкнуто ли кольцо со стороны озера, это сомнительно. Наших войск там слишком мало. Когда падет Ленинград? Война! Когда придет ей конец?

21. 12. 41.

Сегодня воскресенье. Это ни в чем не заметно. Поездка кончи­лась. В Гатчине (балтийской) нас выгрузили. Население осаждало наши вагоны, просили хлеба и т. п. Это хорошо, когда можешь доставить радость ребенку, женщине или мужчине. Но их слишком много.

Мы находимся в 6 км. от вокзала. В одной комнате с 4 широкими кроватями нас 16 человек; на каждую кровать - 3 человека, а остальные четыре..?

О последних днях в вагоне не хочу ничего писать. От солдатской дружбы - ни следа. В одном лагере для пленных, говорят, в течение одной ночи умерло больше 100 пленных. 22. 12. 41.

Наша квартира хороша. Хозяйка (финка) очень любезна, но бедна. Мы даем ей довольно много. Ведь лучше давать, чем брать.

24. 12. 41.

Сегодня сочельник… В Гатчине большая часть церквей разру­шена немецкими летчиками, а не красными. На дворце еще и сейчас стоит крест.

(Бра)ухич ушел в отставку, или его отставили. Что это означает?

27. 12. 41.

Рождество прошло. На самом деле это были очень, очень грустные дни, настоящего рождественского настроения не могло быть.

Говорят, что 1 дивизия, так как она участвовала в очень тяжелых боях, будет отправлена на юг Франции. Мы поэтому попадем, вероятно, в 12 дивизию. Я надеюсь на это. Другие хотели бы тоже попасть на юг Франции.

Сегодня мы видели семь вагонов с солдатами, которые прибыли из кольца под Ленинградом. Эти солдаты выглядели ужасно. Таких картин в кинохронике не видно.

Здесь постепенно становится холодно. 20 градусов.

Написал кое-что о солдатской жизни. Я много думаю о Дилере, Иоганне и вещах, связанных с ними.

30. 12. 41.

Сегодня или завтра нас отправляют, и притом в 1 дивизию… Что-то там будет с Дилером, Иоганном и другими…

1942 год. Январь. 03. 01. 42.

Наступил Новый год. Окончится ли война в 1942 году? 31.12.41 г. мы выступили из Гатчины. Когда мы прошли 15-20 км, подъехали два автобуса и один грузовик, которые сразу же доставили 60 чел. в 1 дивизию. Среди этих 60-ти были также я, Вунтен и Цуйцинга. В дивизии нас сразу же распределили по полкам; мы трое попали в 1 полк. В тот же вечер нас направили в 3 батальон, где мы провели ночь в холодном, как лед, блиндаже. Это было новогодним подарком. Затем нас распределили по ротам. Вунтен и я попали в 10 роту. Мы сдали на кухню свои продукты и «потопали» к роте, которая в течение пяти дней была на отдыхе и как раз 1.1.42. вечером возвращалась на передовую.

И вот мы находимся в блиндаже. 6-7 часов в день стоим на посту. В остальное время лежим или едим. Жизнь, недостойная человека.

Мы находимся здесь между Ленинградом и Шлиссельбургом, у Невы, там, где она делает резкий изгиб. Переправа все еще в русских руках. Мы находимся влево от нее. Блиндаж сносный (по сравнению с другими). Здесь спокойно. Изредка стреляют минометы. Вчера вечером был убит один человек. Сегодня во втором взводе убит один.

Наша жизнь находится в руках Бога. 10 дней мы должны оставаться на передовой, а затем - 5 дней отдыха.

Рота насчитывает 40-50 чел. От дивизии (15000) осталось в живых только 3000. Кольцо вокруг Ленинграда не сомкнуто (пропаганда). Питание очень хорошее.

04. 01. 42.

Выглядишь как свинья. Это не слишком сильно сказано. Умываться нельзя. И вот, в таком виде кушать. Я пишу так не для того, чтобы жаловаться. Это просто должно быть зафиксировано.

Вчера мы принесли убитого - «Мы не несем клада, мы несем мертвеца». Остальные не обращают на это внимания. Это оттого, что видишь слишком много мертвых.

Дружба! Придет ли она еще? Не знаю. Или я еще не освоился с новой обстановкой?

Иоганн и Дилер, что это может быть? Часто приходишь в бешенство, когда думаешь об этой подлости. Если затем подумаешь, что находишься здесь на фронте, то возникают вопросы, на которые хотелось бы получить ответ. Но существует разница между прави­тельством и народом. В этом - единственное решение.

07. 01. 42.

Вчера прибывало еще пополнение из 4 маршевой роты. Ходят разговоры, что нас в ближайшие дни сменят!?!

«Товарищи» поют часто красивую песню:

«Хайль Гитлер, хайль Гитлер.
Целый день — хайль Гитлер
И по воскресеньям хайль Гитлер
Хайль Гитлер, хайль Гитлер».

Они поют эту песню на мелодию «Тетка Гедвига, тетка Гедвига, машина не шьет»… Комментарии излишни.

В нашем отделении имеется один солдат. Он католик. Ему 35 лет. Крестьянин (6 коров, одна лошадь). Он из Альтенбурга; от Буршайда 2,5 часа ходьбы. Может быть, его можно будет как-то использовать для группы, или..?

(?). 1. 42

Вчера шел разговор, что мы отсюда уходим. Обоз будто бы уже погрузили. Все верят в это. Я тоже считаю, что это правда. Я называю это большим свинством. «Товарищи» радуются. Я понимаю тех, которые с самого начала здесь. Но мы, которые только что прибыли, и уже обратно; это прямо скандал. Но мы ничего не можем в этом изменить. Куда отправляют, никто не знает. В Кенигсберг? В Фин­ляндию, ходить на лыжах?

13. 1. 42.

Мы на отдыхе. Если это можно назвать отдыхом. Во всяком случае, лучше, чем на передовой. Насчет смены: за Мгой, где находится обоз, строится новая позиция.

18. 1. 42.

Мы снова на десять дней на передовой. На этот раз на правой позиции (южной). Мы должны выставлять несколько больше постов. Блиндаж маленький, холодный. Разговоры действительно были попусту. Наверное, это продлится долго. Но мы полагаем, что весной при наступлении нас не будет здесь, так как тогда мы пропали, говорят все.

С дружбой получается смешно. Иногда бываешь доволен, а иной раз опять самый нетоварищеский и эгоистичный поступок, какой только может быть. В ближайшее время опять буду собирать папиросы, так как товарищи действительно не заслуживают, чтобы им всегда дарить папиросы.

30. 1. 42.

Лишь сегодня у меня нашлось время писать дальше. Вместо десяти дней получилось тринадцать, но в блиндаже было довольно хорошо… В течение этого времени я одни раз брился и «мылся» в крышке с водой (1/4 литра). Фон Лееб тоже ушел, или его отстрани­ли. Рейхенау умер. Неизвестно, как это надо понимать. Я тоже не против того, чтобы попасть в Германию.

1942 год. Февраль.

02. 02. 42.

Два дня отдыха очень скоро кончились. Еще в воскресенье, 31.1, пришел приказ. В 18 часов мы вышли и опять обратно. Мы должны были быть здесь лишь на следующее утро, в 6 часов. Ночью сменили белье и «умывались». Мы находимся дальше на восток от старой позиции. Снова у Невы. Участок спокойнее и лучше. Блиндажи все довольно удобные. Рота занимала 1800 метров (вероятно - длина участка обороны - прим. ред.). В нашем отделении 4 человека. Мы выставляем на ночь одного человека. Это было бы ничего, если бы нас днем не занимали слишком много другими делами (таскание боеприпасов).

Говорят, мы останемся здесь до наступления? Мы не получаем окопного пайка. Это неправильно.

15. 2. 42.

Я опять в другом отделении. Завтра мы переходим в другое место. Эрвин Шульц был ранен 7.2 осколком мины. Из-за этого мы вынуждены стоять на посту втроем. Это многовато, но другие отделения стоят все столько же. Так что нужно быть довольным. Здесь еще все спокойно. Я радуюсь каждому письму из дому. Об Иоганне и Дилере я теперь знаю наконец… Кончаю. Молитву нельзя забывать. Я буду рад тому времени, когда я буду свободен от военной службы и смогу жить так, как я хочу - не так, как все другие.

Да здравствует Москва! Рот фронт!

22. 2. 42.

Мы все еще на той же позиции. Стало снова холоднее. Почтой я доволен. Гестапо была у нас. Они хотели узнать, адрес. Надеюсь, что я скоро услышу что-нибудь об этом.

27. 2. 42.

Сегодня мне исполняется 19 лет. Ефрейтор Шиллер прибыл из Мги. Ранение было не страшное, оно было причинено не русскими, а Домераком.

Я уже сейчас радуюсь тому дню, когда я смогу начать работать, свободный от военной службы.

Унтер-офицер Ридель, кажется, большая свинья. О Гестапо еще ничего не слышно. Если бы как-нибудь несколько дней совсем ничего не слышать из всего того, что так противно.

1942 год. Март. 09. 03. 42.

Снова прошло несколько дней. Было бы хорошо выспаться несколько ночей. Пищи мне не хватает - слишком мало хлеба. Ходят дикие разговоры о Вене, Кобленде и др.

12. 03. 42.

С 9.30 до 10 час было проведено приблизительно 100-200 выстрелов на винтовку, по 600-1000 выстрелов на пулемет; кроме того, была выпущена масса осветительных ракет. После 10 час - тишина. Днем мы не должны были показываться. Это было проделано на участке от переправы до Шлиссельбурга (15 км.) Командование хотело привлечь таким путем перебежчиков или вызвать высылку разведотряда, так как нужны были пленные, чтобы получить показания.

В ночь с 9.3. на 10.3. на левом крыле нашей роты пришел человек - перебежчик или нет, в этом мнения очевидцев расходятся. Он многое рассказал: позиции защищены плохо, кушать нечего, командир роты будто бы еврей и т. п. Правда ли это - сомнительно. Сколько русских попало в наши руки на указанном участке, я не знаю.

Было еще сказано, что если мы не получим пленных, то придется выслать через Неву разведотряд, который, можно сказать, является командой смертников. Добровольцы, вперед! Нужно привести пленных!

О Гестапо еще ничего не слыхал.

20. 3. 42

В 20-30 нас погрузили и перевезли на грузовиках в Шапки (немного дальше).

21. 3. 42

Разведотряд в лесу.

24. 3. 42

Около 3 часов. Приказ: приготовиться. Теперь в качестве резерва батальона сидим в блиндажах, в которых «солнце светит». Хуже всего - артиллерийский огонь.

10 рота - потери 9 чел.

10, 11, 12 роты- потери 60 чел.

9 рота - потери 40%.

Наша позиция — омега (возможно, Мга — прим. сост.}. Питание - лучше. Пасха. Что будет на Пасху?

Перевел: шехн. интендант I ранга - Зиндер.

https://www.сайт/2015-06-22/pisma_nemeckih_soldat_i_oficerov_s_vostochnogo_fronta_kak_lekarstvo_ot_fyurerov

«Солдаты Красной армии стреляли, даже сгорая заживо»

Письма немецких солдат и офицеров с Восточного фронта как лекарство от фюреров

22 июня в нашей стране – сакральный, священный день. Начало Великой войны – это начало пути к великой Победе. Более массового подвига история не знает. Но и более кровавого, дорогого по своей цене – возможно, тоже (мы уже публиковали жуткие страницы из Алеся Адамовича и Даниила Гранина, потрясающие откровенностью фронтовика Николая Никулина, отрывки из Виктора Астафьева «Прокляты и убиты»). Вместе с тем, рядом с бесчеловечностью торжествовали воинская выучка, отвага и самопожертвование, благодаря которым исход битвы народов был предрешен в самые первые ее часы. Об этом говорят фрагменты писем и донесений солдат и офицеров германских вооруженных сил с Восточного фронта.

«Уже первая атака обернулась сражением не на жизнь, а на смерть»

«Мой командир был в два раза старше меня, и ему уже приходилось сражаться с русскими под Нарвой в 1917 году, когда он был в звании лейтенанта. "Здесь, на этих бескрайних просторах, мы найдем свою смерть, как Наполеон", - не скрывал он пессимизма... – Менде, запомните этот час, он знаменует конец прежней Германии"» (Эрих Менде, обер-лейтенант 8-й силезской пехотной дивизии о разговоре, состоявшемся в последние мирные минуты 22 июня 1941 года).

«Когда мы вступили в первый бой с русскими, они нас явно не ожидали, но и неподготовленными их никак нельзя было назвать» (Альфред Дюрвангер, лейтенант, командир противотанковой роты 28-й пехотной дивизии).

«Качественный уровень советских летчиков куда выше ожидаемого… Ожесточенное сопротивление, его массовый характер не соответствуют нашим первоначальным предположениям» (дневник Гофмана фон Вальдау, генерал-майора, начальника штаба командования Люфтваффе, 31 июня 1941 года).

«На Восточном фронте мне повстречались люди, которых можно назвать особой расой"

«В самый первый день, едва только мы пошли в атаку, как один из наших застрелился из своего же оружия. Зажав винтовку между колен, он вставил ствол в рот и надавил на спуск. Так для него окончилась война и все связанные с ней ужасы» (артиллерист противотанкового орудия Иоганн Данцер, Брест, 22 июня 1941 года).

«На Восточном фронте мне повстречались люди, которых можно назвать особой расой. Уже первая атака обернулась сражением не на жизнь, а на смерть» (Ганс Беккер, танкист 12-й танковой дивизии).

«Потери жуткие, не сравнить с теми, что были во Франции… Сегодня дорога наша, завтра ее забирают русские, потом снова мы и так далее… Никого еще не видел злее этих русских. Настоящие цепные псы! Никогда не знаешь, что от них ожидать» (дневник солдата группы армий «Центр», 20 августа 1941 года).

«Никогда нельзя заранее сказать, что предпримет русский: как правило, он мечется из одной крайности в другую. Его натура так же необычна и сложна, как и сама эта огромная и непонятная страна... Иногда пехотные батальоны русских приходили в замешательство после первых же выстрелов, а на другой день те же подразделения дрались с фанатичной стойкостью… Русский в целом, безусловно, отличный солдат и при искусном руководстве является опасным противником» (Меллентин Фридрих фон Вильгельм, генерал-майор танковых войск, начальник штаба 48-го танкового корпуса, впоследствии начальник штаба 4-й танковой армии).

"Никого еще не видел злее этих русских. Настоящие цепные псы!"

«Во время атаки мы наткнулись на легкий русский танк Т-26, мы тут же его щелкнули прямо из 37-миллиметровки. Когда мы стали приближаться, из люка башни высунулся по пояс русский и открыл по нам стрельбу из пистолета. Вскоре выяснилось, что он был без ног, их ему оторвало, когда танк был подбит. И, невзирая на это, он палил по нам из пистолета!» (воспоминания артиллериста противотанкового орудия о первых часах войны).

«В такое просто не поверишь, пока своими глазами не увидишь. Солдаты Красной армии, даже заживо сгорая, продолжали стрелять из полыхавших домов» (из письма пехотного офицера 7-й танковой дивизии о боях в деревне у реки Лама, середина ноября 1941-го года).

«…Внутри танка лежали тела отважного экипажа, которые до этого получили лишь ранения. Глубоко потрясенные этим героизмом, мы похоронили их со всеми воинскими почестями. Они сражались до последнего дыхания, но это была лишь одна маленькая драма великой войны» (Эрхард Раус, полковник, командир кампфгруппы «Раус» о танке КВ-1, расстрелявшем и раздавившем колонну грузовиков и танков и артиллерийскую батарею немцев; в общей сложности 4 советских танкиста сдерживали продвижение боевой группы «Раус», примерно полдивизии, двое суток, 24 и 25 июня).

«17 июля 1941 года… Вечером хоронили неизвестного русского солдата [речь идет о 19-летнем старшем сержанте-артиллеристе Николае Сиротинине]. Он один стоял у пушки, долго расстреливал колонну танков и пехоту, так и погиб. Все удивлялись его храбрости... Оберст перед могилой говорил, что если бы все солдаты фюрера дрались, как этот русский, мы завоевали бы весь мир. Три раза стреляли залпами из винтовок. Все-таки он русский, нужно ли такое преклонение?» (дневник обер-лейтенанта 4-й танковой дивизии Хенфельда).

"Если бы все солдаты фюрера дрались, как этот русский, мы завоевали бы весь мир"

«Мы почти не брали пленных, потому что русские всегда дрались до последнего солдата. Они не сдавались. Их закалку с нашей не сравнить…» (интервью военному корреспонденту Курицио Малапарте (Зуккерту) офицера танкового подразделения группы армий «Центр»).

«Русские всегда славились своим презрением к смерти; коммунистический режим еще больше развил это качество, и сейчас массированные атаки русских эффективнее, чем когда-либо раньше. Дважды предпринятая атака будет повторена в третий и четвёртый раз, невзирая на понесенные потери, причем и третья, и четвертая атаки будут проведены с прежним упрямством и хладнокровием... Они не отступали, а неудержимо устремлялись вперед» (Меллентин Фридрих фон Вильгельм, генерал-майор танковых войск, начальник штаба 48-го танкового корпуса, впоследствии начальник штаба 4-й танковой армии, участник Сталинградской и Курской битв).

«Я в такой ярости, но никогда еще не был столь беспомощен»

В свою очередь, Красная Армия и жители оккупированных территорий столкнулись в начале войны с хорошо подготовленным – и психологически тоже – захватчиком.

«25 августа. Мы бросаем ручные гранаты в жилые дома. Дома очень быстро горят. Огонь перебрасывается на другие избы. Красивое зрелище! Люди плачут, а мы смеемся над слезами. Мы сожгли уже таким образом деревень десять (дневник обер-ефрейтора Иоганнеса Гердера). «29 сентября 1941. ...Фельдфебель стрелял каждой в голову. Одна женщина умоляла, чтобы ей сохранили жизнь, но и ее убили. Я удивляюсь самому себе – я могу совершенно спокойно смотреть на эти вещи... Не изменяя выражения лица, я глядел, как фельдфебель расстреливал русских женщин. Я даже испытывал при этом некоторое удовольствие...» (дневник унтер-офицера 35-го стрелкового полка Гейнца Клина).

«Я, Генрих Тивель, поставил себе целью истребить за эту войну 250 русских, евреев, украинцев, всех без разбора. Если каждый солдат убьет столько же, мы истребим Россию в один месяц, все достанется нам, немцам. Я, следуя призыву фюрера, призываю к этой цели всех немцев...» (блокнот солдата, 29 октября 1941 года).

"Я могу совершенно спокойно смотреть на эти вещи. Даже испытываю при этом некоторое удовольствие"

Настроение немецкого солдата, как хребет зверю, переломила Сталинградская битва: общие потери врага убитыми, ранеными, пленными и пропавшими без вести составили около 1,5 млн человек. Самоуверенное вероломство сменилось отчаянием, схожим с тем, что сопровождали Красную Армию в первые месяцы боев. Когда в Берлине вздумали в пропагандистских целях напечатать письма со сталинградского фронта, выяснилось, что из семи мешков корреспонденции только 2% содержат одобрительные высказывания о войне, в 60% писем солдаты, призванные воевать, бойню отвергали. В окопах Сталинграда немецкий солдат, очень часто ненадолго, незадолго до смерти, возвращался из состояния зомби в сознательное, человеческое. Можно сказать, война как противостояние равновеликих войск была закончена здесь, в Сталинграде – прежде всего потому, что здесь, на Волге, рухнули столпы солдатской веры в непогрешимость и всемогущество фюрера. Так – в этом справедливость истории – случается практически с каждым фюрером.

«С сегодняшнего утра я знаю, что нас ждет, и мне стало легче, поэтому и тебя я хочу освободить от мук неизвестности. Когда я увидел карту, я пришел в ужас. Мы совершенно покинуты без всякой помощи извне. Гитлер нас бросил в окружении. И письмо это будет отправлено в том случае, если наш аэродром еще не захвачен».

«На родине кое-кто станет потирать руки – удалось сохранить свои теплые местечки, да в газетах появятся патетические слова, обведенные черной рамкой: вечная память героям. Но ты не дай себя этим одурачить. Я в такой ярости, что, кажется, все бы уничтожил вокруг, но никогда я еще не был столь беспомощен».

«Люди подыхают от голода, лютого холода, смерть здесь просто биологический факт, как еда и питье. Они мрут, как мухи, и никто не заботится о них, и никто их не хоронит. Без рук, без ног, без глаз, с развороченными животами они валяются повсюду. Об этом надо сделать фильм, чтобы навсегда уничтожить легенду «о прекрасной смерти». Это просто скотское издыхание, но когда-нибудь оно будет поднято на гранитные пьедесталы и облагорожено в виде «умирающих воинов» с перевязанными бинтом головами и руками.

"Напишут романы, зазвучат гимны и песнопения. В церквах отслужат мессу. Но с меня довольно"

Напишут романы, зазвучат гимны и песнопения. В церквах отслужат мессу. Но с меня довольно, я не хочу, чтобы мои кости гнили в братской могиле. Не удивляйтесь, если некоторое время от меня не будет никаких известий, потому что я твердо решил стать хозяином собственной судьбы».

«Ну вот, теперь ты знаешь, что я не вернусь. Пожалуйста, сообщи об этом нашим родителям как можно осторожнее. Я в тяжелом смятении. Прежде я верил и поэтому был сильным, а теперь я ни во что не верю и очень слаб. Я многого не знаю из того, что здесь происходит, но и то малое, в чем я должен участвовать, – это уже так много, что мне не справиться. Нет, меня никто не убедит, что здесь погибают со словами «Германия» или «Хайль Гитлер». Да, здесь умирают, этого никто не станет отрицать, но свои последние слова умирающие обращают к матери или к тому, кого любят больше всего, или это просто крик о помощи. Я видел сотни умирающих, многие из них, как я, состояли в гитлерюгенд, но, если они еще могли кричать, это были крики о помощи, или они звали кого-то, кто не мог им помочь».

«Я искал Бога в каждой воронке, в каждом разрушенном доме, в каждом углу, у каждого товарища, когда я лежал в своем окопе, искал и на небе. Но Бог не показывался, хотя сердце мое взывало к нему. Дома были разрушены, товарищи храбры или трусливы, как я, на земле голод и смерть, а с неба бомбы и огонь, только Бога не было нигде. Нет, отец, Бога не существует, или он есть лишь у вас, в ваших псалмах и молитвах, в проповедях священников и пасторов, в звоне колоколов, в запахе ладана, но в Сталинграде его нет… Я не верю больше в доброту Бога, иначе он никогда не допустил бы такой страшной несправедливости. Я больше не верю в это, ибо Бог прояснил бы головы людей, которые начали эту войну, а сами на трех языках твердили о мире. Я больше не верю в Бога, он предал нас, и теперь сама смотри, как тебе быть с твоей верой».

"Десять лет назад речь шла о бюллетенях для голосования, теперь за это надо расплачиваться такой «мелочью», как жизнь"

«Для каждого разумного человека в Германии придет время, когда он проклянет безумие этой войны, и ты поймешь, какими пустыми были твои слова о знамени, с которым я должен победить. Нет никакой победы, господин генерал, существуют только знамена и люди, которые гибнут, а в конце уже не будет ни знамен, ни людей. Сталинград – не военная необходимость, а политическое безумие. И в этом эксперименте ваш сын, господин генерал, участвовать не будет! Вы преграждаете ему путь в жизнь, но он выберет себе другой путь – в противоположном направлении, который тоже ведет в жизнь, но по другую сторону фронта. Думайте о ваших словах, я надеюсь, что, когда все рухнет, вы вспомните о знамени и постоите за него».

«Освобождение народов, что за ерунда! Народы останутся теми же, меняться будет только власть, а те, кто стоит в стороне, снова и снова будут утверждать, что народ надо от нее освободить. В 32-м еще можно было что-то сделать, вы это прекрасно знаете. И то, что момент был упущен, тоже знаете. Десять лет назад речь шла о бюллетенях для голосования, а теперь за это надо расплачиваться такой «мелочью», как жизнь».

«Сталинград - хороший урок для немецкого народа, жаль только, что те, кто прошел обучение, вряд ли смогут использовать полученные ими знания в дальнейшей жизни».

«Русские не похожи на людей, они сделаны из железа, они не знают усталости, не ведают страха. Матросы, на лютом морозе, идут в атаку в тельняшках. Физически и духовно один русский солдат сильнее целой нашей роты».

«Русские снайперы и бронебойщики – несомненно ученики Бога. Они подстерегают нас и днем и ночью, и не промахиваются. 58 дней мы штурмовали один – единственный дом. Напрасно штурмовали… Никто из нас не вернется в Германию, если только не произойдет чудо. А в чудеса я больше не верю. Время перешло на сторону русских».

«Нет, отец, Бога не существует, или он есть лишь у вас, в ваших псалмах и молитвах, в проповедях священников и пасторов, в звоне колоколов, в запахе ладана, но в Сталинграде его нет. И вот сидишь ты в подвале, топишь чьей-то мебелью, тебе только двадцать шесть, и вроде голова на плечах, еще недавно радовался погонам и орал вместе с вами «Хайль Гитлер!», а теперь вот два пути: либо сдохнуть, либо в Сибирь».

«Разговариваю с обер-вахмистром В. Он говорит, что борьба во Франции была более ожесточенной, чем здесь, но более честной. Французы капитулировали, когда поняли, что дальнейшее сопротивление стало бесполезным. Русские, даже если это безрезультатно, продолжают бороться… Во Франции или Польше они бы уже давно сдались, считает вахмистр Г., но здесь русские продолжают фанатически бороться».

«Моя любимая Цылла. Это, право говоря, странное письмо, которое, конечно, никакая почта не пошлёт никуда, и я решил отправить его со своим раненым земляком, ты его знаешь – это Фриц Заубер… Каждый день приносит нам большие жертвы. Мы теряем наших братьев, а конца войны не видно и, наверное, не видеть мне его, я не знаю, что со мной будет завтра, я уже потерял все надежды возвратиться домой и остаться в живых. Я думаю, что каждый немецкий солдат найдёт себе здесь могилу. Эти снежные бури и необъятные поля, занесённые снегом, наводят на меня смертельный ужас. Русских победить невозможно…»

«Я полагал, что война закончится к концу этого года, но, как видно, дело обстоит иначе… Я думаю, что в отношении русских мы просчитались».

«Мы находимся в 90 км от Москвы, и это стоило нам много убитых. Русские оказывают еще очень сильное сопротивление, обороняя Москву… Пока мы придём в Москву, будут ещё жестокие бои. Многие, кто об этом ещё и не думает, должны будут погибнуть… В этом походе многие жалели, что Россия – это не Польша и не Франция, и нет врага более сильного, чем русские. Если пройдёт ещё полгода – мы пропали…».

«Мы находимся у автострады Москва – Смоленск, неподалеку от Москвы… Русские сражаются ожесточенно и яростно за каждый метр земли. Никогда еще бои не были так жестоки и тяжелы, и многие из нас не увидят уже родных…».

«Вот уже более трех месяцев я нахожусь в России и многое уже пережил. Да, дорогой брат, иногда прямо душа уходит в пятки, когда находишься от проклятых русских в каких-нибудь ста метрах…».

Из дневника командующего 25-ой армией генерала Гюнтера Блюментритта:

«Многие из наших руководителей сильно недооценили нового противника. Это произошло отчасти потому, что они не знали ни русского народа, ни тем более русского солдата. Некоторые наши военачальники в течение всей первой мировой войны находились на Западном фронте и никогда не воевали на Востоке, поэтому они не имели ни малейшего представления о географических условиях России и стойкости русского солдата, но в то же время игнорировали неоднократные предостережения видных военных специалистов по России… Поведение русских войск, даже в этом первом сражении (за Минск) поразительно отличалось от поведения поляков и войск западных союзников в условиях поражения. Даже будучи окруженными, русские не отступали со своих рубежей».

Источник - "Дневник немецкого солдата", М.,Центрполиграф, 2007.

Из мемуаров Г.Пабста я извлекаю лишь те фрагменты, которые считаю важными с точки зрения изучения реалий противостояния РККА и Вермахта и реакции местного населения на оккупацию.
_______________________

20.07.41...можно увидеть выстроившихся в очередь к нашей пекарне за хлебом местных жителей под руководством улыбающегося солдата...

В деревнях огромное число домов покинуто... Оставшиеся крестьяне таскают воду для наших лошадей. Мы берем лук и маленькие желтые репки с их огородов и молоко из бидонов.большинство из них охотно делится этим...

22.09.41 ...Шагать этим по зимнему холодным утром было одно удовольствие. Чистая, просторная страна с большими домами. Люди смотрят на нас благоговением. Есть молоко, яйца и много сена... помещения для постоя поразительно чисты, вполне сравнимы с немецкими крестьянскими домами... Люди дружелюбны и открыты. Для нас это удивительно..

В доме где мы остановились, полно вшей.. Носки, которые были положены туда для просушки, были белыми от яиц вшей. Русский старик в засаленной одежде, которому мы показали этих представителей фауны, широко улыбнулся беззубым ртом и почесал в голове с выражением сочувствия...

Что за страна, что за война, где нет радости в успехе, нет гордости, нет удовлетворения...

Люди в целом отзывчивы и дружелюбны. Они нам улыбаются. Мать велела ребенку помахать нам ручкой из окна...

Мы наблюдали, как оставшееся население в спешке занималось мародерством...

Я стоял один в доме, зажег спичку, и спотока стали падать клопы. У очага было совсем черно от них: жуткий живой ковер...

02.11.41 ... нам не достаются новые армейские ботинки или рубашки, когда старые изнашиваются: мы носим русские брюки и русские рубашки, а когда приходят в негодность наша обувь, мы носим русские башмаки и портянки или еще делаем из этих портянок наушники от мороза...

Наступление на главном направлении на Москву было осановлено, "завязло" в грязи и лесах примерно в ста километрах от столицы...

01.01.42 ...в этом доме нам предложили картошку, чай и каравай хлеба, замешанных из ржаной и ячменной муки с добавлением лука. Пожалуй, в нем было несколько коричневых тараканов; по крайней мере, я срезал одного...

Франц наконец удостоился Железного креста. В послужном списке говорится: "За преследование танка врага от пункта С до соседней деревни и попытку подбить его из противотанкового ружья"...

10.03.42... последние несколько дней мы подбирали трупы русских... Это делалось не из соображений пиетета, а гигиены...изувеченные тела брошены в кучи, задубели на морозе в самых немыслимых позах.Конец. Для них все кончено, они будут сожжены. Но прежде их освободят от одежды свои же, русские - старики и дети. Это ужасно. При наблюдением за этим процессом проглядывает аспект русского менталитета, который просто недоступен пониманию. Они курят и шутят; они улыбаются. Трудно поверить что кто то европейцев может быть настолько нечувствителен.....

__________________
конечно, где европейцам понять, какую ценность представляли для деревенских жителей штаны и шинели, пусть даже и в дырах...
_________________________

У некоторых тел отсутствуют головы, другие изрублены осколками...только теперь начинаешь постепенно осознавать, что довелось вынести этим людям и на что они были способны...

Полевая почта приносила мне удовлетворение письмами и посылками с сигаретами, бисквитами, конфетами, орехами и парой муфт для согревания рук. Я был так тронут...
___________________
запомним этот момент!
____________________________

Наш русский Василь хорошо ладит с батареей...Мы подобрали его вместе с тринадцатью его товарищами в Калинине. Они остались в лагере для военнопленных, не желая больше находится в Красной армии... Василь говорит, что на самом деле он не хочет ехать в Германию, а хочет остаться при батарее..

Вчера мы уже слышали, как они (русские - N) распевали в своих землянках в П. Завывал граммофон, ветер доносил обрывки пропагандистских речей. Товарищ Сталин выдал водку, да здравствует товарищ Сталин!...

В землянке поддерживается порядок благодаря общей доброй воле, дружелюбной терпимости и неиссякаемому доброму юмору, и все это вносит проблеск жизнерадоствности в самую неприятную ситуацию...

____________
запомним и это для последующего сравнения...
________________

Кажется, что русские не могут, а мы - не хотим...

Как же яустал от этих грязных дорог! Уже больше невыносимо их видеть - дождь, грязь по щиколотку, деревни, похожие одна на другую...

Страна крайностей. Ни в чем не проявляется умеренность. Жара и холод, пыль и грязь. Все неистово и необузданно. Разве не следует ожидать, что и люди здесь таковы?...

В городе было множество разрушенных зданий. Большевики сожгли все дома. Одни были разрушены бомбежкой, но во многих случаях это были поджоги...

24.08.42 ...они наступают здесь теперь с начала июля. Это невероятно. У них должны быть ужасные потери...им редко удается развернуть свою пехоту даже в пределах досягаемости наших пулеметов...но потом они снова появляются, двигаясь в открытую, и устремляются в леса, где попадают под настильный огонь нашей артиллерии и пикирующих бомбардировщиков. Конечно, унас тоже есть потери, но они несравнимы с потерями противника...

Их мать сегодня мыла блиндаж. Она стала выполнять грязную работу по своей воле; хотите верьте, хотите - нет...

У двери я увидел двух женщин, каждая из них несла пару ведер на деревянном коромысле. Они дружелюбно спросили: "Товарищ, мыться?" Они собирались последовать за мной просто так...

И все таки они держатся, старики, женщины и дети. Они - сильные. Робкие, измученные, добродушные, беззастенчивые - по обстоятельствам...есть мальчик, похоронивший свою мать в саду за домом, так, как хоронят животных. Он утрамбовал землю, не проронив ни слова: без слез, не поставив ни креста, ни камня...есть жена священника, почти ослепшая от слез. ее мужа депортировали в Казахстан. У нее есть три сына, которые неизвестно где теперь...мир рухнул, и естественный порядок вещей был нарушен очень давно...

Вокруг нас широким кольцом полыхали деревни - ужасное и красивое зрелище, захватывающее дух в своем великолепии и одновременно кошмаре. Своими собственными руками я бросил горящие поленья в сараи и амбары за дорогой....

Столбик термометра упал до отметки сорок пять градусов ниже нуля...мы создали островок мира посреди войны, где товарищеские отношения завязываются легко и всегда слышен чей-то смех...

25.01.43 ...между нашей собственной траншеей и колючей проволокой противника мы смогли насчитать пятьсот пятьдесят тел убитых. Количество трофейного оружия было представлено восьмью тяжелыми и легкими пулеметами, тридцатью пистолетами-пулеметами, пятью огнеметами, четырьмя противотанковыми ружьями и восемьдесятью пятью винтовками. Это был русский штрафной батальон из тысячи четырехсот человек...

________________
тут действительно, как бы подтверждается теория о одной винтовке на пятерых. С той только особенностью, что батальон был штрафным. "Искупали", то есть, кровью...
__________________________

24.04.43 ... не могу не вспомнить, как часто в первое лето войны мы встречали чистосердечное гостеприимство у русских крестьян, как даже без просьб они выставляли перед нами свое скромное угощение...

Я вновь увидел на изможденном лице женщины слезы, выражающие всю тяжесть ее страдания, когда дал ее ребенку конфету. Я чувствовал на своих волосах старческую руку бабушки, когда она принимала меня, первого ужасного солдата, с многочисленными поклонами и и старомодным целованием руки...

Я стоял посреди деревни, раздавая конфеты детям. Я уже хотел дать еще одну одному мальчику, но он отказался, сказав, что у него есть одна, и отступил назад, улыбаясь. Две конфеты, подумать только, это слишком много...

Мы сжигаем их дома, мы уводим у них последнюю корову из сарая и забираем последнюю картошку из погребов. Мы снимаем с них валенки, нередко на них кричат и с ними грубо обращаются. Однако они всегда собирают свои узлы и уходят с нами, из Калинина и из всех деревень вдоль дороги. Мы выделяем особую команду, чтобы увести их в тыл Все что угодно, только бы не быть на другой стороне! Что за раскольничество, что за контраст! Что должны были пережить эти люди! Какой же должна быть миссия по возвращению им порядка и мира, обеспечению их работой и хлебом!...

_________________________

В общем, что можно сказать относительно этих мемуаров? Словно бы их писал не гитлеровец-оккупант, а какой то прямо воин-освободитель. Возможно, что он кое-что желаемое выдал за действительное. Кое о чем наверняка умолчал. Возможно, в своих записках Г.Пабст успокаивал свою совесть. Понятно также и то, что помимо таких интеллигентов как он, в немецкой армии хватало людей жестоких и безнравственных. Но совершенно понятно, что отнюдь не все гитлеровцы были фашистами. Даже, пожалуй, таковых было меньшинство. Записывать всех мобилизованных Гитлером немецких в губители и мучители могла, ничтоже сумняшеся, только советская пропаганда. Она выполняла задачу - нужно было усилить ненависть к врагу.. Впрочем, Г.Пабст не скрывает того, что Вермахт нес разрушение завоеванным деревням и городам. Весьма важно также и то, что у автора не было времени подогнать свои записи под какую либо идеологию. Поскольку он был убит в 1943-м, а до того вовсе не относился к подцензурным военным корреспондентам...

Еще необходимо отметить, что для немца "русскими", "Иванами" были все, хотя он встречал на своем пути и украинцев, и белорусов. У тех отношение к немцам, да и обратное отношение, было несколько иным.

Однако в следующем посте рассмотрим выдержки из дневника русского солдата. И сравним некоторые важные моменты. При том я утверждаю, что специально не подбирал дневники, взял их для анализа методом случайной выборки..

Из воспоминаний солдат и офицеров вермахта:
«Боже мой, что же эти русские задумали сделать с нами? Мы все тут сдохнем!.. »

1. Начальник штаба 4-ой армии вермахта генерал Гюнтер Блюментрит

«Близкое общение с природой позволяет русским свободно передвигаться ночью в тумане, через леса и болота. Они не боятся темноты, бесконечных лесов и холода. Им не в диковинку зимы, когда температура падает до минус 45. Сибиряк, которого частично или даже полностью можно считать азиатом, еще выносливее, еще сильнее…Мы уже испытали это на себе во время Первой мировой войны, когда нам пришлось столкнуться с сибирским армейским корпусом».

«Для европейца, привыкшего к небольшим территориям, расстояния на Востоке кажутся бесконечными… Ужас усиливается меланхолическим, монотонным характером русского ландшафта, который действует угнетающе, особенно мрачной осенью и томительно долгой зимой. Психологическое влияние этой страны на среднего немецкого солдата было очень сильным. Он чувствовал себя ничтожным, затерянным в этих бескрайних просторах»

«Русский солдат предпочитает рукопашную схватку. Его способность не дрогнув выносить лишения вызывает истинное удивление. Таков русский солдат, которого мы узнали и к которому прониклись уважением еще четверть века назад».

«Нам было очень трудно составить ясное представление об оснащении Красной Армии… Гитлер отказывался верить, что советское промышленное производство может быть равным немецкому. У нас было мало сведений относительно русских танков. Мы понятия не имели о том, сколько танков в месяц способна произвести русская промышленность.
Трудно было достать даже карты, так как русские держали их под большим секретом. Те карты, которыми мы располагали, зачастую были неправильными и вводили нас в заблуждение.
О боевой мощи русской армии мы тоже не имели точных данных. Те из нас, кто воевал в России во время Первой мировой войны, считали, что она велика , а те, кто не знал нового противника, склонны были недооценивать ее».

«Поведение русских войск даже в первых боях находилось в поразительном контрасте с поведением поляков и западных союзников при поражении. Даже в окружении русские продолжали упорные бои. Там, где дорог не было, русские в большинстве случаев оставались недосягаемыми. Они всегда пытались прорваться на восток… Наше окружение русских редко бывало успешным».

«От фельдмаршала фон Бока до солдата все надеялись, что вскоре мы будем маршировать по улицам русской столицы. Гитлер даже создал специальную саперную команду, которая должна была разрушить Кремль. Когда мы вплотную подошли к Москве, настроение наших командиров и войск вдруг резко изменилось. С удивлением и разочарованием мы обнаружили в октябре и начале ноября, что разгромленные русские вовсе не перестали существовать как военная сила. В течение последних недель сопротивление противника усилилось, и напряжение боев с каждым днем возрастало…»

2. Из воспоминаний немецких солдат

«Русские не сдаются. Взрыв, еще один, с минуту все тихо, а потом они вновь открывают огонь…»
«С изумлением мы наблюдали за русскими. Им, похоже, и дела не было до того, что их основные силы разгромлены…»
«Буханки хлеба приходилось рубить топором. Нескольким счастливчикам удалось обзавестись русским обмундированием…»
«Боже мой, что же эти русские задумали сделать с нами? Мы все тут сдохнем!.. »

3. Генерал-полковник (позднее — фельдмаршал) фон Клейст

«Русские с самого начала показали себя как первоклассные воины, и наши успехи в первые месяцы войны объяснялись просто лучшей подготовкой. Обретя боевой опыт, они стали первоклассными солдатами. Они сражались с исключительным упорством, имели поразительную выносливость… »

4. Генерал фон Манштейн (тоже будущий фельдмаршал)

«Часто случалось, что советские солдаты поднимали руки, чтобы показать, что они сдаются нам в плен, а после того как наши пехотинцы подходили к ним, они вновь прибегали к оружию; или раненый симулировал смерть, а потом с тыла стрелял в наших солдат».

5. Дневник генерала Гальдера

«Следует отметить упорство отдельных русских соединений в бою. Имели место случаи, когда гарнизоны дотов взрывали себя вместе с дотами, не желая сдаваться в плен». (Запись от 24 июня - третий день войны.)
«Сведения с фронта подтверждают, что русские всюду сражаются до последнего человека… Бросается в глаза, что при захвате артиллерийских батарей ит.п. в плен сдаются немногие». (29 июня - через неделю.)
«Бои с русскими носят исключительно упорный характер. Захвачено лишь незначительное количество пленных». (4 июля - неполные две недели.)

6. Фельдмаршал Браухич (июль 1941 года)

«Своеобразие страны и своеобразие характера русских придает кампании особую специфику. Первый серьезный противник»

7. Командир 41-го танкового корпуса вермахта генерал Райнгарт

«Примерно сотня наших танков, из которых около трети были T-IV, заняли исходные позиции для нанесения контрудара. С трех сторон мы вели огонь по железным монстрам русских, но все было тщетно… Эшелонированные по фронту и в глубину русские гиганты подходили все ближе и ближе. Один из них приблизился к нашему танку, безнадежно увязшему в болотистом пруду. Безо всякого колебания черный монстр проехался по танку и вдавил его гусеницами в грязь. В этот момент прибыла 150-мм гаубица. Пока командир артиллеристов предупреждал о приближении танков противника, орудие открыло огонь, но опять-таки безрезультатно.

Один из советских танков приблизился к гаубице на 100 метров. Артиллеристы открыли по нему огонь прямой наводкой и добились попадания — все равно что молния ударила. Танк остановился. «Мы подбили его», — облегченно вздохнули артиллеристы. Вдруг кто-то из расчета орудия истошно завопил: «Он опять поехал!» Действительно, танк ожил и начал приближаться к орудию. Еще минута, и блестящие металлом гусеницы танка словно игрушку впечатали гаубицу в землю. Расправившись с орудием, танк продолжил путь как ни в чем не бывало »

Видимо речь идёт об атаке КВ-2. И правда монстр.

8. Йозеф Геббельс

«Храбрость — это мужество, вдохновленное духовностью. Упорство же, с которым большевики защищались в своих дотах в Севастополе, сродни некоему животному инстинкту, и было бы глубокой ошибкой считать его результатом большевистских убеждений или воспитания. Русские были такими всегда и, скорее всего, всегда такими останутся».