Из всех государственных руководителей за последние 100 лет, бесспорно самый малоизвестный - князь Георгий Львов (1861-1925), возглавлявший Временное правительство России с марта по июль 1917 года, до Александра Керенского. Даже о Константине Черненко, 13 месяцев занимавшем пост генерального секретаря КПСС в 1984-1985 гг., вспоминают и говорят чаще. Так что же это была за фигура в нашей истории? Почему и за какие заслуги именно на него, после отречения последнего императора, была возложена почетная, но тяжелейшая обязанность возглавить Временное правительство воюющей России? И почему Георгий Львов в итоге не справился с теми задачами, которые ставили перед ним время и судьба?

Георгий Евгеньевич Львов родился 21 октября 1861 года — в год отмены крепостного права. Семья его происходила из древнейшего рода Рюриковичей, но ко времени его появления на свет уже была совсем не богата. Отец Георгия Евгеньевича, Евгений Владимирович — был близок к славянофилам, служил уездным предводителем дворянства в Тульской губернии и поддерживал реформы Александра II.

Молодой Георгий Евгеньевич Львов бывал в домах, куда приходили Иван Аксаков, Владимир Соловьев , Федор Достоевский, Лев Толстой , Василий Ключевский, он впитал в себя и западничество, и славянофильство, и толстовство.

Окончив юридический факультет Московского университета в 1885 г., Львов начал работать в судебных и земских органах Тульской губернии. Примкнул к земскому либеральному движению, стремившемуся содействовать развитию России «снизу», на местах прокладывая дороги, обустраивая школы, больницы и приучая людей к самоуправлению. Был избран председателем Тульской губернской земской управы (1903-1906), участвовал во всероссийских земских съездах, требовавших народного представительства и гражданских свобод.

Во время русско-японской войны 1904-1905 гг. впервые ярко проявился тот раскол между земством и государством, который станет решающим в судьбе князя Львова. Он стал одним из лидеров движения двух десятков земств из различных регионов империи, предложивших властям свою безвозмездную поддержку для воюющей, плохо снабженной и не имеющей тылов армии. К огромному изумлению земцев, их предложения об отправке волонтеров для работы в тылу, о создании полевых госпиталей, просто о материальной помощи фронту неоднократно отвергались. Николай II, министр внутренних дел Плеве и другие первые лица империи страшно боялись общественной инициативы, едва ли не сильнее, чем поражения своей армии и победы Японии. Они боялись, что координируя свои усилия и создавая общеземские отряды, земство превратится в политическую силу, структуру, альтернативную правительству и более эффективную, чем правительство.

В апреле-мае 1904 года, после личной встречи с императором Николаем, Львову удается отправить на Дальний Восток 8 земских врачебно-продовольственных отрядов, в том числе и два — из его родной Тульской губернии. Сам он приехал в Харбин в качестве главноуполномоченного земства. Впрочем, его полномочия были весьма эфемерны: в любой момент каждое его решение могло быть пересмотрено или отменено властями. Прибыв в Китай, на севере которого, в Маньчжурии, и разворачивались основные боевые действия, Львов и приехавшие с ним врачи, фельдшеры, медсестры с огромной энергией и рвением, в тяжелейших бытовых условиях, приступили к созданию полевых лазаретов и тыловых госпиталей. Создавались земскими отрядами также и полевые кухни, обеспечивавшие бойцов едой.

Так возникла всероссийская известность Львова. Георгия Евгеньевича, лично работавшего наравне с другими земцами в полевых условиях, спавшего порой на полу вагона, преодолевавшего естественное на первых порах недоверие военных чинов, в России чествовали как настоящего героя, подвижника.

Прощаясь с общеземской организацией, главнокомандующий армией Н.П. Линевич сказал: «Приехав сюда, вы увидели в земских лазаретах большое число больных и раненых и видели рядом хорошо обставленные лазареты военно-санитарного ведомства почти пустыми. Я хочу отметить, чем это обусловливалось. В военно-санитарных лазаретах солдат всегда чувствовал себя только солдатом, а в земских отрядах он чувствовал себя не только солдатом, но и сознавал себя человеком. Вот почему солдаты всегда стремились и желали быть помещенными в земские лазареты. За такого рода отношение к больным и раненым воинам прошу вас передать мою особенную благодарность всему медицинскому и служебному персоналу земских отрядов».

В 1906 году Георгий Львов становится членом Партии кадетов и избирается в Первую Государственную думу от города Тулы. Его рассматривали как одного из возможных кандидатов в «ответственное правительство», о котором вели переговоры часть окружения императора и кадетская партия. Однако, когда эти переговоры окончились неудачей и роспуском I Государственной думы, Львов, не имеющий большого интереса к партийной и парламентской политике, возвращается к общественной деятельности и земской работе.

В 1913 году Московская городская дума избирает князя Львова городским головой Москвы, но министр внутренних дел отказывается утверждать его в должности.

В июле 1914 во главе с князем Львовым создается Всероссийский земский союз помощи больным и раненым воинам. Через год союз объединяется с Всероссийским союзом городов в единую организацию — Объединенный комитет Земского союза и Союза городов (Земгор). За короткий срок эта организация помощи фронту во время Первой мировой войны становится основной организацией, занимавшейся оборудованием госпиталей и санитарных поездов, поставками одежды и обуви для российской армии. В первые же месяцы войны земство под руководством Львова создает госпитали, рассчитанные на 150 тысяч раненных, а через некоторое время число мест достигает 200 тысяч, что в точности отвечало задачам, которые ставились государством.

240 тысяч полотнищ для солдатских палаток, 60 миллионов теплых вещей для армии, закупка в США 3 миллионов пар сапог, 1 миллиона 700 тысяч пар ботинок — всё это и сбор денег на эти задачи было работой Земгора и князя Львова. За первые четыре месяца войны было закуплено медикаментов на 1 245 780 рублей. И это было лишь начало: к началу 1917 года закупки медикаментов обходились в 1 миллион рублей ежемесячно, а на 1917 год было запланировано собрать и использовать для медицинских и гигиенических нужд более 17 миллионов 400 тысяч рублей.

Как отмечает историк Т. Полнер: «К этому времени среди учреждений Земского союза действовали уже два собственных завода в Москве, изготовлявших предметы медицинского снабжения. Один из них, завод санитарной техники с 700 рабочими, представлявшими 12 цехов, производил различных предметов оборудования на 4 миллиона рублей в год по ценам ниже рыночных на 15, 20 и даже 40 процентов. Другой завод — химико-фармацевтический, переделанный из купленного Земским союзом пивоваренного завода, начал функционировать с июля 1916 года. Постепенно расширяясь и увеличивая производство под руководством лучших профессорских и технических сил Москвы к июлю 1917 года он производил уже продуктов на 300 000 руб. в месяц».

К концу 1916-го годовой бюджет одного лишь Земского союза достиг 600 миллионов рублей и продолжал расти. В 1914 году все земства России ассигновали на военные нужды 12 миллионов рублей, а в 1915 году — 32 миллиона. Работа такой огромной машины, действующей на основе общественного энтузиазма, требовала от ее руководителя безукоризненной честности и исключительной точности в финансовых делах. Львов от имени союзов приобретал заводы и другие предприятия, как прямо работавшие на фронт, так и способные приносить средства для помощи армии. Понемногу, убедившись в чрезвычайной эффективности Земгора, государство стало выделять ему деньги, чтобы он самостоятельно решал важнейшие задачи обеспечения фронта.

При этом, с точки зрения высшей бюрократии, общественные организации, являлись добром лишь отчасти. Недоверие царского правительства к любой общественной инициативе отражалось на работе Комитета. Организации мешали под различными благовидными предлогами. Многие оптимальные решения принимались с большим опозданием или и вовсе отвергались. Огромной проблемой, которую земцы не могли решить без поддержки государства, были многочисленные беженцы из районов боевых действий, уезжавшие от войны вглубь страны, где ничего не было готово к их появлению и отдельные от властей усилия Земгора не могли решить проблему целиком. Правительство не было готово ни взять ответственность на себя, ни создать возможности для общественных организаций действовать вполне самостоятельно.

Огромное подозрение вызвало у властей готовность земства снарядить и отправить на фронт 80 тысяч землекопов и плотников, которые под руководством квалифицированных инженеров и техников строили бы укрепления, рыли окопы и траншеи.

На собрании земских уполномоченных 12-14 марта 1916 года князь Львов говорил: «Мы пережили за полгода, что не виделись с вами, много огорчений во всех областях нашей деятельности. Это было тяжелое полугодие решительного натиска власти на общественность. Они наносили свои удары в забвении великого дела победы и нравственного долга перед родиной. Напомню вам наиболее крупные из них. Отказ в приеме избранной вами депутации, поход на союзы по поводу отчетности, отнятие дела попечения о беженцах, запрещение созыва нашего собрания. Не буду останавливаться на бесконечном ряде более мелких. Все, кто работают, знают, что мелкие толчки и уколы создают атмосферу работы, и атмосфера, созданная ими для нас, господа, для нашей работы, не может быть названа иначе, как удушливой.

Теперь мы должны сказать — факт разрушения внутреннего единства страны налицо. Власть не обновлена, постоянно сменяющиеся новые люди у власти не изменили ее в сущности. Напротив, они последовательно друг за другом только понижали ее достоинство. Отечество, действительно, в опасности. Мы не занимаемся политической борьбой. Наша политика творится самым фактом нашей работы, имеющей государственное значение. Политику и политическую борьбу ведут против нас те, кто не занят делом спасения родины, а спасением своих личных позиций.

Слава Богу, господа, отпадение от общей народной жизни, от общих народных стремлений, правительственной власти не мешает небывалому единодушию всех истинных сынов России. В полном единении с армией и с народными представителями мы должны помнить, что и наша работа — есть государственная работа. Не потому, что мы делаем дело правительственной власти и ее учреждений, а потому, что мы выковываем в этой работе единство общественных сил и государственное могущество».

Общественный деятель М.В. Челноков, сподвижник Львова, в сердцах говорил в одной из правительственных комиссий: «Теперь вы нас зовете, просите помочь, охотно отпускаете средства. Пройдет немного времени, и вы начнете уже бороться и мешать нам. А окончится тем, что вы всегда делаете с общественными организациями, вам неугодными, — вы будете стремиться предать их суду. Почти все эти стадии уже прошли — осталась только последняя».

Запланированный на 9 декабря 1916 года съезд Земского и Городского союзов был запрещен правительством. Придирки и запреты власти толкали даже весьма умеренного Львова, мало интересовавшегося собственно политикой, к мнению о необходимости смены политического строя для победы в войне.

2 марта 1917 года, после отречения Николая II, временным комитетом Государственной Думы князь Львов был назначен министром-председателем и министром внутренних дел первого Временного правительства. Именно как блестящего менеджера, неподкупного и эффективного организатора сложнейшей работы, со всероссийской известностью, его выдвинули на пост главы правительства, по сути — главы новой России.

Однако князь не был готов к интригам между различными партиями в Правительстве и Советами. Он был настроен заниматься хозяйством и организацией полноценного снабжения фронта, отдавая вопрос будущего государственного устройства Учредительному собранию, выборы которого готовились. Но слишком многим силам в политической борьбе того времени национальное объединение для победного завершения мировой войны не было по-настоящему интересно, они боролись за власть в России и потому внимание главы правительства постоянно отвлекалось на вопросы этой внутриполитической борьбы.

3-5 июля в Петрограде произошли так называемые «Июльские волнения», проходившие при активном участии большевиков и анархистов. Многие историки рассматривают эти события как первую попытку большевистского переворота.

Столкнувшись с вооруженными мятежниками на улицах, правительство Львова применило силу. Погибло 40 человек (24 со стороны Временного правительства и 16 восставших), ранено было около 770. Это стало еще одной, едва ли не последней каплей, переполнившей чашу терпения министра-председателя. 7 июля в 2 часа дня Георгий Евгеньевич связался по телефону с председателем Государственной Думы Михаилом Владимирович Родзянко и сообщил о своей отставке:

«Я утром сего дня на заседании Временного Правительства заявил, что ухожу, т.к. по долгу совести и той присяги, которую принимал, вступая в Правительство, я не могу согласиться с той программой, которую новое Правительство должно проводить <…> Я сделал все, что мог: уступки, задержки, торговля, но уж когда прямо потребовали социалистических пунктов, я счел своим долгом уйти. Нельзя работать, т.к. много лжи.»

Уйдя в отставку, князь Львов удалился от политики. После Октября был арестован, три месяца провел в тюрьме, откуда смог выбраться почти чудом. В дальнейшем, уже эмигрировав, Георгий Евгеньевич занимался все последние годы своей жизни тем, что лучше всего умел: организацией общественной работы — сначала для снабжения Белой Армии, затем для объединения и взаимной поддержки российских эмигрантов. Его довольно раннюю, в 63 года, смерть связывали с перенапряжением от огромных объемов работы, которые привык выполнять Львов в течении всей своей жизни.

Изучая жизнь и судьбу первого главы Временного правительства России, мы можем убедиться, что драматический разрыв между государством и обществом, отчуждение и непонимание, недоверие властей к выдающимся общественным деятелям, запоздание с их приходом на ответственные посты уже сыграли роковую роль в истории страны век назад. Сегодня мы повторяем многие из уже единожды совершенных ошибок.

Smart Power Journal публикует текст речи Георгия Евгеньевича Львова, которую он планировал произнести на съезде Земского и Городского союзов 9 декабря 1916 года.

Мы не виделись с вами девять месяцев. Со времени последнего собрания нашего 12 марта изменились соотношения государств, изменились соотношения воюющих народов, произошли громадные изменения в их духовной жизни, изменились отдаленные и близкие исторические горизонты; не изменилось только наше правительство. Его война с общественными силами, сперва затаенная, затем открытая, ведется им вне всякого соответствия с мировыми событиями и вне зависимости от участия нашего государства. Пусть потом несчастия затопят нашу родину, пусть великая Россия станет данницею немцев, лишь бы им сохранить свое личное, старое благополучие. 15 месяцев назад нас не допустили сказать монарху искреннего слова предостережения о надвигавшейся тогда грозной опасности гибельного разрушения того внутреннего единства, которое было провозглашено в самом начале войны с высоты престола как единственный верный залог победы. Им было страшно слово правды, которое мы бережно, осторожно несли из глубины народного сердца к престолу. Им было страшно соприкосновение царя с народом. Они испугались нас, поглощенных высокопатриотической работой на спасение родины, до такой степени, что запретили нам собираться и обдумывать наше патриотическое дело. Под видом забот о твердости царской власти они разрушают самые ее основы. Все силы власти своей они направили на устранение общественных сил от великого и сложного дела организации страны для победы, не выполняя сами самых важных и прямых обязанностей в этой области. Путем разрушения народного единства и сеяния розни они неустанно готовят почву для позорного мира; и вот уже не в предчувствии грозной опасности, а в состоявшемся полном разрыве идеала русского народа с действительной жизнью мы должны теперь сказать им: «Вы злейшие враги России и престола; вы привели нас к пропасти, которая развернулась перед Русским царством». Господа, то, что мы хотели 15 месяцев тому назад с глаза на глаз сказать вождю русского народа, теперь говорит в один голос громко вся Россия. Поистине нет ничего сокровенного, что не открылось бы, и тайного, что не было бы узнано. То, что мы говорили в ту пору шепотом, на ухо, стало теперь общим криком всего народа и перешло уже на улицу.

Но нужно ли теперь нам повторять то, что кричат на улицах? Нужно ли оценивать то, что уже оценено всеми? Нужно ли нам называть имена тайных волхвов и кудесников нашего государственного управления? Довольно... Каждому уже отмерено мерою народного суда по достоинству. Едва ли правильно останавливаться на чувствах негодования, презрения, ненависти. Не эти чувства укажут нам путь спасения. Оставим презренное и ненавистное. Не будем растравлять ран души народной! Общее положение нашего отечества сознано теперь всеми. Отечество в опасности. От Государственного совета и Государственной думы до последней землянки все чувствуют это одинаково. Всех охватила одна великая тревога за отечество. Высокое, святое чувство за родину-мать объединило всех, и в нем надо искать спасения.

Что же нам делать! Отдадим себе отчет в нашем собственном положении, в наших силах и в нашем долге перед родиной в смертельный час ее бытия. Оглянемся назад на пройденный нами путь, взглянем на нашу путеводную звезду. Не для борьбы с правительством позвали нас к государственным делам, и надо быть справедливыми, господа, к самим себе. Русская общественность не потерялась перед неожиданностью поставленных перед нею задач, не растерялась и перед растерянностью и бессильем власти. Я не собираюсь излагать перед вами историю роста нашей общественной, государственной работы от первого робкого миллиона до миллиарда рублей, покрывшего сложной сетью общественных организаций все фронты и всю внутреннюю Россию. Вы лично прошли этот тяжелый путь государственного труда под непрестанным обстрелом враждебной к нашей работе власти. Я хочу только указать вам на тот факт, что по мере роста участия народных сил в деле спасения родины росла и враждебность к общественным силам власти. Мы исполняли наш долг; все, что не одолевал сделать старый аппарат государственной власти, делали мы, общественные силы. Но в этом, все возрастающем росте горячей общественной работы на мировом пожаре, в этой организованной общественности власть видела и видит не радостное спасительное явление, а личную себе гибель, гибель старому строю управления. Как будто общественная работа, неразрывно связанная с подвигами армии на спасение родины, участи армии и о путях к победе. Они ведут борьбу за власть в своих руках, а мы — за целость, величие и честь России. Страна совершенно равнодушна к борьбе за власть и к происходящим личным переменам. Она давно утратила веру в возможность восстановления нарушенного правительством величавого образа душевной цельности и согласия жизни государственной переменой лиц. Страна жаждет полного обновления и перемены самого духа власти и приемов управления.

Куда же ведет нас наша путевая звезда, наш долг, долг истинных сынов родины? Когда историческая судьба призывает весь народ к государственной работе, а власть стала совершенно чуждой интересам народа, тогда ответственность за судьбу родины должен принять на себя сам народ. В такие роковые минуты нечего искать, на кого возложить ответственность, а надо принимать ее на самих себя. К ответственности призывается сама душа народа.

Удары судьбы всегда собирали народную душу, и она, только она одна и никто другой выводили всегда страну из опасности. Для спасения отечества требуется совершение национального подвига. И какое же может быть сомнение в том, что народ совершит его? Для здорового государства нет безвыходных положений. Нужно только соответственное напряжение энергии, ума, воли и любви к родине. Когда сознание опасности проникает в душу народную, охватывает всех и каждого, тогда выход из опасности находится.

Разве мы задумывались в момент объявления войны, когда немцы двинулись на нашу землю? Всем было ясно, что нужно делать; и что было нужно, было сделано, было достигнуто великое единение сил, и немцы остановлены. А после великого отступления от Карпат к болотам Полесья разве не было сделано то, что казалось совершенно невозможным? Разве армия не обеспечена теперь снарядами? Так повелевает совесть поступить и теперь, когда мы переживаем великое падение власти. Мы уже пережили ту грозу, которую мы с таким волнением и трепетом ожидали 15 месяцев тому назад, грозу отпадения власти от жизни народной. Власть уже отделилась от жизни страны, она не стоит во главе победного духа народного. Народ ведет войну, напрягая свои силы без руководства власти. Власть бездействует, ее механизм не работает, она вся поглощена борьбой с народом. Старая государственная язва розни власти с обществом покрыла собой, как проказой, всю страну, не пощадив и чертогов царских, а страна и молит об исцелении и страдает. Разве не сознаем мы, что над нами сбываются слова Евангелия: «Царство, разделившееся в самом себе, опустеет»? Разве не чувствуем мы, что великое царство наше разделилось само в себе, что разделение это проходит снизу доверху и дошло до самого сердца, до самого источника власти? В такие минуты, господа, нужны прежде всего самообладание и спокойствие. Нужна вера в силы России и мудрость народа. Нужна ясная цель и определенная воля к ней. Мы взывали к власти, мы указывали на пропасть, к которой они ведут царство и царя. Теперь, на самом краю пропасти, когда, может быть, осталось несколько мгновений для спасения, нам остается только воззвать к самому народу, к Государственной думе, законно представляющей весь народ русский, и мы взываем к ней. Душа народная скорбит смертельно и тоскует, как в смертных муках. Прислушайтесь к ним, поймите их, не расходитесь и найдите, не останавливаясь ни перед чем, пути спасения родины! Будем все на страже тяжко раненного властью нашего дорогого отечества и спасем его! Ибо никто уже спасти его не может, кроме самого народа. Только высокий подъем духа народного, только национальный подвиг могут спасти наше погибающее отечество. Вдохнем же в него новые силы, подымем его на высоту духа, перед которой не устоят никакие препятствия, откуда бы они ни шли, на нашем последнем пути к конечной цели нашей, к победе над врагом и к спасению целости, величия и чести родины!

Оставьте дальнейшие попытки наладить совместную работу с настоящей властью! — они обречены на неуспех, они только отдаляют нас от цели. Не предавайтесь иллюзиям! Отвернитесь от призраков! Власти нет, ибо в действительности правительство не имеет ее и не руководит страной. Безответственное не только перед страной и думой, но и перед самим монархом, оно преступно стремится возложить на него всю ответственность за управление, подвергая тем страну угрозе государственного переворота. Им нужен ответственный монарх, за которым они прячутся, — стране нужен монарх, охраняемый ответственным перед страной и думой правительством. И да сбудутся слова Писания: «Камень, который отвергли строители, тот самый сделался главой угла!»

При подготовке материала использована книга Т. Полнера «Жизненный путь князя Георгия Евгеньевича Львова». М.: Русский путь, 2001. Иллюстрация: Фонд Русское либеральное наследие

В рамках рубрики «Исторический календарь», мы начали новый проект, посвященный приближающемуся 100-летию революции 1917 года. Проект, названный нами «Могильщики Русского царства», посвящен виновникам крушения в России самодержавной монархии ‒ профессиональным революционерам, фрондирующим аристократам, либеральным политикам; генералам, офицерам и солдатам, забывшим о своем долге, а также другим активным деятелям т.н. «освободительного движения», вольно или невольно внесшим свою лепту в торжество революции ‒ сначала Февральской, а затем и Октябрьской. Продолжает рубрику очерк, посвященный князю Г.Е. Львову, на долю которого выпало стать первым главой революционного Временного правительства .

Князь Георгий Евгеньевич Львов родился 21 октября 1861 года в Дрездене. Его семья была родовитой (Рюриковичи), но относительно небогатой. Окончив частную Поливановскую гимназию в Москве (1881) и юридический факультет Московского университета (1885), Львов до 1893 г. служил членом Тульского губернского присутствия, но в 1903-м вышел в отставку в знак протеста против «произвола властей», заключавшегося в использовании воинских команд при подавлении крестьянских волнений. Поселившись в родовом имении Поповка Тульской губернии, Львов посвятил себя сельскому хозяйству и земской деятельности, получив вскоре широкую известность на этом поприще. Князь был председателем Тульской губернской земской управы (1903‒1906), принимал участие в земских съездах, состоял в оппозиционно-либеральном кружке «Беседа», в «Союзе освобождения» и «Союзе земцев-конституционалистов», был хорошо знаком со Львом Толстым, который одобрительно высказывался о деятельности Львова. Будучи убежденным толстовцем, Львов исходил из прекраснодушного принципа, что главной задачей общественного деятеля является содействовать «постепенному обновлению общественного строя в целях устранения из него господства насилия и установления условий, благоприятных доброжелательному единству людей» .

«Так сложилось, ‒ позже вспоминал князь, ‒ что я попал в этой жизненной борьбе в лагерь новых сил. Все воспоминания мои связаны не с защитой и отстаиванием уходящего прошлого, а с наступательным движением вперед, с борьбою во всех направлениях за новые формы жизни». В этот период, вспоминал кадет Ф.И. Родичев, «Львов был по чувствам своим демократом. Он любил народ, простонародье, свободно чувствовал себя в нем, верил в него, сохраняя до конца дней "веру гордую в людей и в жизнь иную"».

Таким образом, к революции 1905 года князь Г.Е. Львов стал одним из лидеров земского либерального движения. Летом 1905 года он был в составе делегации, которая обратилась к Императору Николаю II с призывом незамедлительно созвать «народных представителей» и скорее заключить мир с Японией для достижения внутреннего спокойствия. А осенью того же года князь вступил в ряды леволиберальной Конституционно-демократической партии. Став депутатом I Государственной думы, Львов вошел в кадетскую фракцию и принял участие в работе ряда думских комиссий. При этом следует отметить, что Львов находился на правом фланге кадетской партии и держался особняком, так как по ряду вопросов был гораздо ближе мирнообновленцам ( называл Львова «сомнительным кадетом»). Когда после роспуска I Думы оппозиционные депутаты подписали знаменитое «Выборгское воззвание», призывавшее к гражданскому неповиновению властям, Львов хоть и осудил разгон первого состава народного представительства, но воззвание подписывать не стал, «не будучи в силах сломить своего сопротивления акту, который он считал нецелесообразным и вредным».

Относительная умеренность князя (равно как и его происхождение), видимо и стали причинами, по которым сначала С.Ю. Витте (1905), а затем П.А. Столыпин (1906) предлагали ему войти в состав коалиционного правительства из представителей высшей царской бюрократии и оппозиционных политиков, однако выдвинутые Львовым требования (созыв Учредительного собрания и др.) сделали подобное соглашение невозможным.

После роспуска «Думы народного гнева», Г.Е. Львов с головой ушел в благотворительную деятельность. Он участвовал в борьбе с голодом, пытался оказывать помощь переселенцам во время аграрной реформы П.А. Столыпина, для чего специально ездил изучать переселенческое дело в Канаду и США. В 1913 году князь был избран московским городским головой, но его кандидатура была отклонена консервативно настроенным министром внутренних дел Н.А. Маклаковым.

Когда разразилась Первая мировая война, Г.Е. Львов был выдвинут либеральной общественностью на пост руководителя «Всероссийского земского союза помощи больным и раненым военным». Выбор этот был не случаен, так как во время Русско-японской войны князь был главноуполномоченным общеземских организаций по оказанию помощи больным и раненным воинам. Избрание это, состоявшееся на всероссийском съезде представителей губернских земств, произошло весьма своеобразно. Член Государственного совета В.И. Гурко, считавший Львова «земским интриганом», «беспринципным честолюбцем» и «разрушителем Русского государства», вспоминал: «Его первой заботой было воскрешение общеземской организации, причем, разумеется, он приложил все старания, дабы стать во главе этого дела. Не имя никаких формальных связей с земством, так как он давно уже не состоял гласным ни губернского, ни уездного земства (его родной уезд Тульской губернии, досконально его знавший, уже давно его забаллотировал), он тем не менее ничтоже сумняся решил возглавить собственной персоной общеземскую организацию. Проникнуть наверх и усесться на председательское кресло каким-либо косвенными путями было для него делом привычным. Достиг он этого и в данном деле» . «Князь не был избран представителем какой-либо земской организации, однако, ссылаясь на прошлые заслуги и сохранившиеся якобы еще с японской войны средства, которые был готов направить в распоряжение Союза, он добился своего участия сначала в съезде, а затем и в его президиуме, ‒ пишет историк О.Р. Айрапетов. ‒ Поскольку безусловный фаворит съезда ‒ председатель Московской губернской земской управы Ф.В. фон Шлиппе отказался от участия в выборах председателя, считая, что в этот момент земскую организацию не может возглавлять лицо с немецкой фамилией, эта процедура быстро приобрела характер постановочного фарса» . А через год Земский союз объединился со Всероссийским союзом городов в «Земгор» и, таким образом, Львов стал председателем объеденной организации.

Земский союз получал миллионные субсидии от правительства для организации помощи воющей армии, оборудования госпиталей и санитарных поездов, поставок одежды и обуви для фронта, организации эвакуации мирного населения, создания госпиталей и складов и т.д. «Г.Е. Львов был убежденным либералом и разделял общую убежденность земцев в том, что коррумпированная бюрократия не в состоянии честно и эффективно тратить народные деньги» , ‒ отмечает Айрапетов. Но при этом, продолжает историк, «сам он, судя по всему, в принципе не считал контроль необходимым, с готовностью отвечая согласием поставить подпись на запросы земств, не ознакомившись с их содержанием. После первого же "делового" разговора с главой Земского союза у губернского предводителя самарского дворянства создалось впечатление, что "во всех делах, намерениях и отчетности должен царствовать сильнейший произвол, партийное засилие и безграничный денежный хаос". В то же время земцы были категорически против контроля над Земским и Городским союзами со стороны государства, что было бы оправдано в случае, если бы их организации существовали на собственные, то есть на общественные средства. Главу Земского союза это не останавливало, Г.Е. Львов вообще был сторонником безостановочного движения к цели. "Когда штурмом, на ура, берут крепость, ‒ говорил он, ‒ нельзя озирать назад. Остановка на миг может погубить все дело. Вот почему на полном ходу все развивающейся работы Всероссийский земский союз не может дать подробного отчета о своей деятельности"» . В итоге, как не трудно догадаться, огромные государственные субсидии тратились «общественниками» нецелесообразно, а то и прямо не по назначению. Деньги, выделяемые на помощь армии, шли на усиление либеральной оппозиции. Как замечал придерживавшийся либеральных взглядов философ Е.Н. Трубецкой, глава Земгора князь Г.Е. Львов «стремился утереть нос правительству» (на правительственные же деньги) и возвеличить общественность. Кадет В.А. Маклаков также признавал, что наряду с помощью фронту, лидеры общественных организаций преследовали и другую цель - «воочию показать преимущество "общественной" работы над "бюрократической"». «Вся работа союзов (земского и городского - А.И .) была поэтому работой и политикой», - резюмировал он. Глава МВД князь Н.Б. Щербатов, вынужден был признать, что создание Земгора было «колоссальной правительственной ошибкой», поскольку нельзя было допускать возникновения подобной организации без устава и определения грани ее деятельности. В итоге, констатировал князь, общественные организации «превратились в огромные учреждения с самыми разнообразными функциями, во многих случаях чисто государственного характера, и заменяют собою правительственные учреждения». Однако закрыть их глава МВД признавал уже невозможным, в связи с тем, что эти организации работают на армию и репрессии против них могут вызвать политические осложнения. «...Образ действий правительства по отношению к общеземской организации, ‒ отмечал В.И. Гурко, ‒ был совершенно непонятный. Относясь к ней с полнейшим недоверием и нередко это высказывая, оно одновременно снабжало ее десятками миллионов, причем не подчинило их расходование какому-либо контролю. Под тем предлогом, что земские учреждения не подчинены Государственному контролю, а ревизуются своими же выборными органами, Львов убедил Маклакова и правительство, что никакая правительственная ревизия расходования общеземской организацией отпущенных ей государством сумм не допустима, что это было бы оскорблением земства и общественности». «Это была ирония судьбы, ‒ вспоминал министр финансов П.Л. Барк. ‒ Правительство собственными руками снабдило своих политических противников средствами для свержения существующего строя» .

Поэтому восторженные отзывы некоторых политических единомышленников Г.Е. Львова, восхвалявших его организаторские способности, были далеки от действительности. По оценке историка О.Р. Айрапетова, «это был глубоко лично порядочный человек, мягкий по природе, предпочитавший жить иллюзиями, а не реалиями. Убежденный толстовец, он считал возможным сочетать продуктивную работу с отсутствием контроля над подчиненными. Избрание такого человека имело весьма печальные последствия» .

Вместе с тем, Г.Е. Львов стал в годы войны весьма популярной фигурой в либеральном лагере. Член Главного комитета Всероссийского союза городов кадет Н.И. Астров так отзывался о князе: «Репутация кн. Львова как исключительного по размаху деятельности практического работника и организатора признавалась всеми. Известность Львова росла с каждым днем. Его знала вся Россия. Его знала Россия земская и Россия городская. (...) Знала Львова и армия в лице военачальников и солдат, которые повсюду встречали общественную помощь. Эта помощь связывалась с именем кн. Львова. Россия знала его и ценила. Узнавала и научалась ценить и заграница» .

С 1916 года имя Г.Е. Львова фигурировало во многих списках членов предполагаемого «ответственного министерства» или «министерства доверия», которое должно было заменить существующее царское правительство. Как отмечает историк И.Л. Архипов, «в 1916-м ‒ начале 1917 года фигура Львова рассматривалась как одна из ключевых в политической жизни России. В различных общественных кругах он воспринимался почти что "спасителем родины", вокруг его имени возникали окруженные ореолом таинственности легенды» . В это время Львов, завязавший дружбу с начальником штаба Верховного главнокомандующего генералом М.В. Алексеевым, обсуждал с ним планы дворцового переворота, замены Императора Николая II Великим князем Николаем Николаевичем (который, заметим, всячески протежировал Львову) и заточения Императрицы Александры Федоровны в монастырь. «Революция всегда начинается с титулованного аристократа, ‒ отмечал публицист М.А. Алданов: граф Мирабо или маркиз Лафайет, лорд Аргайл или князь Понятовский, принц Макс Баденский или граф Карольи...» . В России эта роль выпала на долю представителя рода Рюриковичей князя Г.Е. Львова.

Когда в феврале 1917 года грянули революционные события, князь 2 марта был назначен временным комитетом Государственной Думы министром-председателем и министром внутренних дел Временного правительства. «Выбор в пользу Львова, сделанный столичными политиками, ‒ отмечает И.Л. Архипов, ‒ напоминал "призвание варяга". Георгий Евгеньевич в последние годы редко посещал Петербург, был не слишком хорошо знаком со многими лидерами, игравшими ключевую роль в дни Февральской революции. Тем не менее, эта дистанцированность от местной политической среды, напротив, лишь прибавляла привлекательность фигуре Львова. Парадоксально, но как выяснилось позже, сами политики, ратовавшие за назначение Львова, пребывали в плену мифов о нем» . В.В. Шульгин вспоминал: «Князь Львов, о котором я лично не имел никакого понятия, ‒ общественность твердила, что он замечательный, потому что управлял Земгором, ‒ непререкаемо въехал в милюковском списке на пьедестал премьера» . (Как утверждал П.Н. Милюков, он уделил «24 часа (...), чтобы отстоять князя Львова против кандидатуры М.В. Родзянко» ). По сути, князь был компромиссной фигурой, которая всех устраивала из-за мягкости его характера, отсутствия диктаторских замашек и формальной внепартийности. Кроме того, как полагают исследователи, не последнюю роль могла сыграть и связь Львова с масонством (с 1907 года он входил в ложу «Малая Медведица»). Рассуждая о причинах стремительного политического взлета Львова, член ЦК кадетской партии А.В. Тыркова-Вильямс, предполагала, что смущавшие ее в князе «ласковая улыбка и лестная обходительность, которой он обволакивал каждого» , и были «тем особым даром, благодаря которому этот средний, скорее серый человек, не обладавший ни большим умом, ни политическим чутьем, создал себе такую широкую репутацию, к несчастью не оправдавшую его деятельность» . И действительно, князь-толстовец, оказавшись во главе новой власти, вскоре совершенно не оправдал возложенных на него либералами надежд.

Его пафосных демагогических речей, в которых Львов рассуждал о том, как «душа русского народа оказалась мировой демократической душой по самой своей природе» и «готова не только слиться с демократией всего мира, но и встать впереди и вести ее по пути развития человеческого на великих началах свободы, равенства и братства» , было явно недостаточно, чтобы совладать с ситуацией и успокоить взбаламученное революцией общество.

«Наиболее далеким от всякой символики революции был сам князь Львов, хотя переживал он ее глубоко, ‒ вспоминал А.Ф. Керенский. ‒ ...Он глубоко верил в народ, жил для него. Но народная толпа его не знала и не узнала. Подойти к ней, броситься с головой в это бушевавшее тогда море, он то ли не мог, то ли не умел, то ли не хотел, ‒ не знаю. Чужим он стал скоро и "своим". Там, в совещаниях Государственной Думы, князем-правителем скоро стали тяготиться. Потом "игнорировать", пренебрегать за "бессилие". Наконец, почти ненавидеть за "попустительство левым"...» . «Надо признать, ‒ писал лидер кадетской партии П.Н. Милюков, ‒ что выбор князя Львова главой революционного правительства был столь же неудачен, сколько он был в свое время неизбежен. Гамлетовская нерешительность, прикрытая толстовским непротивленчеством и облеченная в слащаво-елейный официально-оптимистический стиль, ‒ это было прямо противоположно тому, что требовалось от революционного премьера» . Примерно также оценивал деятельность князя Львова и правый кадет В.А. Маклаков: «Он не только не делал, но и не пытался сделать что-нибудь для противодействия все растущему разложению. Он сидел на козлах, но даже не пробовал собрать вожжи» . «В центре хаоса, ‒ писал кадет В.А. Оболенский, ‒ беспомощная, безвластная фигура главы правительства, который готов во всем и всем уступать» . «Пребывание кн. Львова в Правительстве навлекло на него нареканий и обвинений без числа» , ‒ отмечал Ф.И. Родичев. А кадет Н.И. Астров резюмировал: «Жребий Львова в том, что ему пришлось взять на свои плечи непосильное. Под непосильным он сломился...» .

Свою неспособность справиться с ситуацией понимал и сам князь. В одном из частных разговоров председатель Временного правительства заметил: «Мы ‒ обреченные. Щепки, которых несет поток. (...) Начать борьбу, значит ‒ начать гражданскую войну, а это значит ‒ открыть фронт. Это невозможно...» . «Мне известно, ‒ свидетельствовал М.А. Алданов, ‒ что Георгий Евгеньевич на третий день после революции был уверен в полном ее крушении» .

После провала июньского наступления Русской армии и организованного большевиками выступления в Петрограде, 7 июля 1917 года Г.Е. Львов подал в отставку с постов главы кабинета и министра внутренних дел, уступив свое место председателя Временного правительства А.Ф. Керенскому. «В этот час мог овладеть положением только тот, в ком, как в фокусе, сосредоточилась бы вся воля, все напряжение народное, ‒ отмечал Н.И. Астров. ‒ Львов, с его мистическими образами и отвлечениями, оказался вне революционной действительности, и она его смела. Повинен ли в этом Львов, которого хотели принять не за того, каким он был в самом деле? Ему поручили вести уже тонувший корабль русской государственности среди уже разыгравшейся бури революционной стихии. Задача оказалась не по силам. Но кто мог с ней справиться? Характерно, что, измученный физически и морально, кн. Г.Е., покинув Временное правительство, укрылся Оптиной Пустыни... и там искал ответа на терзавшие его совесть вопросы...» . «Уйдя из Временного правительства, ‒ вспоминал один из его современников, ‒ Львов исчез. Никто не знал, где он. Уже после стало известно, что он провел некоторое время в Оптиной Пустыни. В этом сказалась его религиозность».

После прихода к власти большевиков, Г.Е. Львов под чужим именем поселился в Тюмени, зимой 1918 года был арестован и переведен в Екатеринбург. Воспользовавшись тем, что через три месяца большевики выпустили его до суда под подписку о невыезде, князь спешно покинул Екатеринбург и пробрался в занятый восставшим Чехословацким корпусом Омск. Временное Сибирское правительство поручило Г.Е. Львову выехать в США для встречи с президентом В. Вильсоном и другими государственными деятелями с целью получения помощи для борьбы с большевиками. Но в Америке Львов не достиг абсолютно никаких результатов и в связи с безрезультатностью переговоров, перебрался во Францию, где в 1918‒1920 гг. возглавлял Русское политическое совещание в Париже. Отойдя от политической деятельности, князь, практически лишившись средств, зарабатывал ремесленным трудом и физической работой на фермах, писал мемуары. Жизнь Г.Е. Львова оборвалась 7 марта 1925 года в Париже. После смерти князя, публицист М.А. Алданов назовет его «Кутузовым русской революции», имея в виду то, что он был таким же нетипичным политическим деятелем, как и выведенный пером его земляка Л.Н. Толстого в романе «Война и мир» образ Кутузова-полководца. Другие современники сравнивали то с Дон-Кихотом, то с Гамлетом. На деле же князь Львов был одним из тех многих русских аристократов начала XX века, чьи либерально-демократические «прекраснодушные мечтания» привели в итоге к краху государственности, поражению России в войне и торжеству радикальных левых идей. Монархист А.Д. Муретов в 1917 году справедливо замечал: «Нам, монархистам, (...) смешно было слышать, будто кн. Львов объединил бы в доверии к себе весь народ. (...) Смешно было (...) видеть, что люди всерьез воображали, будто какому-нибудь Львову или какому-то Родзянко народ окажет то благоговейное доверие, какое только что убили в нем к Царю». Так оно и случилось, приняв участие в крушении «старой власти», «новую власть» князь Г.Е. Львов утвердить не смог, моментально растеряв авторитет среди своих же единомышленников, он быстро и бесславно сошел с пьедестала власти.

Поздним вечером 27 февраля 1917 года брат царя великий князь Михаил Александрович, передавая Николаю II в его Ставку совет распустить правительство Голицына, присовокупил к нему рекомендацию о кандидатурах нового премьера. В качестве одной из них был назван князь Г.Е.Львов.

Служивший в Ставке генерал А.С.Лукомской вспоминал, что великий, князь передавал свои соображения через генерала М.В.Алексеева. По свидетельству Лукомского, «великий князь сообщил генералу Алексееву те же данные, которые были изложены в телеграммах Председателя Государственной думы и просил начальника штаба Верховного Главнокомандующего немедленно доложить государю, что и он считает единственным выходом из создавшегося положения – срочно распустить нынешний состав Совета Министров, объявить о согласии создать ответственное перед Государственной думой правительство и поручить сформировать новый кабинет министров или председателю Всероссийского земского союза князю Львову, или председателю Государственной думы Родзянко».

Кандидатура князя Львова предлагалась и в других телеграммах, направлявшихся царю. И действительно, перед своим отречением от престола Николай II подписал 2 марта 1917 года указ об увольнении в отставку прежнего состава Совета Министров и о назначении новым главой правительства князя Львова. Это было сделано по просьбе прибывшего из Думы лидера октябристов А. И. Гучкова.

Увы, отправлять в отставку голицынское правительство было, собственно, уже ни к чему: большинство его членов находилось под арестом. Власть на себя взял созданный 27 февраля Временный Комитет Государственной думы. Этот Комитет вскоре сформировал Временное правительство, которое и возглавил Львов, занявший также пост министра внутренних дел.

Указ Николая II о назначении Георгия Евгеньевича главой правительственного кабинета был весьма важен для думских лидеров, сформировавших Временное правительство. Этот указ создал как бы легитимную основу для перехода власти от кабинета царского правительства к кабинету, если так можно выразиться, «думского» правительства.

Примечательная деталь. Около 3 часов дня 2 марта 1917 года переговоры об организации Временного правительства были завершены. Его состав был оглашен П.Н.Милюковым перед собравшимися в резиденции Госдумы – Таврическом дворце. Представляя Львова, он сказал, что во главе правительства поставлен человек, имя которого означает «организованную русскую общественность».

Одним из первых вопросов, которые пришлось решать Львову на посту главы Временного правительства, был вопрос о дальнейшей судьбе бывшего царя. Генерал Алексеев по поручению Николая II передал Георгию Евгеньевичу требование о предоставлении бывшему монарху ряда гарантий, среди которых разрешение беспрепятственного проезда до Романова-на-Мурмане, связанного с Мурманским портом. Открытие Николаю II дороги туда давало возможность беспрепятственного выезда в Англию, так как на рейде Мурманска стояли английские военные корабли.

Шестого марта 1917 года Львов отправил телеграмму генералу Алексееву, в которой согласился с Требованиями Николая II. Это означало фактическое согласие на выезд бывшего царя в Англию. Однако силы, группировавшиеся вокруг Советов, не позволили осуществить этот замысел. В тот же день 6 марта Временное правительство было вынуждено принять решение об аресте Николая II и Александры Федоровны.

Князь Львов и его правительство считали аграрные проблемы центральными среди экономических вопросов, требовавших неотложного разрешения. 19 марта князь и члены его правительства подписали специальное постановление, касавшееся аграрной тематики. В этом докладе, кстати, едва ли не впервые употреблялся на официальном уровне термин «враги народа».

Георгий Евгеньевич и члены его кабинета заявили, что «земельный вопрос не может быть проведен в жизнь путем какого-либо захвата. Насилие и грабежи – самое дурное и самое опасное средство в области экономических отношений. Только враги народа могут толкать его на такой гибельный путь, на котором не может быть никакого разумного исхода. Земельный вопрос должен быть решен путем закона, принятого народным правительством».

Министр-председатель Г.Е.Львов и министр земледелия А.И.Шингарев поставили подписи под постановлением правительства, опубликованным 21 апреля 1917 года, о создании земельных комитетов.

Князь составил также обзор аграрного движения за три месяца, прошедших после Февральской революции. В нем подчеркивалась мысль, что «деревня, очевидно, стала ощущать и воспринимать идеи и программы, выработанные и принятые в городских центрах».

Несмотря на большое внимание к аграрным проблемам, Временное правительство, однако, не могло похвастаться успехами в их разрешении.

Разумеется, наряду с проблемами аграрного характера правительству Львова приходилось заниматься множеством других разнообразных вопросов. Шла война и, конечно же, военная проблематика занимала первостепенное место 15 деятельности кабинета.

Большие усилия прилагались и к проведению достаточно традиционной международной политики. Характеризуя эту сторону деятельности тогдашнего кабинета министров, историк И.И. Минц подчеркивал: «Правительство Львова унаследовало от царизма не только основы внешнеполитической программы, но и определенную систему международных связей, в которой на первом месте стоял давний союз с Францией, важную роль играли отношения с Англией и новый союз с Японией. Все эти узы правительство... считало нужным сохранить, хотя и внесло в прежнюю политику некоторые поправки. Прежде всего оно придавало особое значение углублению связей с Англией, которую русская буржуазия считала к тому времени более ценным союзником, чем истощенную Францию».

«Вестник Временного правительства» регулярно сообщал российскому читателю о заседаниях кабинета Львова. Что же они собой представляли? В своих воспоминаниях видный журналист и кадетский деятель И.В.Гессен описал типичное заседание Временного правительства под председательством Георгия Евгеньевича: «За длинным столом вразбивку сидело несколько министров, глубоко погрузившись в лежавшие перед ними бумаги... в центре кн. Львов, точно всеми брошенный и озиравшийся по сторонам, не оторвется ли кто-нибудь от бумаг, чтобы придти ему на помощь. Керенского, Милюкова и Терещенко не было, они пришли к концу обсуждения, а некоторые конца заседания не дождались и уходили, не простившись... остальные упорно молчали, и тщетно кн. Львов несколько раз переспрашивал, нет ли у кого замечаний».

Такие нравы царили в обоих составах Временного правительства, которые возглавлял Львов. Причем первый состав просуществовал до 6 мая, а второй – до 24 июля 1917 года.

Кстати, в случае отсутствия на заседаниях самого Георгия Евгеньевича на них председательствовал, по постановлению правительства, министр юстиции А.Ф.Керенский. Словом, он являлся фактически заместителем Георгия Евгеньевича.

Второе правительство, возглавлявшееся Львовым, получило название коалиционного, так как в пего вошли министры, делегированные Петроградским Советом рабочих и солдатских депутатов. Кульминацией борьбы Советов за создание коалиционного правительства стало 6 мая 1917 года. Известна хлесткая характеристика В.И.Ленина, определившего значение возникшей коалиции так: «Шестое мая было выигрышным днем для буржуазии. Ее правительство стояло на краю гибели. Массы были заведомо и безусловно, горячо и непримиримо против него. Одного слова народнических и меньшевистских вождей Совета было достаточно, чтобы правительство беспрекословно сдало свою власть, и Львов на заседании в Мариинском дворце вынужден был открыто признать это».

В тот же день 6 мая в «Вестнике Временного правительства» была опубликована декларация с программой коалиционного правительства. 7 мая «Известия» сообщили о том, что большинством голосов Петроградский совет одобрил соглашение о включении его представителей во Временное правительство и потребовал подотчетности их Совету.

Следующий острый кризис подстерегал правительство Львова 2 июля 1917 года. В этот день министры-кадеты вышли из него из-за несогласия с включением в правительственную декларацию пунктов, фактически предоставлявших Украине автономный статус даже до созыва Учредительного собрания. Этот демарш явился детонатором для кровавого взрыва страстей, потрясшего Петроград 3–4 июля 1917 года.

Деятельность правительства была парализована. В ходе попыток обновить его свой пост покинул уже сам Львов. Это произошло 7 июля. Георгий Евгеньевич заявил о своей отставке из-за несогласия с рядом пунктов программы будущего кабинета, содержавшихся в декларации, подготовленной Керенским.

Более глубинные причины отставки Львова состояли в том, что он не хотел руководить «кровопусканием» в стране, раздиравшейся острейшими распрями. Не хотел, хотя и был сторонником решительных мер борьбы с революционным движением. Керенский же был готов к такой миссии и Львов решил не препятствовать ему.

Георгий Евгеньевич вошел в историю нашей страны как глава первого немонархического правительства и вдобавок как премьер первого коалиционного правительства. С его именем связана также организация общеземской помощи раненым во время русско-японской войны 1904-1905 годов. В период первой мировой войны он являлся председателем Всероссийского земского союза и, наряду с фабрикантом С.М. Челноковым, одним из руководителей объединенного комитета Земгора (Земского и городского союзов), созданного с целью помощи правительству в организации снабжения русской армии.

После Октябрьской революции Георгий Евгеньевич был арестован в Тюмени, находился в заключении в Екатеринбурге. Бежал в Омск, оттуда попал в США, где пытался добиться помощи для белой армии. Затем эмигрировал во Францию. В 1918-1920 годах он возглавлял в Париже Русское политическое совещание. Скончался 7 марта 1925 года, похоронен в столице Франции.

Источник информации: А.А.Данцев. Правители России: ХХ век. Ростов-на-Дону, издательство «Феникс», 2000.