№52 Перепишите, расставляя недостающие запятые, тире и дефисы.

I 1. А враги дурни думают, что мы смерти боимся. 2. Сверкнувшая в жестких волосах Плюшкина седина верная подруга скупости помогла ей еще более развиться. 3. Доктринер и несколько педант он любил поучительно наставлять. 4. Он Челкаш чувствовал себя в силе повернуть эту жизнь и так и этак. 5. В дальнем углу светилось желтое пятно огонь в окне Серафимы. 6. У отца своего фермера он взял практические уроки в агрономии. 7. Один молодой человек местный уроженец очень возмущался этим. 8. Уроженец Южного Алтая Алеша любил такие горные речки. 9. У второго мальчика Павлуши волосы были всклокоченные, черные. 10. Борьба любимая забава племен славянских привлекает удальцов. 11. Я оборотился назад, но мальчик провожатый мой скрылся. 12. Большой любитель лошадей Костя пленил его своей фанатической приверженностью к коням, к быстрой езде.

II 1.Стоял здесь замок по имени Эйзен то есть железный. 2. Одного из мальчиков по прозвищу Воробей называли так за его непоседливость. 3. Соседский пес по прозвищу Друг отправился с нами. 4. Фразеологизм или фразеологический оборот воспроизводится в речи как готовая речевая единица.

III 1. Старый Арзамас остался в памяти как город яблок и церквей. 2. Как истинный француз в кармане Трике привез куплет Татьяне. 3. Полученный ответ рассматривается как согласие. 4. Мне как лицу высокопоставленному не подобает ездить на конке. 5. Богат, хорош собою, Ленский везде был принят как жених. 6. Как опытный турист Петров был выбран старшим. 7. Его молчание было расценено как невежливость.

№53 Перепишите, расставляя дефисы.

I Слесарь инструментальщик; часы ходики; гражданин прокурор; Иван царевич; царевич Дмитрий; газ углерод; юноша калмык; красавица река; Москва река; река Днепр.

II 1.Владимир узнал Архипа кузнеца. 2. Глаза угли молча преследовали ее. 3. Ночевала тучка золотая на груди утеса великана. 4. Вошел Антонио красавец и уселся возле меня на стул. 5. Красавица горничная ловко взбивала подушки. 6. Судьба злодейка тешится жестокими ударами. 7. От Кубани до реки Урала горький дух полынь травы. 8. Теперь хорошо видно, что это тигр подводных джунглей, жук плавунец. 9. На кусте красовалась маленькая птица зорянка. 10. Сколько всякой птицы у хозяина! 11. Тут и петух драчун, и курица кахетинская, и скворец говорец, и соловей певец, и голуби космачи, и голуби вертуны, и куропатка лесная. 12. Даже Виктор, столяр краснодеревец высшей квалификации, одобрил Алексееву работу.

ОБОСОБЛЕНИЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ

№54 Подчеркните обстоятельства, выраженные деепричастиями и деепричастными оборотами.

I 1. Временами по реке пробегала от ветра легкая зыбь сверкая на солнце. 2. Отдохнув он собрался уходить. 3. Отвязав мешок Морозка соскочил с лошади и пригибаясь к земле полез по грядкам. 4. При сих словах казак поскакал назад держась одной рукой за пазуху и через минуту скрылся. 5. Савельич дремля качался на облучке. 6. Стояли мокрые лошади понурив головы и ходили люди накрывшись мешками от дождя. 7. Под мышкой мальчик нес какой-то узел и повернув к пристани стал спускаться по узкой и крутой тропинке. 8. О революции он никогда не говорил, но как-то грозно улыбаясь молчал о ней.

II 1. Левинсон постоял немного вслушиваясь в темноту и улыбнувшись про себя зашагал еще быстрее. 2. Двое людей мечтали покачиваясь в лодке на воде и задумчиво поглядывая вокруг себя. 3. Глупо смеясь и ласково мыча протягивал он Татьяне пряничного петушка. 4. Хаджи Мурат остановился бросив поводья и привычным движением левой руки отстегнув чехол винтовки правой рукой вынул ее. 5. Павел начал приносить книги и старался читать их незаметно, а прочитав куда-то прятал. 6. Я еще в комнатах услыхал, что самовар гудит неестественно гневно, а войдя в кухню с ужасом увидел, что он весь посинел и трясется. 7. Гости остались в столовой шепотом толкуя об этом неожиданном посещении и опасаясь быть нескромными вскоре разъехались не поблагодарив хозяина за хлеб-соль.

III 1. Перед старыми заводами возникали десятки серьезных проблем не решив которые невозможно было перейти к новым методам постройки кораблей. 2. И день и ночь по снеговой пустыне спешу к вам голову сломя. 3. Он спал не раздеваясь. 4. Он работал не покладая рук. 5. Ужинали не спеша и почти молча. 6. К работе можно приступить начиная с будущей недели. Ученик отвечал на все вопросы не задумываясь. 7. Мы не шутя это предлагаем. 8. Жили Артамоновы ни с кем не знакомясь. 9. Дома у себя Громов всегда читал лежа. 10. Мальчик шел прихрамывая на левую ногу.

№2 Подчеркните обстоятельства и определения, расставьте знаки препинания.

1. И люди снова шли по улицам закопченные с черными лицами распространяя в воздухе липкий запах машинного масла блестя голодными зубами. 2. Сбросив котомку с плеч Лёнька положил на нее голову и немного посмотрев в небо сквозь листву над его лицом крепко заснул укрытый от взглядов тенью плетня. 3. Мы вставали в пять часов утра не успев еще выспаться и тупые и равнодушные в шесть садились за стол делать крендели из теста. 4. Почему-то испугавшись он быстро погасил свет и зажав коробку в руке вернулся в комнату. 5. Плотный слой холода спустившись легко соприкасается с теплом камней и песка оставшимся после ухода тумана. 6. Ослабевший буран превращенный в обыкновенный ветер вторгается в воздушное течение и растворившись в нем плывет дальше. 7. В детстве не ведая забот купались мы в снежных сугробах и пылая лицами возвращались домой в шкурах белых медведей. 8. Выросшие в поле мы чуткие к запахам навсегда запомнили тот особый запах, что ощущали находясь в этом доме. 9. В большой прихожей освещенной весело потрескивающей горящей печью на сундуке покрытом волчьим мехом сидела Лиля задумчиво глядя на огонь. 10. Шумели ветлы обмякшие, огромные и среди голых их сучьев сидели качаясь грачи измокшие за ночь.

№55

I 1.Вдоль камышей под ветлами плыли лодки. 2. Встали мы очень поздно в девять часов. 3. После возвращения из лагеря для интернированных они обратились за психологической поддержкой. 4. В покривившемся стогу уныло по-сиротски примостилась ворона. 5. В море у самой отмели поблескивают серебряные сельди. 6. Из далекого алтайского города привез он свою красавицу жену. 7. Из лесу из-за дома лесничего чуть видного ребятам, двигались люди, повозки. 8. Батарейцы спали тут же у орудий.

II 1.Леса несмотря на тропический зной не отличались тропической пышностью. 2. Иллюминатор согласно боевой обстановке был тщательно завешен. 3. Благодаря отливу снегов мы легко могли различать дорогу. 4. Все три колонны шли днем и ночью невзирая на разыгравшуюся метель. 5. Погода несмотря на последнюю треть октября стояла отличная. 6. Казак мой вопреки приказанию спал крепким сном…

ОБОСОБЛЕНИЕ ДОПОЛНЕНИЙ

№56 Подчеркните обстоятельства, расставьте знаки препинания.

I 1. Все мы за исключением проводника и насильщиков впервые оказались в этих местах. 2. Толпа разошлась исключая немногих любопытных и мальчишек а Гаврила вернулся домой. 3. Вся экспедиция включая и обслуживающий персонал насчитывала всего около двадцати человек. 4. На охоте дядя Ерошка питался по суткам одним куском хлеба и ничего не пил кроме воды. 5. Мистер Гопкинс наряду с другими людьми в серых касках стоял неподвижно. 6. Четыре орудия поочередно слали снаряды туда, но сверх Григорьева ожидания орудийный огонь не внес заметного замешательства в ряды красных. 7. Многие из бойцов помимо своей винтовки были вооружены трофейными автоматами.

II 1.Вместо гнедого жеребца Коржу дали толстого белого мерина. 2. Наш хозяин называл нас жуликами и давал на обед вместо мяса тухлую требушину. 3. Вместо ответа Кириле Петровичу подали письмо. 4. Быстрыми шагами прошел я длинную «площадь» кустов, взобрался на холм и вместо ожиданной знакомой равнины с дубовым леском направо и низенькой белой церковью в отдалении увидел совершенно другие, мне неизвестные места. 5. Вместо старшей сестры помогать матери будет младшая. Вместо ответа на кокой-то запрос Зурин захрипел и присвистнул. 6. Вместо пальто он надел куртку.

Похожая информация.

Лев Абрамович Кассиль

Батарейный заяц

Далеко на севере, на самом краю нашей земли, у холодного Баренцева моря, стояла всю войну батарея знаменитого командира Поночевного. Тяжелые пушки укрылись в скалах на берегу – и ни один немецкий корабль не мог безнаказанно пройти мимо нашей морской заставы.

Не раз пробовали немцы захватить эту батарею. Но артиллеристы Поночевного и близко к себе врага не подпускали. Хотели немцы уничтожить заставу – тысячи снарядов посылали из дальнобойных орудий. Устояли наши артиллеристы и сами таким огнем ответили врагу, что вскоре замолчали немецкие пушки – разбили их меткие снаряды Поночевного. Видят немцы: с моря не взять Поночевного, с суши не разбить. Решили ударить с воздуха. День за днем посылали немцы воздушных разведчиков. Коршунами кружились они над скалами, высматривая, где спрятались пушки Поночевного. А потом налетали большие бомбардировщики, швыряли с неба на батарею огромные бомбы.

Если взять все пушки Поночевного и взвесить их, а потом подсчитать, сколько бомб и снарядов обрушили немцы на этот клочок земли, то выйдет, что вся батарея весила раз в десять меньше, чем страшный груз, сброшенный на на нее врагом…

Я бывал в те дни на батарее Поночевного. Весь берег там был разворочен бомбами. Чтоб пробраться к скалам, где стояли пушки, пришлось перелезать через большие ямы-воронки. Некоторые из этих ям были так просторны и глубоки, что в каждой из них уместился бы хороший цирк с ареной и местами для зрителей.

С моря дул холодный ветер. Он разогнал туман, и я рассмотрел на дне огромных воронок маленькие круглые озера. У воды сидели на корточках батарейцы Поночевного и мирно стирали свои полосатые тельняшки. Все они недавно были моряками и нежно берегли матросские тельняшки, которые им остались на память о флотской службе.

Меня познакомили с Поночевным. Веселый, немножко курносый, с хитрыми глазами, смотревшими из-под козырька морской фуражки. Только мы разговорились, как сигнальщик на скале закричал:

– Воздух!

– Есть! Завтрак подан. Сегодня завтрак дадут горячий. Укрывайтесь! – проговорил Поночевный, оглядывая небо.

Небо загудело над нами. Двадцать четыре «Юнкерса» и несколько маленьких «Мессершмиттов» летели прямо на батарею. За скалами громко, торопясь, застучали наши зенитки. Потом тонко заверещал воздух. Мы не успели добраться до укрытия – земля охнула, высокая скала недалеко от нас раскололась, и камни завизжали над нашими головами. Твердый воздух ушиб меня и повалил на землю. Я залез под нависшую скалу и прижался к камню. Я чувствовал, как ходит подо мной каменный берег.

Грубый ветер взрывов толкался мне в уши и волок из-под скалы. Цепляясь за землю, я что есть силы зажмурил глаза.

От одного сильного и близкого взрыва глаза у меня сами раскрылись, как раскрываются окна в доме при землетрясении. Я уж было собрался опять зажмуриться, как вдруг увидел, что справа от меня, совсем близко, в тени под большим камнем, шевелится что-то белое, маленькое, продолговатое. И при каждом ударе бомбы это маленькое, белое, продолговатое смешно дрыгалось и снова замирало. Меня так разобрало любопытство, что я уже не думал об опасности, не слышал взрывов. Мне только хотелось узнать, что за странная штука дрыгается там под камнем. Я подобрался ближе, заглянул под камень и рассмотрел белый заячий хвостишко. Я подивился: откуда он здесь? Мне известно было, что зайцы тут не водятся.

Грохнул близкий разрыв, хвостишко судорожно задергался, а я поглубже втиснулся в расщелину скалы. Я очень сочувствовал хвостику. Самого зайца мне не было видно. Но я догадывался, что бедняге тоже не по себе, как и мне.

Раздался сигнал отбоя. И тотчас я увидел, как из-под камня медленно, задом выбирается крупный заяц-русак. Он вылез, поставил торчком одно ухо, затем поднял другое, прислушался. Потом заяц вдруг сухо, дробно, коротко пробил лапами по земле, словно сыграл отбой на барабане, и запрыгал к батарее, сердито прядая ушами.

Батарейцы собрались около командира. Сообщали результаты зенитного огня. Оказывается, пока я там изучал зайкин хвост, зенитчики сбили два немецких бомбардировщика. Оба упали в море. А еще два самолета задымили и сразу повернули домой. У нас на батарее бомбами повредило одно орудие и осколком легко ранило двух бойцов. И тут я опять увидел косого. Заяц, часто подергивая кончиком своего горбатого носа, обнюхал камни, потом заглянул в капонир, где укрывалось тяжелое орудие, присел столбиком, сложив на животике передние лапы, осмотрелся и, словно заметив нас, прямехонько направился к Поночевному. Командир сидел на камне. Заяц подскочил к нему, забрался на колени, уперся передними лапками в грудь Поночевного, дотянулся и стал усатой мордочкой тереться о подбородок командира. А командир обеими руками гладил его уши, прижатые к спинке, пропускал их через ладони… Никогда в жизни не видел я, чтоб заяц держался так вольно с человеком. Случалось встречать мне совсем ручных заек, но стоило коснуться ладонью их спины, и они замирали от ужаса, припадая к земле. А этот держался с командиром запанибрата.

– Ах ты, Зай-Заич! – говорил Поночевный, внимательно осматривая своего приятеля. – Ах ты, нахальный зверюга… не покорябало тебя? Не знакомы с нашим Зай-Заичем? – спросил он меня. – Это мне подарочек разведчики с Большой земли привезли. Паршивенький был, малокровный такой с виду, а у нас отъелся. И привык ко мне, зайчина, прямо ходу не дает. Так и бегает за мной. Куда я – туда и он. Обстановка у нас, конечно, для заячьей натуры не очень подходящая. Сами могли убедиться – шумно живем. Ну, ничего, наш Зай-Заич теперь уже малый обстрелянный. Даже ранение имел, сквозное.

Поночевный взял осторожно левое ухо зайца, расправил его, и я увидел зарубцевавшуюся дырочку в лоснящейся плюшевой, розоватой изнутри кожице.

– Осколочком прошибло. Ничего. Теперь зато в совершенстве изучил правила ПВО. Чуть налетят – он уже мигом где-нибудь укроется. А один раз вышло, так без Зай-Заича была бы нам полная труба. Честное слово! Долбили нас часов тридцать кряду. День полярный, солнце на вахте круглые сутки бессменно торчит, ну вот немцы и пользовались. Как это в опере поется: «Ни сна, ни отдыха измученной душе». Так вот, стало быть, отбомбили они наконец, ушли. Небо в тучах, но видимость приличная. Огляделись мы: ничего как будто не предвидится. Решили отдохнуть. Сигнальщики наши тоже притомились, ну и проморгали. Только смотрим: Зай-Заич тревожится что-то. Уши наставил и передними лапами чечзтку бьет. Что такое? Нигде ничего не видно. Но знаете, какой у зайца слух? Что же вы думаете, не ошибся зайчина! Все звукоуловители опередил. Сигнальщики наши только через три минуты обнаружили самолет противника. Но я уже успел на всякий случай команду дать заранее. Приготовились, в общем, к сроку. С того дня уже знаем: если Зай-Заич ухо наставил, чечетку бьет, – следи за небом.

прошу,помогите сделать синтаксический разбор и объясните где обстоятельство обособляется деепричастиями и как это вообще происходит. 1.Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет. 2.Пена тая,шипела и вздыхала. 3.Он шел не торопясь. 4.Гаврила молча греб и, тяжело дыша, искоса глядел туда. 5. День был жаркий несмотря на перепадавшие дождики. 6. На другое утро, несмотря на упрашивание хозяев,Дарья Александровна собралась ехать. 7.Каждое утро, в шесть часов, я отправлялся на работы. 8. Батарейцы спали тут же, у орудий. 9.Внизу, под мостом, глубоко вздохнул паровоз, выбросив из могучей груди рой золотых светлячков.

Ответы:

Если простое: 5. Охарактеризовать предложение по наличию главных членов предложения: двусоставное или односоставное, указать, какой главный член предложения, если оно односоставное (подлежащее или сказуемое). 6. Охарактеризовать по наличию второстепенных членов предложения: распространённое или нераспространённое. 7. Указать, осложнено ли чем-либо предложение (однородными членами, обращением, вводными словами) или не осложнено. 8. Подчеркнуть все члены предложения, указать части речи. 9. Составить схему предложения, указав грамматическую основу и осложнение, если оно есть. Если сложное предложение: Указать, какая связь в предложении: союзная или бессоюзная. 6. Указать, что является средством связи в предложении: интонация, сочинительные союзы или подчинительные союзы. 7. Сделать вывод, какое это предложение: бессоюзное (БСП), сложносочинённое (ССП) сложноподчинённое (СПП). 8. Разобрать каждую часть сложного предложения, как простое, начиная с пункта №5 соседнего столбца. 9. Подчеркнуть все члены предложения, указать части речи. 10. Составить схему предложения, указав грамматическую основу и осложнение, если оно есть. Пример синтаксического разбора простого предложения простое предложение Устный разбор: Предложение повествовательное, невосклицательное, простое, двусоставное, грамматическая основа: ученики и ученицы учатся, распространённое, осложнено однородными подлежащими. Письменный: Повествовательное, невосклицательное, простое, двусоставное, грамматическая основа ученики и ученицы учатся, распространенное, осложненное однородными подлежащими. Пример разбора сложного предложения сложное предложение Устный разбор: Предложение повествовательное, невосклицательное, сложное, связь союзная, средство связи подчинительный союз потому что, сложноподчинённое предложение. Первое простое предложение: односоставное, с главным членом – сказуемым не задали, распространённое, не осложнено. Второе простое предложение: двусоставное, грамматическая основа мы с классом поехали, распространённое, не осложнено. Письменный: Повествовательное, невосклицательное, сложное, связь союзная, средство связи подчинительный союз потому что, СПП. 1-е ПП: односоставное, с главным членом – сказуемым не задали, распространенное, не осложнено. 2-е ПП: двусоставное, грамматическая основа – мы с классом поехали, распраненное, не осложнено.

Лев Абрамович Кассиль

Батарейный заяц

Далеко на севере, на самом краю нашей земли, у холодного Баренцева моря, стояла всю войну батарея знаменитого командира Поночевного. Тяжелые пушки укрылись в скалах на берегу – и ни один немецкий корабль не мог безнаказанно пройти мимо нашей морской заставы.

Не раз пробовали немцы захватить эту батарею. Но артиллеристы Поночевного и близко к себе врага не подпускали. Хотели немцы уничтожить заставу – тысячи снарядов посылали из дальнобойных орудий. Устояли наши артиллеристы и сами таким огнем ответили врагу, что вскоре замолчали немецкие пушки – разбили их меткие снаряды Поночевного. Видят немцы: с моря не взять Поночевного, с суши не разбить. Решили ударить с воздуха. День за днем посылали немцы воздушных разведчиков. Коршунами кружились они над скалами, высматривая, где спрятались пушки Поночевного. А потом налетали большие бомбардировщики, швыряли с неба на батарею огромные бомбы.

Если взять все пушки Поночевного и взвесить их, а потом подсчитать, сколько бомб и снарядов обрушили немцы на этот клочок земли, то выйдет, что вся батарея весила раз в десять меньше, чем страшный груз, сброшенный на на нее врагом…

Я бывал в те дни на батарее Поночевного. Весь берег там был разворочен бомбами. Чтоб пробраться к скалам, где стояли пушки, пришлось перелезать через большие ямы-воронки. Некоторые из этих ям были так просторны и глубоки, что в каждой из них уместился бы хороший цирк с ареной и местами для зрителей.

С моря дул холодный ветер. Он разогнал туман, и я рассмотрел на дне огромных воронок маленькие круглые озера. У воды сидели на корточках батарейцы Поночевного и мирно стирали свои полосатые тельняшки. Все они недавно были моряками и нежно берегли матросские тельняшки, которые им остались на память о флотской службе.

Меня познакомили с Поночевным. Веселый, немножко курносый, с хитрыми глазами, смотревшими из-под козырька морской фуражки. Только мы разговорились, как сигнальщик на скале закричал:

– Воздух!

– Есть! Завтрак подан. Сегодня завтрак дадут горячий. Укрывайтесь! – проговорил Поночевный, оглядывая небо.

Небо загудело над нами. Двадцать четыре «Юнкерса» и несколько маленьких «Мессершмиттов» летели прямо на батарею. За скалами громко, торопясь, застучали наши зенитки. Потом тонко заверещал воздух. Мы не успели добраться до укрытия – земля охнула, высокая скала недалеко от нас раскололась, и камни завизжали над нашими головами. Твердый воздух ушиб меня и повалил на землю. Я залез под нависшую скалу и прижался к камню. Я чувствовал, как ходит подо мной каменный берег.

Грубый ветер взрывов толкался мне в уши и волок из-под скалы. Цепляясь за землю, я что есть силы зажмурил глаза.

От одного сильного и близкого взрыва глаза у меня сами раскрылись, как раскрываются окна в доме при землетрясении. Я уж было собрался опять зажмуриться, как вдруг увидел, что справа от меня, совсем близко, в тени под большим камнем, шевелится что-то белое, маленькое, продолговатое. И при каждом ударе бомбы это маленькое, белое, продолговатое смешно дрыгалось и снова замирало. Меня так разобрало любопытство, что я уже не думал об опасности, не слышал взрывов. Мне только хотелось узнать, что за странная штука дрыгается там под камнем. Я подобрался ближе, заглянул под камень и рассмотрел белый заячий хвостишко. Я подивился: откуда он здесь? Мне известно было, что зайцы тут не водятся.

Грохнул близкий разрыв, хвостишко судорожно задергался, а я поглубже втиснулся в расщелину скалы. Я очень сочувствовал хвостику. Самого зайца мне не было видно. Но я догадывался, что бедняге тоже не по себе, как и мне.

Раздался сигнал отбоя. И тотчас я увидел, как из-под камня медленно, задом выбирается крупный заяц-русак. Он вылез, поставил торчком одно ухо, затем поднял другое, прислушался. Потом заяц вдруг сухо, дробно, коротко пробил лапами по земле, словно сыграл отбой на барабане, и запрыгал к батарее, сердито прядая ушами.

Батарейцы собрались около командира. Сообщали результаты зенитного огня. Оказывается, пока я там изучал зайкин хвост, зенитчики сбили два немецких бомбардировщика. Оба упали в море. А еще два самолета задымили и сразу повернули домой. У нас на батарее бомбами повредило одно орудие и осколком легко ранило двух бойцов. И тут я опять увидел косого. Заяц, часто подергивая кончиком своего горбатого носа, обнюхал камни, потом заглянул в капонир, где укрывалось тяжелое орудие, присел столбиком, сложив на животике передние лапы, осмотрелся и, словно заметив нас, прямехонько направился к Поночевному. Командир сидел на камне. Заяц подскочил к нему, забрался на колени, уперся передними лапками в грудь Поночевного, дотянулся и стал усатой мордочкой тереться о подбородок командира. А командир обеими руками гладил его уши, прижатые к спинке, пропускал их через ладони… Никогда в жизни не видел я, чтоб заяц держался так вольно с человеком. Случалось встречать мне совсем ручных заек, но стоило коснуться ладонью их спины, и они замирали от ужаса, припадая к земле. А этот держался с командиром запанибрата.

– Ах ты, Зай-Заич! – говорил Поночевный, внимательно осматривая своего приятеля. – Ах ты, нахальный зверюга… не покорябало тебя? Не знакомы с нашим Зай-Заичем? – спросил он меня. – Это мне подарочек разведчики с Большой земли привезли. Паршивенький был, малокровный такой с виду, а у нас отъелся. И привык ко мне, зайчина, прямо ходу не дает. Так и бегает за мной. Куда я – туда и он. Обстановка у нас, конечно, для заячьей натуры не очень подходящая. Сами могли убедиться – шумно живем. Ну, ничего, наш Зай-Заич теперь уже малый обстрелянный. Даже ранение имел, сквозное.

Поночевный взял осторожно левое ухо зайца, расправил его, и я увидел зарубцевавшуюся дырочку в лоснящейся плюшевой, розоватой изнутри кожице.

– Осколочком прошибло. Ничего. Теперь зато в совершенстве изучил правила ПВО. Чуть налетят – он уже мигом где-нибудь укроется. А один раз вышло, так без Зай-Заича была бы нам полная труба. Честное слово! Долбили нас часов тридцать кряду. День полярный, солнце на вахте круглые сутки бессменно торчит, ну вот немцы и пользовались. Как это в опере поется: «Ни сна, ни отдыха измученной душе». Так вот, стало быть, отбомбили они наконец, ушли. Небо в тучах, но видимость приличная. Огляделись мы: ничего как будто не предвидится. Решили отдохнуть. Сигнальщики наши тоже притомились, ну и проморгали. Только смотрим: Зай-Заич тревожится что-то. Уши наставил и передними лапами чечзтку бьет. Что такое? Нигде ничего не видно. Но знаете, какой у зайца слух? Что же вы думаете, не ошибся зайчина! Все звукоуловители опередил. Сигнальщики наши только через три минуты обнаружили самолет противника. Но я уже успел на всякий случай команду дать заранее. Приготовились, в общем, к сроку. С того дня уже знаем: если Зай-Заич ухо наставил, чечетку бьет, – следи за небом.

Я поглядел на Зай-Заича. Задрав хвостишко, он резво прыгал на коленях у Поночевного, искоса и с достоинством, как-то совсем не по-заячьи, озирал стоявших вокруг нас артиллеристов. И я подумал: «Какие же смельчаки, наверное, эти люди, если даже заяц, немного пожив с ними, сам перестал быть трусом!»

Той же ночью Третьяков вёл орудия к фронту. Весь их дивизион перекидывали куда-то левей. Заскочил в сумерках командир батареи капитан Повысенко, ткнул ногтем в карту:

Вот этот ложок видишь? Высотку видишь? Поставишь орудия за обратным скатом. - Железный ноготь, обкуренный до черноты, провёл черту. - Ясно? Мой НП будет на высоте плюс сто тридцать два и семь. Поставишь батарею, потянешь ко мне связь.

Ясно, - сказал Третьяков. На карте все было ясно.

Рядом рокотал трактор, из выхлопной трубы выпархивали искры, яркие в сумерках. Зачехлённые, в походном положении, орудия были уже прицеплены, но ба-тарейцы все что-то грузили на них сверху, все что-то несли. У прицепа с батарейным имуществом суетился старшина. Повысенко поглядел туда неподвижным взглядом, подошёл.

В прицепе, под брезентовым верхом, стоял в темноте на четвереньках командир огневого взвода Завго-родний, мучился болями. Его хотели отправлять в медсанбат, но на фронте заболевший поневоле чувствует себя кем-то вроде симулянта. Тут либо ранит, либо убивает, а какая может быть болезнь на фронте? Сейчас ты жив, через час убило - не все равно, здорового убило или заболевшего? И Завгородний превозмогал себя. В последний момент старшина вспомнил испытанное средство: намешал полстакана керосина с солью, дал выпить: «Оно сначала пожгеть, пожгеть, потом от-пу-устит…»

Подойдя к заднему борту, Повысенко заглянул внутрь прицепа, в темноту:

Ну как, полегчало? И старшина всунулся:

Жгеть? Жгеть?

Он чувствовал себя ответственным - и за средство и за болезнь.

Легча-ает, - через силу простонал Завгородний. И переступил коленями на шинелях: лечь он не мог.

Средство верное, - обнадёжил старшина. - Пожгеть, пожгеть и - отпу-устит…

И погладил себя по душе, до самой ремённой пряжки, где и должно было отпустить.

Давило низкое, небо, все серое, как одна сплошная туча. И угольными тенями под ним несло разорванные облака. Притихло перед дождём. Трактора с прицепленными орудиями стояли в посадке; правей за кукурузным полем глухо выстукивали пулемёты, взвивались над землёй трассы пуль, все уже яркие.

Значит, так. - Комбат подумал, пожевал шелушащимися, обветренными губами. - Твой взвод управления беру с собой. Случ-чего Паравян, помкомвзвода, с тобой будет. Все ясно? Действуй!

Козырнул и зашуршал плащ-палаткой, удаляясь.

Дождались темноты. Тронулись. Взрокотав, трактора потянули за собой орудия, подминая под гусеницы кустарник, давя на выезде из посадки молодые деревца. По рыхлой земле глубокий развороченный след оставался за батареей.

Двигались без света. Сверху - чёрное небо, под ногами и впереди светлела пыльная дорога. Спустился дождь. На тяжёлые колёса пушек, на резиновые ободья валом наматывался чернозём.

Фронт все время оставался правей; по нему и ориентировался Третьяков. Невысоко взлетали там ракеты и гасли, задушенные дождём. В смутных движущихся отсветах каждый раз видел Третьяков батарейцев в мокрых плащ-палатках, идущих за пушками. И обязательно несколько человек, нахохлившись, сидели на каждой пушке, дремали, а сверху дождь сыпал.

Паравян! А ну, сгони с пушек! Тряхнёт, попадают сверху, подавит сонных.

Паравян, статный, красивый помкомвзвода, смотрел на него из-под намокших выгнутых ресниц своими чёрными глазами, молча не одобрял и шёл выполнять.

Хочешь, чтоб людей подавило? Сколько раз говорить!

И знал Третьяков, что говорить ему столько, сколько будут двигаться. Он тоже был бойцом, и тоже его вот так сгоняли, а он заходил с другой стороны и, как только не видел командир, опять влезал на пушку, потому что хотел спать, а спать сидя лучше, чем на ходу. Но сейчас не кто-то другой, кого в душе чертыхать можно, отвечал за него, а он сам командовал людьми и отвечал за них и потому приказывал сгонять сонных бойцов. И Паравян неохотно шёл выполнять.

Никого из них, кроме все того же Паравяна, не знал он ни в лицо, ни по фамилиям. Он вёл их, они шли за ним. Он и в своём-то взводе управления ещё никого не успел узнать. Дело было перед самым обедом, вызвали в штаб командира отделения разведки Чабарова, который заменял убитого командира взвода, приказали сдать взвод ему, лейтенанту Третьякову. Чабаров, старый фронтовик, глянул на девятнадцатилетнего лейтенанта, присланного командовать над ним, ничего не сказал, повёл к бойцам.

Весь взвод, все, кто в этот момент не находился на наблюдательном пункте, рыли за хатой щели от бомбёжки: не для себя рыли, для штаба дивизиона. Над стрижеными головами, над мокрыми подмышками, над втянутыми от усилия животами взлетали вразнобой и падали кирки. В закаменелой от солнца земле кирка, вонзаясь, оставляла металлический след и вновь взлетала, блещущая, как серебряный слиток.

Освещённые солнцем солдатские тела даже после целого лета были белы, только лица, шеи и кисти рук чёрные от загара. И все это были молодые ребята, начинавшие наливаться силой: за войну подросли в строй, только двое, трое - пожилых, жилистых, с вытянутыми работой мускулами, начавшей обвисать кожей. Но особенно один из всех - выделялся, мощный, как борец, от горла до ремня брюк заросший чёрной шерстью; когда он вскидывал кирку, не ребра проступали под кожей, а мышцы меж рёбер.

Пройдя взглядом по этим блестевшим от пота телам, увидел Третьяков у многих отметины прежних ран, затянутые глянцевой кожицей, увидел их глазами себя: перед ними, тяжело работавшими, голыми по пояс, стоял он, только что выпущенный из училища, в пилотке гребешком, весь новый, как выщелкнутый из обоймы патрон. Это не зря Чабаров вот таким представил его взводу, нашёл момент. И не станешь объяснять, что тоже побывал, повидал за войну.

После уж, когда подошло время за обедом идти, построил Чабаров взвод, с оружием, с котелками в руках, подал список, собственноручно накарябанный на бумаге. А сам, подбористый, коренастый, широкоскулый, с коричневым от загара лицом, в котором ясно различалась монгольская кровь, стал правофланговым, всем видом своим давая понять, что дисциплину он уважает, а его, нового командира взвода, пока что уважать обождёт. И вот взвод стоял, глядел на него, а на листе бумаги были перед Третьяковым фамилии.

Джеджелашвили! - вызвал он. Поразило, зачем два раза «дже», когда и одного было бы достаточно. И ещё успел подумать, что это, наверное, тот самый, заросший по горло чёрной шерстью.

Из строя выступил светлый мальчик, морковный румянец во всю щеку, глаза рыжеватые, глядит весело: Джеджелашвили. А у того, борца, фамилия оказалась Насруллаев. И кого ни вызывал он из строя, ни одна фамилия как-то не подходила к человеку. Так и осталось у него на первых порах: список сам по себе, взвод сам по себе.

Этот его взвод увёл с собой командир батареи - оборудовать новый наблюдательный пункт, а он вёл пушки и огневиков Завгороднего, которого везли в прицепе. И уже сам не представлял толком, куда он их ведёт. К трём ноль-ноль пушки должны были стоять на огневых позициях, а они пока что и Ясеневки не проехали. «Там будет хутор Ясенивка чи Яблонивка, - сказал комбат, на стёртом сгибе карты пытаясь разобрать названия. - В общем, сам увидишь… От него вправо и вправо…» Но они шли и час и два часа, а никакого хутора не было видно, сколько ни вглядывался Третьяков при смутных отсветах ракет, в дожде приподымавших над передовой мокрый полог ночи. И, ужасаясь мысли, что он ведёт не туда, сбился, страшась позора, он делал единственное, что мог; не подавал вида, шёл тем уверенней, чем меньше уверенности было в нем самом.

Что-то зачернело наконец впереди неясно. Взошла ракета, и, присев, успел Третьяков разглядеть на фоне неба: какие-то сараи длинные, низкие, что-то ещё высилось за ними. Должно быть, тополя… Ракета погасла, сплошная сомкнулась темень.

Заторопившись, обрадованный, оскользаясь сапогами по размокшему чернозёму, он обогнал передний трактор, махнул трактористу рукой: за мной, мол. Все равно голоса не было слышно.

То, что он принял издали за сараи, оказалось вблизи батареей стодвадцатидвухмиллиметровых пушек. Увязанные, как возы, стояли сбоку дороги длинноствольные пушки с тракторами одна другой вслед. И оттуда уже шёл к нему кто-то в плащ-палатке. Подошёл, взял под козырёк, отряхнув капли с капюшона, подал мокрую холодную руку:

Глуши моторы!

Зачем глушить?

Не видишь, что впереди?

Ничего ещё не различая, поняв только, что это не хутор, значит, не туда куда-то они вышли, Третьяков спросил:

А Ясеневка тут должна быть, Ясеневка… До Ясеневки далеко?

Лицо человека, смутно различимое под капюшоном, показалось старым, сморщенным. Но на груди его, где плащ-палатка разошлась, воинственно блестели пряжки боевых наплечных ремней, надетых поверх шинели, тоненький ремешок планшетки пересекал их, и ещё болтался мокрый от дождя бинокль.

Километров пять до неё будет.

Как пять? Было четыре, мы уже два часа идём…

Ну, может, четыре, - человек безразлично махнул рукой. - Взводный? Вот и я сам такой Ванька - взводный. У тебя стопятидесятидвух гаубицы-пушки? То же, что мои, один черт. Пятнадцать тонн вместе с трактором! А мост впереди - плечом спихнёшь.

Вместе пошли смотреть мост. От обеих батарей потянулись за ними бойцы. По мокрым, скользким брёвнам настила дошли до середины. Внизу то ли овраг, то ли пересохшее русло - и не разглядишь отсюда.

А Ясеневка на той стороне?

Что, Ясеневка? Ясеневка, Ясеневка… У тебя этот мост есть на карте? И у меня нету. - Раскрыв планшетку, взводный ногтем щёлкал по целлулоиду, под которым мутно различалась карта, рукавом шинели смахивал сыпавшийся сверху дождь. - На карте его нету, а он - вот он!

И для большей наглядности бил каблуком в бревна. Даже подпрыгнул на них. А вокруг стояли бойцы обеих батарей.

На карте нет, значит, и на местности не должно быть. А раз он есть, на карту нанеси. Так я понимаю?

Он понимал правильно: на карту не нанесли, он воевать не обязан.

По откосу, вымочив колени о высокую траву, Третьяков сбежал под мост. Опоры из брёвен. Схвачены скобами наверху. Когда вот так снизу глядел, все это сооружение показалось ненадёжным.

В училище объясняли им, как рассчитать грузоподъёмность моста. Майор Батюшков преподавал у них инженерное дело. Черт его рассчитает сейчас, когда не видно ничего. А в уши назойливо лез голос взводного - не отставая, тот шёл за ним, в каждую опору бил кулаком:

Вон они! Вон они! Разве ж выдержит такой гpуз? - И ногтем пытался уколупнуть - Она ещё и гнилая вся…

Как будто главней войны было сейчас убедить Третьякова.

Взошла ракета, не поднявшись над краем чёрной земли. Мутным светом налило овраг, и на нем всплыл мост: бревенчатый настил, люди под дождём. А они двое стояли внизу в траве. Остов грузовика валялся среди камней; по кабине, смятой, как жестянка, и мокрой сёк дождь. «Чего он меня убеждает?» - разозлился Третьяков. И за свою нерешительность остро возненавидев этого человека, полез наверх.

Он подошёл к первому орудию:

Где трактористы?

Бойцы начали оглядываться, потом один из них, ближний, который оглядывался живей всех, назвался:

Словно вдруг сам себя среди всех нашёл. Но не вышел вперёд, остался среди бойцов стоять: так он прочней себя чувствовал.

Командиры орудий, трактористы, ко мне! - приказал Третьяков, тем отделяя их от батареи.

Один за другим подошли и стали перед ним шесть человек. Трактористов сразу отличить можно: эти все закопчённые.

Значит, так, людей всех - от орудий. Командиры орудий, пойдёте впереди. Каждый - впереди своего орудия. Трактористам: орудия поведёте на первой скорости. Пройдёт одно, тогда другое вести. Ясно?

Молчание. Один из двух командиров орудий был Паравян, который «случ-чего с тобой будет».

Ясно я говорю?

Не сразу недружно ответили: «Ясно…» А позади стояла и молчала батарея. Они были вместе, а он, поставленный над ними, никому и ничем не известный, был один. И не столько даже мосту они не доверяли - выдержит, не выдержит, - как ему они не верили. И другая батарея ждала, уступала им дорогу идти первыми.

Твой трактор? - Третьяков пальцем указал на тракториста, который поначалу больше всех оглядывался. И на трактор указал.

Этот? - тракторист тянул время. На тракторе до малинового свечения раскалилась у основания выхлопная труба, капли дождя испарялись на лету. - Мой.

Фамилия?

А что фамилие, товарищ лейтенант? Семакин моё фамилие.

Ты, Семакин, поведёшь первое орудие.

Я, товарищ лейтенант, поведу! - звонко заговорил Семакин и рукой махнул отчаянно: мол, ему себя не жаль. - Я поведу. Я приказания всегда выполняю! - При этом он отрицательно тряс головой. - Только трактор чем будем вытаскивать? Ему под мостом лежать. И орудие тож самое…

Он говорил, подпираемый сочувственным молчанием батарейцев. Все они вместе и по отдельности каждый отвечали и за страну, и за войну, и за все, что есть на свете и после них будет. Но за то, чтобы привести батарею к сроку, отвечал он один. А раз было кому, они не отвечали.

Я под мостом буду стоять, если ты испугался, боишься вести. Надо мной поведёшь орудие!

И, скомандовав: трактористам - по местам, всем бойцам - от орудий! - повёл батарею к мосту.

Когда гусеницы трактора легли на первые бревна и они, зашевелясь, дрогнув, вдавились, Третьяков сбежал вниз. При командире батареи они не стали бы жаться, друг на друга оглядываться, а на него можно и свой груз переложить.

Давай! - махнул рукой, крикнул он снизу, хоть там, рядом с трактором, слышать его не могли. И как в свою судьбу вошёл под мост.

Все прогибалось над головой, над поднятым вверх лицом, с бревна на бревно передавая катившуюся тяжесть. Показалось, опоры оседают. И тут пушка въехала на мост. Застонал, зашатался мост. «Рухнет!» - даже дыхание перехватило. Бревна тёрлись друг о друга, сверху сыпалась труха. Мигая запорошёнными глазами, не видя ничего, он протирал их шершавыми пальцами, пытался разглядеть ослепленно, что над ним, но все мерцало. И сквозь выхлопы мотора слышен был треск дерева.

Не разглядев, он почувствовал, как вся эта огромная тяжесть съехала с моста на земную твердь, и мост вздохнул над ним. Только теперь и ощутил он, какая сила давила сверху: по своим напрягшимся мускулам ощутил, будто он сам спиной подпирал мост.

Третьяков вылез из оврага: не стоять же ему все время под мостом, не цирк все-таки. Приказав на всякий случай отцепить прицеп, везти его на длинном тросе, он, не ожидая, перешёл мост. Он шёл мимо орудия, мимо стоявших около него батарейцев, он был прав, он делал то, что должен делать, но отчего-то смотреть на них ему сейчас было неприятно и уже стыдновато становилось за себя. Под мост полез, чего-то кричал… Проще было сесть рядом с трактористом и спокойно вести батарею: и шуму меньше и толку больше.

К середине ночи, на хуторе, достучавшись в хату, подняли старика показывать дорогу. В одном бельё, ничего на себя не надев, сидел он на тракторе: надеялся, наверное, так жальче будет его, отпустят скорей. Ему дали на плечи ватный бушлат, пропахший соляркой, и он, запахнувшись рукавами, грел ногу об ногу.

Ось, ось… по тэй стежечке… - Голая цыплячья шея его с клоками белого пуха высовывалась из воротника.

- «Осесь, осесь», - передразнивал тракторист, весь мокрый, в мокрой натянутой на голову пилотке. - Где ты меня ведёшь? Тут бабы до ветра ходят. Ты веди, где пушка пройдёт!

Старик покорно мигал слезящимися глазами, и опять вытянутая из бушлата трясущаяся рука его указывала вперёд, на дождь. Он вывел батарею в посадку, и его отпустили.

Заглушили моторы. И близко, резко вдруг застучал пулемёт. Из черноты земли засверкали трассы пуль, возникая и исчезая. Передовая была где-то недалеко. И он с тяжёлыми пушками заперся сюда.

Подошли трактористы:

Горючего нет, товарищ лейтенант.

Как нет?

Всю ночь ездим-ездим…

Слабый хлопок выстрела. Прочертив искрящийся дымный след, взвилась ракета. Вспыхнула, раскрылся свет над ними, и посадка, пушки, люди - все поднялось к свету, как на голой ладони.

Как же нет горючего? - спрашивал Третьяков, чувствуя полнейшую свою беспомощность и отчаяние. - Как нет, когда должно быть?

Они стояли перед ним, глядели в землю и молчали. И могли так стоять бесконечно, это он видел. Свет погас. Не зная, что теперь делать, что ещё говорить, - а кричать, ругаться вовсе было бесполезно, - Третьяков отошёл. Показалось, что из прицепа Завгородний позвал его, стон какой-то послышался, но он сделал вид, что не слышит. Утешений ему не надо, да и что он, больной, оттуда мог сделать?

Какие-то лошади бродили в посадке. Одна, светлой масти, прижмурив глаза, обгрызала кору с дерева. От мокрого крупа её подымался пар. Третьяков только сейчас увидел, что дождь кончился. И от земли, из травы исходит туман.

Он услышал голоса, подошёл ближе. Тяжело дыша, приглушённо ругаясь, расчёт закатывал пушку в свежевырытый окоп. Придерживая за ствол, налегая на станины, на резиновые колёса, полуголые, мокрые от дождя, батарейцы скатили орудие. Сдержанно возбуждённые стояли вокруг него. Это были позиции дивизионных пушек. Он разыскал командира взвода. Стариковатый с виду, в пехотинских обмотках и ботинках, на каждый из которых налипло по пуду чернозёма, тот поначалу недоверчиво слушал Третьякова. Наконец понял, в чем дело. Сличили карты. И вдруг, словно местность повернулась перед глазами, все понятно стало. С полкилометра отсюда был тот скат высоты, за которым следовало поставить батарею.

Торопясь, пока не рассвело, он отыскал позиции батареи, все там облазил, сообразил, какой дорогой поведёт сюда орудия, и вернулся в посадку. Бойцы спали, только Паравян, завернувшись в плащ-палатку, ходил у орудий. Скомандовали подъем. Озябшие в сырых бушлатах, не согревшиеся и во сне, подходили трактористы, зевали с дрожью. Он объяснил, как поведёт орудия, и горючее нашлось.

Там в канистрах было немного… И отводили глаза. Он так расстроился, когда сказали, что горючее кончилось, что даже по бакам не проверил. А теперь не только в канистрах, но ещё и бочка солярки обнаружилась. Ну, что ж, трактористы тоже были правы: ездить всю ночь неведомо куда, и, правда, все горючее пожжёшь.

Перед рассветом, когда сгустилась сырая тьма, Третьяков, оставив огневиков рыть орудийные окопы, привёл связь на МП. Чабаров в свежевырытом ровике устанавливал стереотрубу.

Где комбат?

Спит вон наверху комбат.

Взлетела ракета на передовой, и Третьяков увидел: укрывшись с головой плащ-палаткой, выставив мокрые сапоги наружу, спал комбат за бруствером.

Товарищ капитан! Товарищ капитан!.. Повысенко сел на земле, жмурясь от света ракеты, глянул мутными глазами, не соображая в первый момент. Зевнул до слез, вздрогнул, потряс головой:

Ага… Привёл связь?

Уже в темноте долго глядел на светящиеся стрелки циферблата.

Где ж ты столько ездил? Тебя как по фамилии, Четвериков?

Третьяков.

Ага, Третьяков, верно. Тебя за смертью посылать. Встал во весь рост, потянулся, зевнул с подвывом, просыпаясь окончательно.

Орудийные окопы вырыли?

У Третьякова все ещё стоял в ушах рёв тракторов, а ноги как будто шли по вязкому чернозёму. Только голова после всей этой бессонной ночи была лёгкая, ясная, и огромный в своей плащ-палатке комбат то близко был виден, то отдалялся в красноватый свет пожара.