Житие сергия радонежского в пересказе бориса зайцева. Житие сергия радонежского Пример художественной речи из жития сергия радонежского

Разделы сайта

Выбор редакции:

Актуальность темы . Троице-Сергиева лавра с момента ее основания преподобным Сергием Радонежским и до настоящих времен является главным духовным центром Православного Русского государства. Имя и дела преподобного Сергия и сегодня заставляют исследователей обращаться к изучению его духовного наследия.

В 2014 г. Россия отметила 700-летие Сергия Радонежского. Не только на церковном, но и на государственном уровне активно велась работа по подготовке празднования юбилея святого подвижника и молитвенника, игумена Земли Русской. Основным источником сведений о жизни и подвиге преподобного является его «Житие», составленное в 1406-1419 гг. Епифанием Премудрым, и переработанное Пахомием Сербом во второй четверти XV в. В XVII в. «Житие» дополнил и переработал в соответствии с веяниями и требованиями времени Симон Азарьин, чье имя, к сожалению, редко упоминается.

Симон Азарьин оставил заметный след в истории и культуре России XVII века. Слуга княжны Мстиславской, Савва Азарьин пришел в Троице- Сергиеву Лавру, чтобы излечиться от болезни, и был исцелен Архимандритом Дионисием. После этого в 1624 г. Савва был пострижен в монахи с именем Симон. Он остался в монастыре и шесть лет был келейником преподобного Дионисия.

Волею судеб Симон Азарьин с 1630 по 1634 гг. состоял Строителем в приписном к Троице-Сергиевой Лавре Алатырском мужском монастыре. В 1764 г. наш монастырь стал снова самостоятельным, но связь с Троице- Сергиевой Лаврой до сих пор оставляет свой след в глубоком почитании Святой Троицы и преподобного Сергия Радонежского.

После возвращения из Алатыря, в 1634 г. Симон Азарьин стал Казначеем, а спустя двенадцать лет Келарем до1654 г. в Троице-Сергиевом монастыре. Лицо духовное и крупный деятель православной церкви он имел непосредственное отношение к комплектованию ризничного собрания и библиотеки монастыря. По личным вкладам в монастырь прослеживаются художественные интересы и деятельность Симона Азарьина, направленные на увеличение и сохранение монастырского собрания художественных ценностей. Они воспринимаются, как продолжение деятельности Архимандрита этого монастыря Дионисия, образ которого для Симона был идеалом.

Около 1640 г. он принялся за собирание и списывание рукописей, касающихся посмертных чудес Преподобного Сергия Радонежского, число которых было довольно значительно. Затем по поручению царя Алексея Михайловича подготовил к печати «Житие преподобного Сергия», первоначально составленное Епифанием Премудрым, известным книжником начала XV в., иноком Троице-Сергиевой Лавры и учеником Преподобного Сергия. «Житие» также дополнялось Пахомием Логофетом, афонским монахом, жившим в Троице-Сергиевом монастыре с 1440 по 1459 гг. и создавшего новую редакцию Жития вскоре после канонизации Преподобного Сергия, состоявшейся в 1452 г. Симон Азарьин создал свою редакцию Жития Преподобного Сергия, подновив его слог и прибавив 35 глав с рассказами о чудесах, совершенных в XV-XVII вв. «Житие» было напечатано в 1647 г., но печатники поместили в нём далеко не все дополнения Симона Азарьина. В 1653 г. он восстановил первоначальный вид своего «Сказания о чудесах» и прибавил к нему обширное «Предисловие», в котором изложил свои мысли о значении Сергиевой обители и сделал несколько любопытных замечаний относительно истории «Жития» и её основателя.

Кроме Жития Преподобного Сергия Симон создал Житие преподобного Дионисия и канон ему, закончив работу в 1654 г. Им также написана «Повесть о разорении московского государства и всея Российския земли» и «каноны» митрополитам Петру, Алексию и Ионе.

Исследователи отмечают, что Симон Азарьин, как биограф, стоит значительно выше современных ему писателей; весьма начитанный, он критически относился к источникам, помещал в приложениях некоторые документы; его изложение отличается правильностью и ясностью, хотя и не свободно от тогдашней витиеватости.

Новизна исследования . Несмотря на довольно широкий круг сочинений, составленных Симоном Азарьиным и при его участии, вопросы исследования письменного наследия - книжника и писателя, изучения принципов его работы с авторским текстом до сих пор в историографии не ставились.

Степень изученности темы . Проблема методов работы древнерусского автора - одна из ведущих в литературоведческих исследованиях (М.И. Сухомлинов, В.В. Виноградов, Д.С. Лихачев, В.М. Живов и др.), которая ставится и рассматривается на примере творчества конкретных писателей и книжников Древней Руси (И.П. Еремин, Н.В. Понырко, Е.Л. Конявская и др.); при исследовании творчества писателей и книжников «переходного» XVII в. (Н.С. Демкова, А.М. Панченко, Е.К. Ромодановская, Н.М. Герасимова, Л.И. Сазонова, Л.В. Титова, М.А. Федотова, О.С. Сапожникова, Т.В. Панич, А.В. Шунков и др.). Многие современники Симона Азарьина, книжники и писатели XVII в., давно привлекают внимание литературоведов. Достаточно полно исследована литературная и книжная деятельность идеологов раннего старообрядчества - протопопа Аввакума, дьякона Федора; монастырских книжников и царя Алексея Михайловича; патриархов Иосифа и Иоакима, архиереев Афанасия Холмогорского, Димитрия Ростовского, сибирских - Нектария и Симеона, грекофилов - писателей патриаршего круга и их идейных противников - «западников». На этом фоне историческая фигура Симона Азарьина - «белое пятно». Именно поэтому проблему творчества его, работавшего в условиях взаимодействия традиции и новизны, в период зарождения новой культурной модели внутри традиционной культуры необходимо исследовать на примере литературно-публицистического.

В историографии о Симоне Азарьине написано мало работ. Они представлены разделами книг и единичными статьями. В 1975 г. Н.М. Уварова защитила кандидатскую диссертацию «Симон Азарьин как писатель середины XVII века».

Источниковая база исследования . Материалами исследования является рукописный источник: «Житие пр. Сергия Радонежского».

К анализу привлечены и рукописные труды книжников XVII-XVIII веков, составивших свои сочинения на основе авторских текстов Симона Азарьина.

Кроме того, для выявления литературных подобий и образцов, на которые ориентировался Симон Азарьин, особенностей его литературной деятельности на фоне конфликта традиционных и новаторских тенденций в литературе «переходной» поры были привлечены сочинения русских публицистов, писателей и книжников XVI-XVII веков (Иосифа Волоцкого, патриархов Иосифа и Иоакима), византийских писателей (Григория Синаита, аввы Дорофея, епископа Фессалоникийского Симеона) и отцов Церкви (Василия Великого, Иоанна Златоуста, Григория Богослова).

Разноречивые оценки творчества Симона Азарьина специалистами разных областей гуманитарного знания являются важным аргументом в пользу необходимости не только комплексного изучения его сочинений филологами с использованием опыта других исследователей, что и показано в дипломной работе, но и самого Симона Азарьина как автора, имевшего свой стиль и технику письма.

В переходный от культуры средневековья к культуре Нового времени - XVII век - трансформируется литературная система. Однако по своему типу русская культура XVII века оставалась средневековой, и это обстоятельство способствовало усилению конфликта традиции и новизны. Традиционные тексты, как и раньше, определяли литературные и культурные нормы, служили основным литературным образцом. Русские книжники и писатели продолжали работать в русле «субстанционального» подхода к тексту (в отличие от «релятивистского»), когда целью становилось стремление к архетипу через максимальное воспроизведение источника и доказательство подобия (Р. Пиккио, В.В. Калугин). Но новое отношение к тексту, книге, авторству, образованности и просвещенности зародилось, как известно, внутри традиционализма; ярко проявившись в практике справщиков московского Печатного двора (А.С. Демин), оно не могло не оказать влияние на литературно-публицистическую деятельность Симона Азарьина.

Актуальность темы обусловлена малой изученностью литературного наследия Симона Азарьина, в состав которого входит большое количество разных по содержанию и жанрам сочинений. Литературная и книжная деятельность Симона Азарьина во многом определялась жизненными обстоятельствами, его статусом и обязанностями.

Предметом исследования является выявление способов освоения древнерусской литературной традиции Симоном Азарьиным, автором середины - второй половины XVII в., и определение особенностей его творчества в контексте «переходного» периода.

Объектом исследования является «Житие преподобного Сергия Радонежского».

Целью исследования является определение принципов литературной деятельности Симона Азарьина, как создателя «Житие пр. Сергия Радонежского». Достижение поставленной цели основано на постановке и решении следующих конкретных задач:

1.Определено место литературной деятельности Симона Азарьина в византийско-русской традиции жанра:

2.Изучены духовно-назидательные компоненты произведения как памятника литературы середины-второй половины XVII века:

3.После изучения деятельности Симона Азарьина в контексте литературного процесса XVII века дана оценка его литературной деятельности.

Методологической базой изучения истории текстов Симона Азарьина, источников, принципов работы автора стали существующие исследования источниковедческого характера, книжности и русской средневековой литературы, концепции по поэтике древнерусской литературы, проблемам текста.

Методы исследования . В основу изучения письменного наследия Симона Азарьина положен системный подход, который предполагает исследование его сочинений как органическое целое. Методологическую основу системного подхода составляет семантическая связь классических методов изучения рукописных памятников древнерусской письменности: археографический, сравнительно-исторический, текстологический, структурного анализа, историко-типологический, историко-литературный. Применение системного подхода в исследовании дает представление о творчестве Симона Азарьина.

Практическая значимость обусловлена значимостью изучения истории российского государства и необходимостью изучения особенностей развития традиций русской литературы в XVII в. Материалы выпускной квалификационной работы могут быть использованы при подготовке к проведению уроков по истории России в общеобразовательной школе, в работе исторических кружков, школьных факультативов.

Апробация результатов исследования. Основные положения выпускной квалификационной работы прошли апробацию на предзащите выпускных квалификационных работ, проведенной на кафедре истории России.

Структура работы. Выпускная квалификационная работа состоит из введения, двух глав, заключения, списка источников и литературы.

Глава 1. Симон Азарьин - книжник и писатель

1.1 Значение агиографического жанра в древнерусской литературе

Агиографическая литература занимает особое место в духовной культуре русского народа, и многое объясняет в высших достижениях светских форм русской культуры, отмеченных исключительной напряженностью духовных исканий и устремленностью к нравственному идеалу человека. В свое время Д. Ростовский так писал в книге о святых Древней Руси: «В русских святых мы чтим не только небесных покровителей святой и грешной России: в них мы ищем откровения нашего собственного пути. Верим, что каждый народ имеет собственное религиозное призвание, и, конечно, полнее оно осуществляется его религиозными гениями. Здесь путь для всех, отмеченный вехами героического подвижничества немногих. Их идеал веками питал народную жизнь; у их огня вся Русь зажигала свои лампадки». В этих словах наиболее ярко определена роль святых в духовной жизни Руси.

Русская агиография насчитывает сотни и тысячи житий. Это огромная литература о лучших людях, просветленных верою и избравших себе образцом для подражания жизнь Христа, об их жизненном подвиге, об их святости, о том идеальном мире, которому они учили и который существовал и для составителей житий и для их читателей и слушателей, и, следовательно, о духовных устремлениях самих этих людей. Жития русских святых - это энциклопедия святости.

Учение о святости демонстрирует преодоление противостояния вещественного и духовного, тварного и нетварного, смертного и бессмертного в аскетическом подвиге святого. Святые являются одновременно тварными существами, как и все земные люди, и приобщенными через Благодать к нетварному Божеству. Благодать осуществляется через проникновение Божественных энергий в человеческую природу. В результате этого проникновения и возникает святость. (Божественными энергиями оказывается пронизана и плоть святых, они спасаются телесно, поэтому возможно поклонение мощам. Божественными энергиями пронизаны и образы святых, отсюда почитание икон святых). Главная категория православного богословия - обожение. Причем это одновременно и фундаментальное богословское понятие и практический предмет, искомый результат всех аскетических подвигов.

Жития как самый распространенный в средневековой литературе жанр давно привлекают внимание исследователей. Еще В.О. Ключевский в XIX веке в работе «Древнерусские жития святых как исторический источник», с одной стороны, сформулировал подход к житийным текстам как своеобразному отражению реальных событий русской истории, что породило значительную исследовательскую традицию, а с другой, в результате своих изысканий выдающийся историк пришел к парадоксальному выводу: в житиях почти нет исторических фактов. Жития отличаются от биографий Нового времени как икона отличается от портрета. При этом исследователь подчеркнул, что жития русских святых представляют нам уникальные сведения об «участии «нравственной силы» в расчищении места для истории русского народа». Таким образом, была впервые сформулирована задача иного подхода к изучению житийных текстов как текстов, свидетельствующих о «нравственной силе» русского народа.

Много занимались изучением житий русских святых литературоведы. Классической работой по рассмотрению структуры житийного жанрового канона до сих пор остается исследование Хр. Лопарева. Особый период в изучении житийного жанра связан с Отделом древнерусской литературы Института русской литературы (Пушкинский Дом). Именно здесь были определены основные подходы и принципы в изучении «агиографического» стиля Древней Руси. Обратим внимание, как в 1974 году В.П. Адрианова-Перетц формулировала задачи изучения произведений религиозной литературы: «В ряду актуальных задач, стоящих перед литературоведением, анализ способов изображения действительности в разнообразных жанрах религиозной литературы должен занять весьма значительное место». Выдающийся ученый-медиевист в обстановке идеологического давления писала: «Само представление наше о кругозоре древнерусского писателя (и читателя) останется односторонним, если мы не будем учитывать и те идейно-художественные впечатления, какие он получал от жанров, облеченных в религиозную форму». И далее соглашаясь с И.П. Ереминым в определении собственно литературы как искусства «поэзии идеального преображения жизни», В.П. Адрианова-Перетц отмечает необходимость отражать и «правду жизни», которая проступает в схематичном изображении обобщенного идеального образа, накапливать наблюдения «над теми элементами религиозных жанров, которые способствовали росту самого литературного мастерства, воспитывали интерес к проникновению во внутренний мир человека, к изображению его поведения не только в моменты совершения героических подвигов, но и в условиях будничной, повседневной жизни». В связи с этим особое значение имеет изучение агиографии. В.П. Адианова-Перетц в названной статье в определенном смысле подводила итог тому, что уже было сделано к этому времени «древниками» и формулировала задание будущим поколениям исследователей древнерусской литературы. Так, ею были выделены работы И.П. Еремина и Д.С. Лихачева, В.В. Виноградова.

В статье 1949 года «Киевская летопись как памятник литературы» И.П. Еремин так представил летописную характеристику князя в агиографическом стиле XII века: «...новый агиографически просветленный образ идеального князя, блистающего всеми возможными христианскими, даже специально монашескими добродетелями». По мнению исследователя, автор летописной повести стремился «устранить все черты его (князя) индивидуального характера: только освобожденный от всего «временного», всего «частного» и «случайного», человек мог стать героем агиографического повествования - обобщенным воплощением добра или зла, «злодейства» или «святости». В этом ученый видит стремление летописца свести все многообразие действительности к некоему «абстрактному идеалу», каким являлся в советское время идеал христианский. Но важно, что в этих работах агиографический стиль уже наделялся идеальной природой, здесь формировалась «норма», вырабатывались определенные приемы представления этой нормы жизни правоверного христианина - «умилительная чувствительность», «цветистая, патетическая фразеология», панегиризм и лиризм. Этот агиографический идеал, по мнению В.П. Адриановой-Перетц, был перенесен на русскую почву уже в готовом виде через переводную религиозно-дидактическую литературу, житийные образы византийских подвижников.

Д.С. Лихачев в монографии 1958 г. «Человек в литературе Древней Руси» сделал попытку «рассмотреть художественное видение человека в древнерусской литературе и художественные методы его изображения». Этот акцент на художественности древнерусской литературы не случаен.

Четкое объяснение этому мы находим в статье редакционной коллегии к юбилейному тому Трудов отдела древнерусской литературы, посвященному 90-летию академика Д.С. Лихачева. Когда новая власть «не шутя повела наступление на старые культурные традиции, на христианство и другие верования, а вместе с ними - на независимую науку, как если бы именно она служила опорой «религиозному невежеству» академик А.С. Орлов указал спасительный путь, который давал легальное прикрытие историко-филологическим исследованиям. Это был путь эстетической критики». Так возникла идея метода литературного анализа древнерусских текстов, широко распространенного до сегодняшнего дня в медиевистике.

В те же годы были отмечены и языковые особенности агиографии, которая основывалась на церковнославянском языке. В.В. Виноградов писал:

«Этот стиль целиком базируется на системе церковнославянского языка и вместе с тем связан со строго определенными книжно-славянскими формулами изображения действий и переживаний человека, с церковно-книжными приемами изображения внутренней сущности представителя той или иной религиозно-моральной категории лица, его внешнего облика и всего уклада его поведения. Ярлык - агиографический - слишком общ, но в основном подходящ. Важно лишь изучить вариации и разновидности этого стиля в историческом движении». Таким образом, был указан и путь изучения языка агиографических сочинений, но лишь последние десятилетия отмечены исследовательским интересом к функционированию языка в житийных текстах. Сравнительно недавно был заявлен и новый подход лингво-антропологического анализа образов святых. Показательно появление таких работ, как диссертация В.П. Завальникова Языковой образ святого в древнерусской агиографии (Проблематика взаимной обусловленности лингвистического и экстралингвистического содержания языкового образа человека в определенной социокультурной ситуации), в которой была поставлена цель описать языковой образ человека на материале древнерусских текстов о святых и представить это как когнитивно-семантическую лингво-антропологическую модель с учетом своеобразия содержания и назначения житийных текстов. Главным функциональным понятием в работе стало понятие «языковой аксиологической доминанты» и были выделены следующие языковые доминанты: «вера в Бога и страх перед ним, аскеза, мудрость, духовное совершенствование, ответственность перед Богом» и др. Все это связано с особой «ментально-аксиологической картиной мира», которая предстает перед читателем и слушателем в житийных текстах. Эта картина мира характеризуется контрастными ценностными характеристиками: земное - небесное, греховное - праведное, материальное - духовное, истинное - ложное и др., что обусловливает своеобразие описания жизни и подвижничества святых в древнерусской агиографии.

Подобного плана и работа Н.С. Ковалева «Древнерусский литературный текст: проблемы исследования смысловой структуры и эволюции в аспекте категории оценки», где автор доказывает «сопряженность этических норм и оценки» при создании канонических текстов древнерусской литературы, отсюда именно аксиологические концепты выдвигаются на первый план в процессе текстообразования в литературе Древней Руси. Для древнерусского книжника существовала система нормативно-книжных текстов (Священное Писание и сочинения отцов церкви), которые были образцом и которые базировались на универсальных понятиях «добро» - «зло». Все последующие тексты христианской словесной традиции моделировались по этому же принципу, они имели «заданный смысл», имели определенный набор концептов. И задача исследователя найти способ адекватного определения концептуализации действительности, например, в таких произведениях древнерусской литературы, как жития. Несомненно, что идя от византийской традиции авторы подобных текстов, утверждали мысль о «совершенстве Бога» и «несовершенстве человека». Бог отождествлялся с концептами Благо, Любовь, Слово, Разум, Истина и т.д. Богу противостоял Дьявол, с которым связывается концепт Зла, темных сил, противостояния Богу и т.д. Автор текста подчеркивает свое несовершенство по сравнению с совершенством святого аскета, который также воплощает Истину, Волю, Разум, Совершенство. Именно эти параметры и являются смыслообразующими факторами текстов христианской литературы. Адресат жития должен следовать заветам Евангелия и через веру устремляться к духовному совершенствованию как единственному средству спасения живой души. Древнерусский текст, в нашем случае житие святого, имеет целый ряд установок, сближающих его с нормативно книжными текстами, но в то же время он содержит и элементы коммуникативной ситуации, то есть он устремлен к решению задач воспитания социума в определенной культуре. То есть автор жития должен воплотить Истину, через ряд явных свидетельств, представленных в тестах-образцах, которые и являются опорными в моделировании заданного смысла, и в фактах самой реальности жизни, которые могут быть интерпретированы соответствующим образом. Именно концепты практического разума и дают возможность появления новых текстов. В древнерусском тексте, в том числе и в житиях, есть важнейшие смысловые блоки, в которых, прежде всего и сформулированы главные идеи христианского учения. Это заголовок, это зачин, это обобщения и выводы основной части, это концовка. Эти новые лингвистические подходы позволяют по-новому понять строение житийных текстов, как текстов иной словесной культуры, восходящей к христианской традиции.

Тем не менее и в настоящее время сохраняется взгляд на житие как на исторический источник. Как об этом справедливо пишет В. Лепахин, жития изучаются для сбора исторических, бытовых данных по «истории колонизации» определенных российских территорий, например, русского Севера или Сибири, для получения биографических сведений о жизни святителя, преподобного или благоверного князя, для «реконструкции средневекового мировоззрения». Жития исследуются и в историко-литературном плане. «При этом досконально изучаются те фрагменты житийного текста, которые идут вразрез с агиографическим каноном, что позволяет интерпретировать житие как предтечу бытовой повести и даже романа, то есть видят в житиях то, что ведет к современной литературе или что приемлемо с позиций современной эстетики, даже если это «эстетичное» разрушает житие как жанр». Жития как «литературные памятники» служат материалом для разработки древнерусской эстетики и поэтики древнерусской литературы, но часто это делается без учета глубокой связи этой литературы с христианской культурой. Литературоведы рассматривают либо текстологические проблемы истории текста, либо сюжет, композицию и принципы создания образа святого, либо топосы житийных текстов, что явно недостаточно для понимания произведения церковной литературы.

С точки зрения христианства, жития «как литература спасения» призваны духовно преображать человека, и такие тексты явно нуждаются в ином инструментарии для анализа. На это и должны быть направлены усилия исторической поэтики. Действительно историческая поэтика сегодня не только исследует генезис некоторых приемов и принципов словесного творчества, но и «расшифровывает» произведения других эпох и не только художественных, но и религиозных, и научных и др., то есть ставит вопрос об определенном культурном коде, который должен знать исследователь, занимающийся культурной интерпретаций произведения другой культурной эпохи.

Общепризнанным является тот факт, что средневековая литература является литературой канонической. Канон (греч. правило, образец) в литературном тексте предполагает наличие определенной структуры организации повествования. Житийный жанровый канон в свое время определил Хр. Лопарев на основе анализа текстов житий византийских святых. Он отмечает, что уже в Х веке в византийской агиографии была выработана строгая схема жития, которая во многим была определена «образцом», а именно биографиями знаменитых мужей древней Греции, принадлежащих перу Ксенофонта, Тацита, Плутарха и др. «Как памятник литературы, такая биография всегда состоит из трех основных частей - предисловия, главной части и заключения». Далее исследователь выделяет и другие обязательные приметы жанрового канона. Заглавие жития, в котором указывается месяц и день памяти святого, его имя с указанием типа святости. В риторическом вступлении автор-агиограф всегда уничижает себя перед святым, оправдывает свою дерзость необходимостью написать житие святого «памяти ради». В основной части описания земного пути святого также есть обязательные элементы: упоминание о благочестивых родителях, место рождения святого, рассказ о его учении, о том, что с детства святой уклонялся игр и зрелищ, но посещал храм и усердно молился. Затем описание аскетического пути к Богу, рассказ о смерти и посмертных чудесах. В заключении содержится похвала святому. Строгое следование житийному жанровому канону обусловлено церковно-служебным назначением этих текстов. «Житие святого само составляло принадлежность богослужения в день его памяти, будучи обязательно прочитываемо в церкви на 6 песни канона после кондака и икоса, и потому само настраивалось обыкновенно на возвышенный хвалебный тон церковных песней и чтений, который требовал от него не столько живых конкретных черт в обрисовке личности и деятельности святого, сколько черт именно типических, отвлеченных, чтобы сделать эту прославляемую личность чистым олицетворением тоже отвлеченного идеала».

Таким образом, очевидно, что житийный текст моделировался по определенной схеме, которая соответствовала аскетическому подвигу святого.

Понятие подвига в христианской аскезе достаточно сложно. Это одновременно и процесс деятельности и определенная установка сознания человека, которая и порождает аскетический подвиг. Человек устремлен к Богу, ради этого он преодолевает естество. Начальные элементы его установки: Спасение, Молитва, Любовь помогают ему в этом. Итак, цель аскетического подвига состоит в обожении, в претворении земной, греховной природы человека в божественную. «Всякий реально проходящий путь Подвига есть, по определению, подвижник. Этот путь предполагает отвержение «мирской стихии», обычного и общепринятого уклада жизненных правил, целей и ценностей, всего образа мыслей и строя сознания. Путь подвижника, даже если он не монах, все равно исключение, нечто радикально отличное от пути всех».

Сегодня вслед за отцами церкви христианская антропология видит в человеке слитное, динамическое единство, многоуровневую иерархическую систему со множеством связей и сцеплений между уровнями. Все это необходимо подчинить единому знанию, единой цели. Это подчинение происходит путем самоорганизации, потому что в самом человеке есть организующее и управляющее начало, которое и ведет через обожение к соединению с Богом. «Обожение - истинное соединение двух горизонтов бытия, причем осуществляющееся лишь по энергии, а не по сущности и не по ипостаси». В целом весь путь Подвига есть обожение. Обоженное бытие П. Флоренский определяет как бытие «лучевидное», имеющее начало, но не имеющее конца. Святость для подвижников и аскетов и есть благая завершенность, исполнение главного желания, спасение души для вечной жизни. Таким образом, достижение святости есть исполнение человеческой судьбы в ее высшем призвании. Святость удостоверяет полноту и завершенность земной судьбы подвижника и его соединение с Богом. В целом, согласно христианскому учению, весь тварный мир ждет Преображения и Спасения.

Задача филологического анализа подобных текстов состоит в том, чтобы вычленить в этом материале опыт, описанный соответствующим ему языком, и жанровый канон, который облегчает восприятие сложнейших смыслов житийных и аскетических произведений.

1.2 Характеристика жизни и деятельности Симона Азарьина

В первую очередь нужно остановиться на сведениях биографического характера, которые в основном можно извлечь из Вкладной книги монастыря. В главах книги «Троицкие келари» и «Троицкого Сергиева монастыря братия» содержатся широко известные данные о вкладе 1 марта 1624 г. в Троице-Сергиев монастырь слугою княжны старицы Ирины Ивановны Мстиславской Саввой Леонтьевым сыном Азарьиным, по про- звищу Булат, 50 рублей и о пострижении его за вклад в монастырь под монашеским именем Симон (л. 146 об., 266 об.). Однако записи Вкладной книги монастыря раскрывают и еще не менее значительные биографические сведения о Симоне Азарьине. Кому служил Савва Леонтьевич Азарьин? Князья Мстиславские являлись потомками Гедимина, выехавшими в Москву в 1526 г. и получившими в вотчину и в удел волость Юхть, бывший удел ярославских князей Юхотских. Князья Мстиславские были тесно связаны с Троице-Сергиевым монастырем, вклады их в монастырь поступали в XVI и XVII столетиях, первый вклад был записан под 1551 г. Вклады старицы княжны Ирины Ивановны записаны под 1605, 1607, 1624, 1635 гг. В 1605 г. она дала вклад по царице княгине Александре, по-видимому, по царице Ирине, жене царя Федора Иоанновича, монахине Новодевичьего монастыря. Можно предположить, что и Ирина Ивановна Мстиславская была инокиней того же монастыря. В 1641 г. дан вклад Иваном Борисовичем Черкасским уже по самой княгине (л. 476 об.-479)18.

Вкладная книга содержит перечень вкладов рода Азарьиных, записанных в главе «Государева двора розных чинов люди» под 1640-1642 гг. По ним выявляются государев стремянной конюх Иван Леонтьев сын Азарьин, слуга боярина Ивана Никитича Романова Михайло Леонтьев сын Азарьин, жена Михайлы Степанида, постригшаяся в Хотьковский монастырь под именем Соломонии, а также государевы стремянные конюхи Катламан и Юмран Олферьевы, последний назван братом Симона Азарьина (л. 371-372 об.). Среди вкладов Ивана и Степаниды Азарьиных по Михайле Азарьине записано Евангелие напрестольное. Примечательны две вкладные записи на нем:

) «Помяни, господи, инока Илариона, Мавру, Михаила, Лукьяна. По ним же сие Евангелие дано вкладом в середнюю церковь Сшествия святого духа, в предел Иванна Предтечи» (оборот верхней крышки переплета),

) «Сия книга глаголемая Евангелие напрестолное дана вкладу в дом живоначалные Троицы и великих чюдотворцов Сергия и Никона по Михаиле Леонтьеве сыне Азарьине 148-го году марта в 25 день» (на л. 1-21). Представляется, что обе эти записи связаны между собою. И не называет ли первая запись имена родителей и братьев Симона Азарьина?

Итак, ясно вырисовывается служилый род Азарьиных. Их служба в знатнейших княжеских и боярских родах и при дворе царя несомненно давала влиятельное покровительство. Не этим ли объясняется довольно

быстрое продвижение по служебной лестнице Симона Азарьина: по-стриженный в 1624 г., он в 1634 г. - уже казначей крупнейшего монастыря.

Сведения Вкладной книги монастыря дают основание еще для одного предположения. Известно, что Симон Азарьин был подвергнут опале и в феврале 1655 г. был отправлен в Кириллов монастырь сеять муку в монастырской хлебне. Причины гонений на него изучены достаточно глубоко. Но когда Симон Азарьин мог вернуться в Троице-Сергиев монастырь? Наиболее вероятно, что это был 1657 год. Именно с июня этого года по ноябрь 1658 г. после долгого перерыва последовал ряд крупных и ценных вкладов Симона Азарьина в Троице-Сергиев, Хотьковский и Махрищский монастыри (л. 147-148).

Вкладная книга монастыря 1639 г. и опись 1641 г. были составлены в период казначейства Симона Азарьина, и в них можно найти наиболее полные и конкретные данные о его деятельности.

Опись 1641 г. явилась результатом ревизии монастыря «государевой» комиссией, возглавляемой окольничим Федором Васильевичем Волынским. Она дает описание всего имущества монастыря в последовательности ведения его отдельными монастырскими службами и содержит огромный фактический материал по организации монастырского хозяйства. Ревизия монастыря была крупным правительственным мероприятием, результатом ее явилась не только опись, но и копийные книги монастыря с копиями публично-правовых актов и грамот на владения монастыря, поступившие от частных лиц. Копийные книги скреплены дьяками комиссии Волынского. Деятельность комиссии нашла отражение в повести Симона Азарьина «О новоявленных чудесах Сергия Радонежского», ей посвящено чудо 24-е «О окольничем, иже не исправя сердца своего к чудотворцу Сергию, приехав монастыря считати». И как в чуде окольничий Волынский пришел от непризнания монастырских властей и гордости к покаянию и смирению, так, по-видимому, и в действительности был достигнут компромисс и монастырские власти смогли выразить свое отношение к политике царского правительства, направленной на ограничение монастырского землевладения. В копийной книге публично-правовых актов, сохранившей в своем составе копийную книгу монастыря 1614-1615 гг., составленную при архимандрите Дионисии, было помещено предисловие из нее, в котором приводится текст I части 75-й главы Стоглава 1551 г., мотивирующий неотъемлемость прав церкви на землевладение. Та же глава включена и в предисловие Вкладной книги монастыря 1639 г. - документ, сосредоточивший в себе сведения о монастырских богатствах, подтверждающий и отстаивающий права монастыря на эти богатства. Такова была позиция Троице-Сергиева монастыря, и таковы общественно-политические взгляды Симона Азарьина, принадлежавшего к монастырским властям, бывшего третьим лицом в монастыре после настоятеля и келаря.

Несомненно, что наряду с традиционностью в его решении немалое значение имело понимание задач комплектования лицом, возглавлявшим монастырскую казну. Эстетические позиции Симона Азарьина можно проследить на конкретном материале описи. При нем систематически пополнялись новыми предметами утвари Троицкий собор и ризница.

В описи же казны встречаем следующие записи о вещах, поступивших при Симоне Азарьине: об иконе «Явление богоматери Сергию» - «...по сказке казначея Симона обложена золотом казенным» (л. 335 об.), о кресте-мощевике Александра Булатникова - «...делал тот крест бывшей келарь старец Александр в своем золоте, а камене и жемчюг монастырские казны» (л. 334), «кубок серебрян чеканой золочен, с кровлею, на кровле человек с щитом, по кровле и по пузу личинки, крыласты, ... куплен из монастырьские казны» (л. 350 об.), «кубок-орех индейской... дача келаря старца Александра, а серебро и золото монастырьские казны» (л. 351), «поручи, по камке червчатои шиты золотом да серебром, на них шит образ пречистые богородицы Благовещение куплены из монастырьские казны» (л. 356). Не менее интересны сведения о предметах, выбывших из казны в эти годы. Так, кубок «положен в серебро» к окладу на раку Никона, яхонт дачи Александра Булатникова отдан «в ризное оплечье, что переделывала старица Доминикея Волкова» (л. 463 об.), жемчуг и золото казны «изошли» на изготовление окладов, крестов.

Вкладная книга монастыря дополняет данные описи; в ней записаны вклады Симона Азарьина 1649, 1650 и, в основном, 1657 и 1658 гг. в Троице- Сергиев, Хотьковский и Махрищский монастыри (л. 147-148). Это высокохудожественные ценности, при создании или приобретении их несомненно сказывалось знание русского искусства и отношение к нему самого вкладчика. Среди них: серебряный кубок, чеканный травами, с кровлею; кубок яшмовый в серебряной оправе с чеканными кровлей и стояном, иностранной работы, с надписью на кубке: «Келарь старец Симон дал вкладу в дом живоначалные Троицы и великим чюдотворцом Сергию и Никону»; икона «Сергий Радонежский в деянии» в серебряном окладе, золотые кресты, иконы в драгоценных окладах.

Итак, ясно прослеживаются художественные интересы и деятельность Симона Азарьина, направленные на увеличение и сохранение монастырского собрания художественных ценностей. Они воспринимаются как продолжение деятельности архимандрита Троице-Сергиева монастыря Дионисия, образ которого Симон Азарьин создал в своем Житии архимандрита Дионисия Радонежского. Это Дионисий собирает в монастыре искусных мастеров, иконописцев, книгописцев, сребросечцев, швецов, заботится о создании новых и обновлении старых произведений искусства. Образ Дионисия является для Симона Азарьина идеалом и примером для подражания.

Описи и вкладные книги Троице-Сергиева монастыря являются источниками первостепенного значения для изучения вопросов складывания и состава библиотеки Симона Азарьина. Они значительно пополняют сведения, известные по последним исследованиям.

Данные Вкладной книги убедительно говорят о том, что книжный интерес был присущ всему роду Азарьиных. В уже упомянутых вкладах Азарьиных в Троице-Сергиев монастырь записаны 17 печатных и 8 рукописных книг, вложенных 25 марта 1640 г. Иваном и Степанидой Азарьиными по брате и муже Михаиле Азарьине (л. 371-372). Вполне вероятно, что и Симон Азарьин имел книги уже ко времени пострижения своего в монастырь. Деятельность же Симона Азарьина на посту казначея дала в его распоряжение огромный книжный фонд. Об этом говорят материалы описи 1641 г. Через казну в основном проходили все книжные поступления в монастырь: купленные, переданные в дар, оставшиеся «после братии». Из казны они шли в церкви монастыря, ризницу, книгохранительницу, большая же часть поступлений оставалась в казне и предназначалась для продажи или раздачи в приписные монастыри и приходские церкви. Для подтверждения этих положений приводим данные описи. В 1634 г. при вступлении в должность казначея Симон Азарьин принял 47 книг, к 1641 г. в казну поступило еще 269 рукописных и печатных книг (л. 335 об. - 344) и 183 выбыло (л. 460- 462 об.). Примечательно, что за несколько больший период в книгохранительницу монастыря поступило только 105 книг (л. 307-311). Среди почти 500 книг, прошедших через казну, оказалось 55 книг из библиотеки архимандрита монастыря Дионисия (38 в наличии и 19 проданных, но 2 из них числятся и в одной, и в другой группе), 36 книг, оставшихся «после братии», вкладные книги троицкого слуги Алексея Тиханова. Нужно отметить, что состав книг казны по содержанию весьма разнообразен, с довольно большим числом книг светских.

Итак, в ведении и распоряжении Симона Азарьина было огромное книжное собрание, оставленное в казне для продажи и раздачи; несомненно, что оно явилось одним из источников комплектования его личной библиотеки.

Книги Симона Азарьина можно разделить на две группы: вложенные им в монастырь и взятые в монастырь после его смерти.

Из Вкладной книги монастыря известны две книги, поступившие в монастырь как вклады от бывшего келаря старца Симона Азарьина в 1658 г.:

«Псалтырь с песньми и со избранными псалмами печатная на болшой бумаге, во Псалтыре и в песнях по полям против речей знаменовано в лицех... да книга Службы и житие чюдотворцов Сергия и Никона на болшой бумаге, печатная, в той же книге приписаны новые чюдеса книжным писмом, с начала у тое книги в малой и большой службе в стихерах на трех листах по полям против речей писано ж в лицех» (л. 148). Псалтирь сохранилась до настоящего времени, на ней две вкладные записи:

) «Лета 7167 году сию книгу Псалтырь налойную дал вкладом в дом живоначалные Троицы бывшей келарь старець Симон Азарьин» (на обороте верхней крышки переплета);

) «Лета 7167 году сию книгу Псалтырь дал вкладом в дом живоначалные Троицы и Троицко ж Сергиева монастыря бывшей келарь старець Симон Азарьин по себе и по своих родителех внаследие вечных благ и будущаго ради покоя» (по листам).

Опись Троице-Сергиева монастыря 1701 г. приписывает ко вкладу Симона Азарьина еще 6 печатных книг, якобы вложенных им в 1640 г. (ед. хр. 27, л. 265-265 об.). Эта запись является явной ошибкой, которая легко выясняется при сопоставлении ее со Вкладной книгой монастыря (л. 371-372) и описью книгохранительницы 1641 г. (л. 308 об.). При этом устанавливается, что за Симоном Азарьиным записана часть книг, вложенных в 1640 г. Иваном и Степанидой Азарьиными по Михайле Азарьине. Эта ошибка тем легче была допущена, так как во вкладных записях на книгах, данных по Михайле Азарьине, не упоминаются имена вкладчиков. Опись 1701 г. называет вкладом Симона Азарьина еще и псалтирь с восследованием, она записана и в числе вновь прибылых книг описи книгохранительнйцы 1641 г., но без какого-либо указания на имена. Данные описи 1701 г. представляются сомнительными. Следовательно, безошибочно можно говорить только о двух прижизненных вкладах книг Симоном Азарьиным в Троице-Сергиев монастырь.

О книгах, взятых в монастырь после смерти Симона Азарьина, можно судить по материалам описи 1701 г. В ней в описи книгохранительницы (ед. хр. 27, л. 238-287) приведен список книг, оставшихся после смерти Симона Азарьина (л. 272 об.-276 об.). Списку предшествует заголовок: «Да книг вкладных, что остались после бывшаго келаря старца Симона Азарьина. И написаны особы меж главами». Список содержит наиболее полные сведения о келейной библиотеке Симона Азарьина. Представляется следующий путь ее движения: в 1665 г. после смерти владельца она поступила в казну, а в 1674-1676 гг. вместе с другими книгами казны - в книгохранительницу монастыря.

В список включено 97 книг, записанных в 95 глав (глава - статья описания, в двух главах записано по две книги, в остальных - по одной), в их числе 67 рукописных, 26 печатных и 4 - точно не определяющихся.

Часть библиотеки Симона Азарьина сохранилась до наших дней. Взяв ее за основу и сопоставив с описанием 1701 можно установить общие признаки книг из библиотеки Симона Азарьина.

На них всех имеются вкладные записи единого содержания: «Лета 7173 дал в дом живоначалные Троицы в Сергиев монастырь сию книгу (далее не на всех книгах следует название, - Е. К.) келарь старец Симон Азарьин во веки неотемлемо никому»; записи расположены на нижнем поле листов, написаны через лист, скорописью и, по-видимому, являются автографом Симона Азарьина. (Наличие их позволяет дать следующее толкование заголовку списка книг в описи 1701 г.: книги вкладные, но вместе с тем остались «после Симона Азарьина»; не означает ли эта формулировка того, что библиотека была подготовлена к вкладу, но передать ее монастырю владелец не успел, и книги поступили в казну как выморочное имущество).

Заголовок списка книг в описи 1701 г. говорит о том, что книги Симона Азарьина «написаны особы меж главами», т.е. они не были включены в общий порядковый счет и имели свою собственную нумерацию. И действительно, на обратной стороне верхней крышки переплета проставлены буквенной цифирью номера глав, соответствующие порядку записи книг Симона Азарьина в описи 1701 г. Наиболее вероятно, что нумерация книг была проведена при поступлении их в монастырскую казну в 60-е гг. XVII в. Та же группа книг Симона Азарьина определяется и в описи книгохранительницы монастыря 1723 г. (ближайшей к описи 1701 г. из дошедших до наших дней), в ней они записаны в той же последовательности за главами 769-856, эти номера глав также проставлены на книгах Симона Азарьина на обороте верхней крышки переплета или на первом форзацном листе.

В описи 1701 г. указан и еще ряд обязательных элементов описания книг Симона Азарьина: содержание, способ создания (рукописная или печатная), формат, язык.

Все названные признаки позволяют точно привязать книги Симона Азарьина, дошедшие до нашего времени, к описи 1701 г. и отметить следующие существенные моменты.

К 1701 г. из библиотеки Симона Азарьина выбыло не менее 4 книг за следующими номерами учета 60-х гг. XVII в.: одним из 2-х - 21-м или 22-м, одним из 5-ти - 37-м, 38-м, 39-м, 40-м, 41-м, одним из 10-ти - 72-м, 73-м, 74-м, 75-м, 76-м, 77-м, 78-м, 79-м, 80-м, 81-м, одним из 9-ти - 89-м, 90-м, 91-м, 92-м, 93-м, 94-м, 95-м, 96-м, 97-м.

Пометы монастырского учета 60-х гг. XVII в. и 1723 г. отсутствуют на 9 существующих в настоящее время рукописях, утративших подлинные переплеты и защитные листы. Все они сопоставляются с описью 1701 г. по другим отмеченным выше признакам.

О двух рукописях нужно сказать особо.

Одна из них - известный сборник, в состав которого входят «Повесть о разорении Московского государства и всея Российские земли…», извлечение из сочинения польского историка Александра Гваньини и т. д. (ГБЛ, ф. 173, №201). Сборник переплетен заново в XVIII в., его листы подрезаны, так что на нем нет ни вкладной записи, ни номеров XVII в. и 1723 г. Однако сопоставление содержания сборника со статьями описания 1701 и 1723 гг. говорит о бесспорной его принадлежности библиотеке Симона Азарьина. (Содержание сборника по первым трем произведениям: Список игуменов Троице-Сергиева монастыря, Повесть о Крестном монастыре, Повесть о Разорении Московского государства и всея Российский земли, в 4°; статья описания 1701 г.: «Книга Соборник, в начале степенным игуменом Троицкого Сергиева монастыря», предполагаемая глава 60-х гг. XVII в. -47; статья описания 1723 г.: «Книга Соборник писменной, в полдесть, в начале степенным игуменом Троицкого Сергиева монастыря, и о Кресном монастыре, и Повесть о разорении Московского государства и всеа Росиискои земли», глава 810).

Вторая рукопись - Святцы, в 8° (ГПБ, 0.1.52; из библиотеки Ф.А. Толстого); она, по-видимому, также была переплетена заново в XVIII в. и утратила при этом номера монастырского учета XVII в. и 1723 г., но вкладную запись Симона Азарьина сохранила. Однако в списке книг 1701 г. святцев, соответствующих настоящим по содержанию или размеру, нет. Сомнений же в принадлежности их библиотеке Симона Азарьина не возникает, поэтому возможны следующие два предположения: указанные Святцы могут быть одной из 4 рукописей, выбывших из библиотеки Симона Азарьина к 1701 г., или же это они названы в числе 7 книг, записанных вслед за списком книг, оставшихся после Симона Азарьина, и в этом случае все они входили в его библиотеку. На Святцах есть и вторая запись, владельческая, говорящая о принадлежности их до или после Симона Азарьина Ивану Алексеевичу Воротынскому (умер в 1679 г., а вклад его в Троице-Сергиев монастырь 1670 г. значится во Вкладной книге монастыря).

Сопоставление существующих рукописей с описательными статьями 1701 г. позволяет точно определить Книгу о строении ратном и о всяком зелейном пороховом уставлении и ядрах пушечных верховых (предполагаемая глава 60-х гг. XVII в. - 44, глава 1723 г. - 807) как «Воинский устав царя Василия Иоанновича Шуйского 1607 года» (Казань, Науч. б-ка им. Н.И. Лобачевского, №4550; на рукописи проставлены указанные номера и имеется вкладная запись Симона Азарьина установленной формы).

И еще об одной рукописи - Часословце (РГБ, ф. 304, №354). Она не проходит в списке книг, оставшихся после Симона Азарьина, но несомненно ему принадлежала. На ней имеются две владельческие записи: «Сия книга Чесослов живоначалные Троицы Сергиева монастыря келаря старца Симона Азарина» и «Чесослов живоначалныа Троицы Сергиева монастыря келаря старца Симона Озарина». Скоропись первой записи близка к почерку вкладных записей Симона Азарьина.

Итак, можно говорить о келейной библиотеке Симона Азарьина, в состав которой входило не менее 102 или даже 109 книг. Библиотека сравнительно хорошо сохранилась, 51 книга из нее известна на настоящее время.

Тематический состав библиотеки Симона Азарьина весьма разнообразен: произведения исторические и литературные, большое число учебных книг, произведения противоеретические, книги богослужебные, книги на греческом, польском и немецком языках. Подбор книг библиотеки в опре- деленной мере раскрывает личность и самого Симона Азарьина.

Летописец «со многими изыскиванными приписьми» (гл. 10), по- видимому, мог бы раскрыть своеобразную творческую лабораторию писателя, его стремление изучить и осмыслить русскую историю, о том же говорит и наличие в библиотеке Космографии (гл. 94 или 95), книги «История еллинских списател» (гл. 66), сочинений Александра Гваньини (гл. 47), Георгия Писиды (гл. 37 или 38).

В библиотеке находилась одна Псалтирь на русском, греческом и польском языках, другая - на русском и греческом (гл. 1,11), Канонник, Часослов, Октоих и литургия на греческом языке (гл. 52, 72, или 73, 76, или 77, 75, или 76), «Камень» и «Космография» на польском языке (гл. 20, 94 или 95), Лексиконы на немецком и польском языках, Азбука польская (главы 95 или 96, 92 или 93). Вероятно, Симон Азарьин и знал, и изучал греческий, польский и, возможно, немецкий языки. Наличие же в библиотеке русских грамматик, азбук, лексиконов (гл. 34, 35, 67, 68, 86) характеризует его как человека, постоянно совершенствующего свои знания русского языка. Исключительный интерес представляет также наличие в библиотеке Симона Азарьина сборника языковедческого характера, в составе которого находится один из списков «Толка языка половецкого» (гл. 49).

В библиотеке представлена большая группа сочинений противоеретических, направленных против католицизма, лютеранства, униатства, учения Феодосия Косого и русского еретичества, - самостоятельные рукописи и в составе сборников. Среди них «Сказание вкратце о латынех, како отступиша от православных патриархов и извержены быша от первенства святаго» (гл. 90 или 91), Сказание о Флорентийском соборе 1439 г., принявшем унию об объединении церквей восточной и западной, и низложении митрополита Исидора, подписавшего унию (гл. 90 или 91, 80 или 81), шкрипт-протест группы православных членов Берестийского собора против принятия унии 1596 г. (гл. 36), сочинения Константина Острожского, борца против унии (гл. 71), сочинения униатского проповедника Кассиана и Катехизис Симона Будного, сторонника реформации Мартина Лютера, с «обличительными словами» на их ересь (гл. 51), трактат Ивана Наседки против протестантства (гл. 26, 37 или 38), сочинения Иосифа Волоцкого и Зиновия Отенского (гл. 8, 23). Целенаправленность подбора противоеретических сочинений и систематическое пополнение библиотеки сочинениями и переводами XVII в. говорят о большом значении, придаваемом Симоном Азарьиным полемической борьбе с различного рода религиозными концепциями и его глубоких знаниях этого вопроса.

По библиотеке Симона Азарьина можно судить об укреплении культурных связей с Украиной, Литвой; она активно пополняется изданиями или рукописными книгами киевскими, Виленскими, львовскими. Показателен в этом свете факт наличия в библиотеке Симона Азарьина Патерика Киево-Печерского редакции Иосифа Тризны, в статье его описания в описи 1701 г. подчеркивается, что он «нововывезен ис Киева» (гл 5). Симоном Азарьиным, по-видимому, были организованы перевод и переписка книг, поступивших с запада. Так, в его библиотеке были Зерцало Богословия Кирилла Транквиллиона, напечатанное в Почаеве, и «Зерцало Мирозрительное... и другое Зерцало о благословении, списываны с печатных литовских» (гл. 60, 27), «Камень» на польском языке и он же рукописный на русском языке (гл. 20, 4).

В библиотеке представлены и собственные сочинения Симона Азарьина, хотя вызывает недоумение отсутствие в ней Жития Дионисия. Не было ли оно одной из 4 рукописей, выбывших из библиотеки к 1701 г.? Однако нужно отметить, что среди известных списков Жития принадлежавшего библиотеке Симона Азарьина нет.

В целом библиотека Симона Азарьина собрана владельцем сугубо целенаправленно и отвечает его писательским интересам, запросам как лица духовного и крупного деятеля православной церкви.

Итак, изучение делопроизводственных документов XVII - начала XVIII столетия дало возможность более глубоко раскрыть жизнь и деятельность Симона Азарьина, примечательной личности своего времени, поставить вопрос о преемственной зависимости его основных общественно-политических и эстетических взглядов от архимандрита Троице-Сергиева монастыря Дионисия Зобниновского и, наконец, установить наиболее полный состав личной библиотеки Симона Азарьина.

древнерусский духовный азарьин радонежский

Глава 2. Литературоведческий анализ «Жития преподобного Сергия Радонежского» Симона Азарьина

Задача подлинно филологического анализа состоит в том, чтобы суметь различить в этом материале истинный пласт опыта (база данных), пласт языка или аутентичной передачи внутренней реальности и пласт поэтики, то есть устойчивых элементов жанра.

Исихастский опыт, начиная с IV века, описан в трудах Макария Египетского, Максима Исповедника, С XIV века Григория Паламы. С XVIII века началось русское возрождение исихазма. Это труды Паисия Величковского, Серафима Саровского, Тихона Задонского и др. В наше время это сочинения Софрония Афонского. Но это аскетическая литература с соответствующим стилем и жанровой системой. Что касается житий, то при всей близости к аскетической традиции, (житийный текст так же рассчитан на жизненное воздействие, на установление живой связи между читателем и героем текста), это другой жанр. И если аскетический рассказ - живой, личный рассказ о добытом опыте, автор и герой тут одно лицо и читатель- подвижник с ним вступает в диалог, то в житиях автор-агиограф демонстрирует читателю законченный образец, фигуру святого, ко времени рассказа уже усопшего и отделенного от читателя втройне: святостью, своей кончиной, посредничеством автора жития. Тем не менее, святой подвижник заключает в себе тот же аскетический опыт, но передает его не сам, а опосредованно, через агиографа, хотя и в житиях есть фрагменты текста от «первого лица», в которых напрямую фиксируется мистический опыт подвижника.

Один из интереснейших памятников русской агиографии Житие Сергия Радонежского посвящен выдающемуся общественно-политическому деятелю Руси второй половины XIV века и великому русскому святому, основателю и игумену подмосковного Троицкого монастыря (впоследствии Троице-Сергиевой лавры).

О Житии Сергия Радонежского имеется достаточно большая исследовательская литература. В свое время открытием стали зарубежные работы о нем Б. Зайцева и Г. Федотова. Ярким примером современного прочтения этого текста является раздел в исследовании В.Н. Топорова

«Святость и святые в русской духовной культуре». В 10 главе «Некоторые итоги» В.Н. Топоров подчеркивает, что его тема - святые и святость. «Сергий Радонежский интересует здесь нас именно как носитель той особой духовной силы, которая называется святостью»,- пишет он. Но проявить себя эта сила может только в земной жизни человека. Поэтому исследователь рассматривает, прежде всего, такие темы, как Сергий и церковь, Сергий и государство, Сергий и мирская власть, Сергий и русская история. Именно в этих «проективных пространствах» святость обнаруживает себя, хотя и в ограниченном масштабе. Среди русских святых Сергий Радонежский занимает особое место. В тысячелетней истории христианской святости на Руси это место - центральное. Церковь определила сергиевский тип святости как преподобие. К преподобным относились святые, чей подвиг состоял в монашеском подвижничестве, аскезе, предполагавшей отказ от мирских привязанностей и стремлений, следовании Христу, которым этот тип святости и был предуказан в словах, обращенных к апостолу Петру - «И всякий, кто оставит домы или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли ради имени Моего, получит во сто крат и наследует жизнь вечную» (Мф., 19, 29). Получая при пострижении новое рождение для жизни во Христе, монах своей святой жизнью открывает, являет собой подобие Божие и становится преподобным Божиим. Такое определение типа сергиевой святости свидетельствует о глубоко верном сознательном выборе (надо помнить, что почти в течение века для этого Церковь на Руси не знала преподобных святых) и о чуткой интуиции. В это время святыми становились исключительно князья и реже святители, «разряд святых из епископского чина, почитаемых церковью как предстоятели церковных общин, которые своей святой жизнью и праведным пастырством осуществляли промысел Божий о Церкви в ее движении к Царству Небесному.

Сергий Радонежский, несомненно, был самой яркой фигурой XIV века на Руси. Более того, XIV век - это век Сергия, «прихождение в себя после долгого омрачения, это начала нового пустынножительского подвижничества... это прорыв духовной жизни на Руси на новую высоту». Новое подвижничество, которое мы видим со второй четверти XIV века, существенными чертами отличается от русского подвижничества более древнего периода. Это подвижничество пустынножителей. Все известные нам монастыри Киевской Руси были городскими или пригородными. Большинство из них пережило Батыев погром или позже было восстановлено (Киево-Печерский монастырь). Но прекращение святости указывает на их внутренний упадок. Городские монастыри продолжают строиться и в монгольское время (например, в Москве). Но большинство святых этой эпохи уходят из городов в лесную пустыню. Каковы были мотивы нового направления монашеского пути, мы можем только гадать. С одной стороны, тяжелая и смутная жизнь городов, все еще время от времени разоряемых татарскими нашествиями, с другой - самый упадок городских монастырей могли толкнуть (С. 141) ревнителей на поиск новых путей. Но, взяв на себя труднейший подвиг, и притом необходимо связанный с созерцательной молитвой, они поднимают духовную жизнь на новую высоту, еще не досигаемую на Руси.

Основоположник нового иноческого пути, преподобный Сергий не изменяет основному типу русского монашества, как он сложился в Киеве XI века.

Этот памятник агиографии посвящен известному церковному и общественно-политическому деятелю Руси, создателю и игумену подмосковного Троицкого монастыря (впоследствии Троице-Сергиевой лавры). Он поддерживал политику централизации московских князей, был сподвижником князя Дмитрия Донского в его подготовке к битве на Куликовом поле в 1380 году, был связан с кругом деятелей митрополита Алексея и константинопольского патриарха Филофея и т.д., а в духовной практике он был исихастом.

Древнейшая редакция Жития Сергия была создана современником Сергия Епифанием Премудрым через 26 лет после смерти святого, то есть в 1417-1418 гг. Епифаний писал текст на основании собранных им в течение 20 лет документальных данных, своих воспоминаний и рассказов очевидцев. Кроме того он прекрасно знал святоотеческую литературу, византийские и русские агиографические сочинения, такие как Житие Антония Великого, Николая Мирликийского и др. Как считают исследователи, епифаниевская редакция Жития Сергия заканчивалась описанием смерти Сергия. Н.Ф. Дробленкова, автор словарной статьи об этом памятнике отмечает, что это ценный исторический источник, в то же время им нужно пользоваться с осторожностью, потому что в тексте «органически слиты исторические и легендарные сведения». Древнейшая Епифаниевская редакция не сохранилась в полном виде, во второй половине XV века она была переработана другим выдающимся книжником эпохи Пахомием Логофетом (Сербом). Он, вероятно, выполнял официальное задание в связи с обретением мощей Сергия и канонизацией святого приспособить Житие к церковной службе. Пахомий создал службу Сергию, Канон с акафистом и Похвальное слово. Литературная история разных редакций Жития Сергия Радонежского очень сложна и до сих пор полностью не изучена. Для анализа воспользуемся авторитетным изданием Памятников литературы Древней Руси, где воспроизводится издание архимандрита Леонида по Троицким спискам XVI века (РГБ, ф. 304, собр. Троице-Сергиевой лавры, №698, №663), в которых в большей степени сохранился текст Епифания.

Древнейшая Епифаниевская редакция (хотя в первоначальном виде она до нас не дошла) многократно привлекала исследовательское внимание и историков, и искусствоведов, и литературоведов, но прежде всего как ценный исторический источник. Медиевисты в результате текстологической работы в основном представляют историю текста, появление тех или иных редакций памятника, количество списков, состав сборников и т.д., хотя литературная история произведения сложна и противоречива.

В целом период конца XIV - начала XV в., называемый периодом второго южно-славянского влияния, характеризуется особым духовным подъемом, что связано с распространением исихазма на Руси. Основные идеи исихастского учения состояли в непрестанной молитве, безмолвии и обожении. С.В. Авласович провела сравнительный анализ византийских и русских исихастских житий и пришла к выводу, что наряду с традиционными особенностями русские жития этого периода, имеют ряд уникальных черт. Это касается прежде всего творчества Епифания Премудрого и особенно его «Жития преподобного и богоносного отца нашего Сергия, игумена Радонежского». Так, греческая, болгарская и сербская агиография этого времени насыщены указаниями на практику исихазма. Они содержат поучения о непрестанной молитве, руководства для желающих научиться молитве Иисусовой. В качестве примера исследовательница называет жития Саввы Сербского, Григория Синаита, Григория Паламы, Иоанна Рыльского и др. У Епифания Премудрого, наоборот, слово исихазм не употребляется ни разу, хотя, как известно, он бывал на Афоне и, хорошо зная греческий язык, несомненно, читал богословские и аскетические исихастские сочинения. Тем не менее Епифаний неоднократно упоминает о непрестанной молитве Сергия: «и всегдашнее моление, еже присно к Богу приношаше...», «молитвы непрестанныя, стояниа несЪдальнаа..», «егда блаженный в хижине своей всенощную свою единъ беспрестани творяше молитву.» Более того, Епифаний сам текст жития уподобляет молитве.

Житие Сергия Радонежского начинается почти теми же словами, с которых начинается церковная служба. «Слава Святей, и Единосущней, и Животворящей, и Нераздельней Троице всегда, ныне и присно и во веки веком. Ср. Первые слова Жития Сергия: « Слава Богу о въсемъ и всяческыхъ ради, о них же всегда прославляется великое и Трисвятое Имя, Еже присно прославляемо есть! Слава Богу вышнему Иже въ Троици славимому, Еже есть упование наше.и животъ нашъ, въ Него же веруемъ вън же крестихомся, о Нем же живемъ и движемся есмы!..».

Очевидно, что перед нами своего рода интерпретация священнического возгласа. В результате возникает «благоговейная интонация». Таким образом, Епифаний как настоящий исихаст сам должен был молиться при написании текста жития и молился, судя по начальным словам, и тем самым заставлял молиться читателя Жития.

Кроме того, начало текста представляет собой прославление Бога в традициях стиля «плетение словес». «Слава Богу о всемь и всячьскых ради, о них же всегда прославляется великое и трисвятое имя, еже и присно прославляемо есть! Слава Богу вышнему, иже въ троици славимому. Слава показавшему нам житие мужа свята и старца духовна! Весть бо Господь славити славящая его и благославляти благословящая его, еже и присно прославляет своя угодникы, славящая его житиемъ чистым и богоугодным и добродетельным» (С. 256). Именно слово «слава» становится главным, внимание читателя и слушателя фиксируется на этом слове, которое повторяется несколько раз, создавая особый эмоциональный настрой. Следующая фраза представляет собой благодарение Богу. « Благодарим Бога за премногу его благость еже дарова намъ такова старца свята, глаголю же господина преподобнаго Сергия в земли нашей Русстей...» (С. 256)

Основным признаком исихастского текста в Житии Сергия Радонежского Епифания Премудрого является мотив света или божественного огня, который напрямую связан с исихастской идеей богообщения и обожения. Действительно, в епифаниевском тексте мы находим многочисленные примеры подробного описания божественных озарений, что соответствовало богословскому вопросу о природе нетварного, фаворского света. (Например, не только видение птиц, видение Богородицы, но и определение Сергия как «свЪща», «звЪзда», особо показателен фрагмент текста о памяти святого: «Поне же свЪтла, и сладка, и просвЪщающеся нам всечестных наших отец възсия память, прсвЪтлою бо зарею и славою просвЪщающеся, и нас осиявають. СвЪтла бо въистину, и просвЪщенна,и всякоя почести от Бога и радости достойна»)

Таким образом, можно сделать вывод, если Жития греческих исихастов сродни богословию и поучению, то Житие Сергия, написанное Епифанием, «близко к славословию» (С.В. Авласович), в которое он вовлекает и самого читателя.

Вторая особенность исихастского текста - восприятие письма как богодухновенного, что выражается в мотиве письма «против воли», по принуждению свыше, точнее по внушению свыше, то есть это богодухновенные тексты. Этот мотив звучит у многих греческих исихастов, есть он и в традиционном житийном вступлении Епифаниевского текста:

«ВъсхотЪх умлъчати его (Сергия) добродЪтели, яко же преди рекох, но обаче внутрь желание нудит мя глаголати, а недостоинство мое запорЪщает мне млъчати. Помыслъ болЪзный, веля ми глаголати, скудость же ума заграждает ми уста, велящее ми умлъкнути.но обаче лучше ми есть глаголати, приму поне малую некую ослабу и почию от многых помыслъ».

Агиограф в большей степени доверяет своему духовному опыту. Неслучайно, и в послании «Некоему другу своему Кириллу» Епифаний особо выделяет дар Феофана Грека, который во время работы не смотрел на образцы, беседовал с приходящими, но видел нечто «умными очами» «чювственныма бо очима разумную видяше доброту си». То есть для Епифания, как для исихаста, особую ценность имеет именно этот момент озарения, духовного видения. В произведениях отцов церкви, на которые ориентировался в своем творчестве Епифаний Премудрый, утверждалась мысль о том, что писать о Боге можно было только то, что открылось автору в озарении, а озарения можно было достичь в результате непрестанной молитвы. Поэтому и в агиографии, и в гомилетике, и в богословии исихастов обязательно присутствуют молитвенные обращения, покаянные мотивы, уподобление текста разным молитвословиям.

Третья особенность исихастского текста состоит в «плетении словес». Умение красиво говорить и писать, подчинение речи определенному ритму, лирическая проникновенность свидетельствовала о святом даре автора. В словесном мастерстве исихасты видели причастность высшей гармонии, вечному совершенству. Это и свидетельствовало о богодухновенности текстов. Настоящий гимн, по учению отцов церкви, должен был служить продолжительной молитве, и быть не столько пищей для ума, сколько для души и сердца, должен был способствовать отрешению человека от всего земного, погружению в самого себя. Цель исихастского учения и состояла в погружении человека в самую сущность мироздания, а через это приближение к Богу, к самому высокому и принятие Его в себя. Поэтому так важны для исихастских произведений звучания слов, словесные образы, символы, ритм, рифмы, игра слов, причудливые синтаксические конструкции и т.п. Так возникало «словесное кружево». В этих текстах мы наблюдаем особое отношение к слову как Логосу. В озарениях авторов и происходит созерцание Бога-Слова. Только благоукрашенная речь, длинные лирические отступления, тонкие смысловые оттенки позволяли приблизиться к святому и Богу. Неслучайно, Г.М. Прохоров, размышляя о творчестве Епифания, называл его стиль «панегирической медитацией». В результате особого построения фразы (цепочки синтагм) возникало «умилительное чтение», способствующее горячей сердечной молитве и полному оставлению всех телесных и житейских забот.

Кроме этого в исихастских текстах есть еще скрытый план произведения, который призван зафиксировать мистический опыт личного молитвенного подвига святого. Например, современный исследователь наследия Симеона Нового Богослова отмечает: «Симеон дает свое толкование агиографическому сюжету, каждый святой, по его мнению, видел Бога, даже если об этом не говорится в житии». Епифаний ничего не пишет об озарении и причащению Сергия огню как об определенном событии, но зато его текст содержит постоянные указания на пронизанность светом всего, что связано с Сергием. «Поне же свЪтла, и сладка, и просвЪщенна нам всечестных наших отец възсия память, пресвЪтлою бо зарею и славою просвЪщающеся, и нас осиявають. СвЪтла бо въистину, и просвЪщенна, и всякоя почести от Бога и радости достойна...». Несомненно, что для Епифания как для исихаста это служила определенным знаком причастности святого высшему, «невечернему свету». Можно привести ряд примеров скрытого указания на мистический опыт святого. «...поне же от юности очистися Церкви бытии Святаго Духа и предуготова себе съсуд святъ и избранъ, да вселится Богъ в нь».

Исихастское учение постоянно акцентировало внимание на факт снисхождения благодати Святого Духа в сердце молящегося и на вселении Бога в него. Таким образом слова Епифания о том, что Сергий был сосудом, в который вселился Бог, свидетельствуют так же о принадлежности этого текста исихастской традиции. Но это мог понять только человек, знающий учение о непрестанной молитве. Таким образом, исихастские жития становились текстами потаенными, текстами для посвященных. Об этом размышлял и Симеон Новый Богослов, подчеркивая, что истинное содержание житийных текстов раскрывается не каждому читателю, а тем, кто старается подражать святым, имеет некоторый собственный аскетический опыт.

Следующая наиболее яркая примета стиля «плетения словес» Епифания - это синонимический ряд именований святого. В этом Епифаний идет от традиции отцов церкви Дионисия Ареопагита, Григория Богослова, Симеона Нового Богослова и др. Например, обозначение учительства Сергия: «млъчальником удобрение, иереомь красота, священникомь благолепие, сущий вождь и неложны учитель, добрый пастырь, правый учитель, нелестный наставник, умный правитель, всеблагый наказатель, истинный кръмник». Как видим автор ищет и не находит слов для точного определения божественной сути святого. Это важнейший способ богословствования в исхазме, идущий от древности. При этом богословствование соединяется с озарениями, с песнословием. «В Житии есть нечто от акафиста - ритм, анафоричность, цифровая символика, - нечто от Ареопагитик т нечто от преподобного Симеона. Нпифаний вторит всем трем указанным источникам, но не копирует ни одного из них. Он создает свой собственный ряд наименований, отличающихся той особенной метафористичностью, благоговением, умилением, множеством аллюзий с Псалтырью, которые во многом и обеспечивают Житию Сергия Радонежского его уникальное звучание», - пишет современная исследовательница.

Выяснив основные черты Жития Сергия как текста исихастского плана, перейдем к характеристике основных элементов жанрового житийного канона. Епифаниевское произведение строится в строгом соответствии с каноном. В нем есть вступление от автора, есть основная часть, повествующая о земном пути святого, есть и заключение, хотя возможно, повествование о посмертных чудесах возникло позднее. Эта часть имеет тенденцию к продолжению, поскольку появляются все новые рассказы о заступничестве святого и таким образом возникают новые редакции текста.

Земной путь Сергия начинается с чудесного рождения. В первых словах Епифаний сообщает о благочестивых родителях Сергия. «Съй преподобный отець нашь Сергие родися от родителя доброродну и благовЪрну: от отца, нарицаемого Кирилла, и от матере именем Мариа, иже бЪста Божии угодницы, правдиви пред Богомъ и пред человекы, и всячьскыми добродЪтелми исплънени же и украшении, якоже Богъ любит.» (с. 262). Эти слова напрямую соотносятся с жанровым каноном, но далее автор-агиограф сообщает о чуде, котороепроизошло еще до рождения Сергия. Мария будучи беременной пришла в воскресенье в церковь и во время святой литургии, когда должны были приступить к чтению Евангелия, внезапно закричал младенец. Далее Епифаний подробно, увлекая читателя, описывает как женщины искали ребенка по углам и за пазухой у Марии. Она от страха плакала и наконец созналась, что есть у нее ребенок, но в утробе. Мужчины тоже в ужасе стояли молча, и только иерей понял это знамение. Мария же до родов носила младенца в утробе. Как «нЪкое сокровище многоцЪнное».

Еще один пример может представлять для нас интерес. Это Житие Сергия Радонежского, одного из самых почитаемых святых на Руси, носителя особой духовной силы. (Топоров, с.539) Сергий мог оставаться всю жизнь иноком-пустынником и не устраивать общежительного монастыря, не выполнять поручения митрополита Алексия, за которым стоял великий князь, не благословлять Дмитрия перед Куликовской битвой, и остаться святым. Но весь погруженный в духовное, живя в Боге, Сергий немало сделал и для «мира» и в этом отношении его опыт заслуживает большего внимания. Размышляя о Сергии, о его человеческом существе, люди понимают, что есть тайна его главной силы, она прикрыта некоторой преградой и эта преграда имеет провиденциальный характер. Епифаний Премудрый, составитель Жития Сергия, пишет о невозможности до конца понять Сергия. « Невозможно бо есть постигнути до конечного исповедания, яко же бы кто моглъ исповедати доволно о преподобнЪм сем и отци великом старци, иже бысть въ дни наша, и времена, и лЪта, въ странЪ и въ языцЪ нашем, поживе на земли аггельскым житиемь...». Он пишет про «худой разум», «растленный ум», которые не в состоянии раскрыть истину. И современный исследователь Бибихин отмечает, что наш метод (имеется ввиду научный метод познания) никогда не поднимется или не опустится на тот уровень, где у нас есть шанс встрети ться с истиной, потому что у истины всегда «свой» метод, не наш» (Бибихин, 1993, 76.).

Итак, есть возможность лишь приблизиться к пониманию того человеческого типа, который был воплощен в Сергии. Мало что можно узнать о его внешности из текста Жития. «Бъша же видЪти его хождениемь и подобиемь аггелолепными сЪдинами чьстна, постом украшена, въздержанием сиая и братолюбиемь, смиренъ, кроток взором, тих хождениемь, умиленъ видЪниемь, смиренъ сердцемь, высокь житиемь добродЪтелным, почтенъ Божию благодатию». Это скорее нравственно-панегирический портрет. Единственно, что мы можем узнать из жития о его внешности, так это только то, что он был очень здоров физически. «И поне же младу ему сущу и крЪпку плотиюбяше бо силенъ быв тЪлом, могый за два человека...».

Известно, что аскетизм Сергия был далек от крайностей. Он не носил ни вериг, ни других истязаний плоти. Сергий с отроческих лет обладал удивительной трезвостью ума, тонким пониманием границы между возможным и должным, чувством реальности. Он был приверженцем «среднего Пути», который оказывался в итоге лучшим, верным духу согласия и открытости, широте-полноте и глубине интенсивности религиозного духа и творчества. Г. Федотов в своих размышлениях о Сергии писал, что бесовские искушения и видения темных сил начались очень рано и были особенно часты и мучительны в зрелом возрасте. Удивительно, что этому немного уделяется места в тексте жития. Молодость, сила, здоровье чаще всего беспечны, самодостаточны, в это время бдительность ослабляется и темные силы бросают ему вызов. Но Сергий знал это, он понимал, что путь злой силы к нему проходит через его тело и учился управлять своим «физическим». Тогда против него выступил сам диавол, пишет составитель Жития. «Диавол же похотными стрЪлами хотя уязвити его» Дав прямой ответ на этот вопрос автор жития к нему больше не возвращается.

«Преподобный же, очютивъ брань вражию, удръжа си тЪло и поработи е, обуздавъ постомъ; и тако благодатию Божиею избавленъ бысть. Научи бо ся на бЪсовскиа брани въоружатися: яко же бЪсове грЪховною стрЪлою устрелити хотяху, противу тЪх преподобный чистыми стрелами стреляше, стрЪляющих на мрацЪ правыя сердцемь». Так сила духа оказалась больше, чем телесная сила, и тело подчинилось духу, точнее дух не позволил физическому осуществить себя в соответствии с требованиями и тела и жизни: телу это стоило страданий, жизни - беспотомственности. Но выбор был сделан, цена этой победы видимо, была большой, житие об этом умалчивает, но это свидетельствует о высоте его духа, о масштабах личности. Это был новый уровень святости, остающийся вершиной русской святости и сейчас, через шесть веков. Ключевский писал, что тихий, кроткий, смиренный Сергий неслышно, незаметно, ненасильно - ни в отношении людей, ни в отношении самой жизни тихой и кроткой речью, неуловимыми, бесшумными нравственными средствами, про которые не знаешь, что и рассказать, изменил всю ситуацию несравненно больше по своим масштабам и основательнее, чем любая революция. Он сделал великое дело, собрав дух народный для освобождения от татаро-монгольского ига. Свет, исходящий от Сергия, упал на его духовных детей, и вся Русь была его. И сам Сергий был плоть от плоти этого народа, собрав его лучшие качества и прежде всего смиренность.

Тот же Д. Ростовский писал, что «в лице Преподобного Сергия мы имеем первого русского святого, которого, в православном смысле этого слова, можем назвать мистиков, то есть носителем особой, таинственной духовной жизни, не исчерпываемой подвигом любви, аскезой и неотступнотью молитвы. В конце жизни Сергия стали посещать видения горних сил. В эпизоде посещения Богоматерью Сергия сообщается, что сначала была молитва Сергия и пение акафиста. По завершении акафиста Сергий, который уже предвидел случившееся сказал своему ученику: « Чадо! Трезвися и бодрствуй, поне же посЪщение чюдно хощеть нам быти и учасно в сей часъ» И тут же раздался глас: «Се Пречистаа грядет!» нестерпимой яркости сет озарил Богоматерь, явившуюся в сопровождении апостолов Петра и Иоанна. Сергий «паде ниць, не могый тръпЪти нестерпимую оную зарю» Когда все кончилось Сергий увидел Михея, лежащего на земле «яко мертва», поднял его и просил его призвать к нему Исаака и Симона, чтобы поведать им обо всем тоже «по ряду». При этом Сергий просил не говорить никому из братии о чуде, пока Господь не возьмет его Сергия из этой жизни.

Показателен и эпизод с воскрешением умершего ребенка.

Сергию, как вероятно, и Андрею Рублеву. «Бывают мгновения безмолвной глубины, когда мировой порядок открывается человеку как полнота Настоящего. Тогда можно расслышать музыку самого его струения... Эти мгновения бессмертны, и они же - самые преходящие из всего содержания, но их мощь вливается и в человеческое творчество.

Отец Сергий Булгаков писал «Уже признано, что Преп. Сергий был и остается воспитателем русского народа, его пестуном и духовным вождем. Но нам надо познать его и как благодатного руководителя русского богословствования. Свое боговедение заключил он не в книги, но в события жизни своей. Не словами, но делами и этими событиями молчаливо учит он нас боговедению. Ибо молчание есть речь будущего века, а ныне оно есть слово тех, кто еще в этом веке вступил в будущий. Молчаливое слово, сокровенное, предстоит собирать в слова, переводить на наш человеческий язык.

Жития святых являют собой особое чтение не познавательно- развлекательное, а душеспасительное. То есть это чтение предполагает мысленное прохождение подвига святого, в результате чего и происходит духовное очищение читающего и в конечном итоге его Преображение. Но сегодня у массового читателя в основном утрачен навык чтения житий и необходимо способствовать на всех уровнях его восстановлению для восстановления духовного здоровья нации.

2.2 Особенности текста «Жития преподобного Сергия Радонежского» творения Симона Азарьина

«Житие Сергия» Симоном Азарьиным было написано и напечатано в 1646 г.

В издании этом помещены жития Сергия, Никона Радонежских и Саввы Сторожевского. «Житие Сергия» имеет 99 глав: первые пятьдесят три главы напечатаны по редакции Пахомия Логофета, остальные сорок шесть глав написаны Симоном Азарьиным. Принадлежность первых пятидесяти трех глав перу Епифания Премудрого и Пахомия Логофета подтверждает концовка главы 53: «Сия же аз смиренный таха иеромонах Пахомийписах, яко пришедшу ми во обитель святаго и видехчюдеса бывающая от раки богоносного отца. Уведовав же и ина от самого ученика блаженного, иже многа лета, паче же от самого возраста юннагоживша со святым, глаголю же Епифания, известно ведуща блаженного, иже по ряду сказоваше и мало что написазде о рождении и о возрасте его и о чюдотвореных, о житии же и о преставлении свидетельствующим мне... Сия же написах, яко да не забвению предана будут от нерадения нашего в последниясия времена».

Кроме этого, авторство Симона Азарьина следующих глав, убедительно доказано С. Смирновым и С.Ф. Платоновым. Личность Симона Азарьина и интересующий нас труд в общих чертах достаточно полно охарактеризованы В. Ключевским. Азарьин происходил из слуг княгини Мстиславской, постригся в монахи. «Вероятно, в монастыре приобрел он книжное образование и литературный навык. Он оставил много собственноручных рукописей и несколько произведений, дающих ему место среди хороших писателей древней России. Его изложение, не всегда правильное, но всегда простое и ясное, читается легко и приятно, даже в тех обязательно-витиеватых местах, где древнерусский писатель не мог отказать себе в удовольствии быть невразумительным. По воле царя Алексея Михайловича Симон приготовил к печати житие преп. Сергия, написанное Епифанием и дополненное Пахомием, подновив слог его и прибавив к нему ряд описанных им самим чудес, которые совершились после Пахомия в XV-XVII в. Эта новая редакция вместе с житием игумена Никона, похвальным словом Сергию и службами обоим святым напечатана была в Москве в 1646 г. Но мастера печатного дела отнеслись с недоверием к повести Симона о новых чудесах, напечатали из нее 35 рассказов, некоторые неохотно и с поправками».

Всего при составлении «Жития Сергия» Симон Азарьин дополнил 46 глав, из которых 30 оригинальные тексты Азарьина и 16 глав являются извлечениями из различных источников. В число этих глав входят как раз наиболее интересующие нас сюжеты, связанные с иконой Ярославского музея-заповедника. Это главы о рождении Василия III, осаде города Опочки, присоединении горных черемис и основании г. Свияжска, покорении Казанского ханства, осаде Троицкой лавры и Москвы, т.е. это те самые главы, которые, по словам Азарьина, он заимствовал в древних письменах:

«...от летописных книг избравше и от книги осаднаго сидениясамого того Сергиевы обители» Авраамия Палицына. Сохраняя неприкосновенность Пахомиевой редакции «Жития», Азарьин не дополняет те скупые сведения, которые связывали деятельность Сергия с историей Куликовской битвы. Вероятно, это и послужило причиной того, что художник, написавший интересующую нас икону, упускает такой важный исторический сюжет, как Куликовская битва. Оплошность эта спустя несколько лет была обнаружена каким-то любителем истории и написана на доске, прикрепленной снизу к основному произведению.

Попытаемся раскрыть источники, которые привлек Симон Азарьин для составления интересующих нас глав, следуя принятому автором порядку их изображения на иконе.

Глава 54 - «Чудо о чудесном зачатии и о рождении великого князя Василия Ивановича всея Руси самодержца» - вся выписана из глав 16-й и 5- й пятнадцатой степени «Степенной книги» почти без изменений. Симон Азарьин внес незначительные перефразировки в отдельные выражения и изменил транскрипцию некоторых слов, сообразуясь с грамматическими правилами и литературным стилем своего времени, а также сделал перестановку одной фразы на другое место, что получилось, возможно, от пропуска во время переписки.

Несколько строк окончания 54-й главы, сообщающие краткую родословию Софии Палеолог, взяты Азарьиным из главы 5-й той же пятнадцатой степени. Только одна фраза родословия великого князя Ивана Васильевича, доведенная Азарьиным до прадеда его, «достохвального великаго князя Дмитрия Ивановича, еже преславну и пресветлу победу показавшего за Доном на безбожнаго и злочестивого царя Мамая», с которой начинается 54-я глава, написана, вероятно, самим Азарьиным. Сама же легенда «о чудесном» рождении великого князя Василия как устное предание возникла, вероятно, в период между 1490 и 1505 гг., в разгар борьбы за престолонаследие, чтобы оправдать притязания на великое княжение второго сына московского князя, рожденного от брака с Софией Палеолог. Особенно она разгорелась после смерти (в 1490 г.) первого сына Ивана, рожденного от княгини Марии, дочери тверского князя Бориса Алексеевича, когда большинство бояр стояло за назначение наследником не сына Василия от Софии Палеолог, а его внука Дмитрия, сына умершего князя Ивана. Борьба эта в 1498 г. привела к поражению партии Софии Палеолог, и законным наследником был признан внук великого князя Дмитрий Иванович, но уже в 1499 г. сын Софии Палеолог Василий Иванович был пожалован великим князем Новгородским и Псковским. В 1502 г. Дмитрий Иванович был отстранен от власти и единственным великим князем остался Василий Иванович. Как известно, в России было принято все великие события, ознаменовывать вкладом в чтимые монастыри. В ризнице Троице-Сергиевой лавры в настоящее время хранится драгоценная шитая пелена, пожертвованная Софией Палеолог в 1499 г., вероятно, в память названных выше событий, закрепивших в некоторой степени положение партии Софии Палеолог. Для усиления престижа претендента на Московский великокняжеский стол к византийской его генеалогии было дополнено еще «божественное зачатие», воплощенное от призрака Сергия, якобы явившегося Софии Палеолог. Одновременно была создана доктрина «Москва - третий Рим». Она популяризировалась не только посредством литературных легенд, подобных «Сказанию о чудесном зачатии и рождении великого князя Василия Ивановича всея России самодержца». Были привлечены также средства изобразительного искусства - живописи. Идея эта определила содержание ряда монументальных росписей первой половины и середины XVI в. Ею проникнуты были росписи Золотой палаты кремлевского дворца (1547-1552 гг.) и существующие ныне росписи стен Смоленского собора Новодевичьего монастыря в Москве (1526-1530), а также иконы «Церковь воинствующая».

Автором легенды о чудесном зачатии и рождении является, вероятно, митрополит Иосаф, бывший игумен Троице-Сергиевой лавры. В Никоновской летописи, следом за ней в «Степенной книге» и «Житии Сергия» Симона Азарьина сказано, что «сия же повесть явлена бяше митрополитом Иосафом всея Русии, еже он слыша от уст самого великаго князя Василия Ивановича, всея Русиисамодержьца». Василий III умер в 1533 г., когда Иосаф был еще игуменом Троице-Сергиевой лавры; запись и литературная обработка сообщенной им дворцовой легенды была, вероятно, сделана до 1542 г.

Верхний левый угол средника интересующей нас иконы художник посвятил именно этому дополнению в «Житие Сергия», сделанному Симоном Азарьиным. Над композицией имеются следующие надписи:

«Чюдо чюдесном зачатии и о рождении великаго князя Василия Иоанновича // всея Руси самодержьца // глава54» и рядом строка в строку на продолжении тех же линеек (чтобы не спутать тексты, между ними поставлены кресты) следующий текст: « + о видении ангела служаща с блаженным // Сергием глава 51; + и о видении // божественного // огня глава 31». Под этими названиями трех глав изображена справа вверху, на фоне зеленого лесистого холма, группа женщин в белых апостольниках, сопровождающая Софию Палеолог, одетую в парадную женскую одежду с золотым оплечьем, на голове, поверх белого платка, золотой короной. Перед ней стоит преподобный Сергий, в руках, устремленных к Софии, держит младенца, окутанного в белые одежды. Правее этой группы за красной крепостной стеной и воротами изображен белый пятиглавый собор, внутри которого над престолом, перед иконой «Богоматери умиление», стоит Сергий в священническом облачении и держит в руках потир, над которым огонь. За Сергием стоит ангел и священник. Над головами Сергия и ангела нимбы. Позади этой группы два монаха. Правее над воротами монастыря с одноглавой надвратной церковью изображен Сергий в монашеских одеждах, беседующий с двумя монахами. Ниже, под монастырской стеной, на зеленом фоне холма сидит София Палеолог, засунувшая левую руку за пазуху одежды, как бы ищущая там младенца, вложенного в лоно. Кругом нее в смятении сгрудились женщины ее свиты. Сгруппировав сюжет чуда зачатий с явлением божественного огня Сергию во время служения литургии, художник или заказчик усиливает чудесность и необычайность рождения московского царя Василия Ивановича.

Остановимся на следующей, 55-й главе «Жития Сергия» Симона Азарьина «Чюдопреподобнаго Сергия чюдотворца о преславней победе на Литву у града Опочки». Сравнение текста этой главы с текстом 11-й главы шестнадцатой степени «Степенной книги» показало, что в 55-й главе имеются странные сокращения, вряд ли сделанные самим Симоном Азарьиным. Исключены два отрывка, непосредственно связанные с именем Сергия, и все связанное с именем воеводы князя Александра Владимировича Ростовского, который фактически обеспечил победу над осаждавшим город врагом. Это понятно: Симон Азарьин исключает фактического организатора победы с целью возвеличения чуда Сергия и его имени. Но исключение отрывков легенд, связанных с чудесами Сергия, можно объяснить только тем, что сделали это печатники, которые, как известно, исключили много глав, а остальное напечатали с сокращением. Своим содержанием глава связана с героической обороной города Опочки в 1517 г., которая является эпизодом войны, начатой Василием III в 1513 г. Результатом этой войны, которую вело Московское государство с целью укрепления своих западных границ путем отвоевывания русских территорий, входивших в это время в состав Великого княжества Литовского, было возвращение города Смоленска в 1514 г. и других западных областей. Временем возникновения легенды и литературной ее обработки можно считать период с 1516 г. до середины XVI в., когда митрополитом Макарием была завершена «Степенная книга», ибо в другие летописные своды эта легенда не вошла.

Из изложенного выше следует, что Симон Азарьин в качестве первоисточника пользовался списком «Степенной книги», из которой он выбрал легенды, связывающие имя Сергия Радонежского с некоторыми историческими событиями. На интересующей нас иконе следует в середине средника, под сценой «чудесного зачатия Василия Ивановича», на фоне желтого (охристого) холма, восьмистрочная надпись: «Чюдо преподобного Сергия преславней // победе на литву у града Опочки //тогда в видении сна // жене некоей явися // святый Сергий и сказа // есть камении // много в земли у церкви // глава 55».

Художник изобразил каменную стену осажденной крепости и белый одноглавый собор. Над собором сбоку изображено внутреннее пространство дома. На белых постелях, под красным покрывалом, положив голову на руку, лежит женщина. Перед ней полуфигура Сергия в монашеском одеянии с жестом рук разговаривающего человека. Справа от собора та же женская фигура в белом апостольнике стоит за грудой камней и как бы разговаривает со стоящим около нее мужчиною. Слева от собора толпа. Впереди ее четыре фигуры юношей, бросающие со стен большие камни. Под стеной воины, лезущие по осадным лестницам и падающие с них под ударами камней. На переднем плане справа стреляющий из лука в город воин.

Следуя дальше по тексту «Жития Сергия», написанного Симоном Азарьиным, остановимся на 56-й главе, которая названа «О Свияжском граде сказание». Как показало сравнение текстов, Азарьин пользовался для этой главы уже не «Степенной книгой», текст которой совершенно расходится с изложением этой главы, а Казанским летописцем. Самыми близкими из опубликованных текстов списками Казанского летописца к варианту, которым пользовался Азарьин, являются так называемый «Соловецкий список» и список, принадлежавший В.Н. Перетцу. Но оба эти списка более близки между собой, чем каждый из них к изложению 56-й главы. В обоих списках имеется похвала любви Сергия к Свияжску, проявляемая якобы им в различных чудесах. Фрагмент этот, например, в «Соловецком списке», занимает почти целую страницу 59-го листа. Если бы у Азарьина был список с подобным включением, то он как агиограф Сергия безусловно его бы использовал, фактические же данные, имеющиеся в обоих списках, в некоторых местах бывают сходны с данными, упоминаемыми Азарьиным, а также имеют и некоторые разночтения. Например, в 56-й главе сообщается о построении в городе Свияжске при его основании деревянной соборной церкви; это соответствует списку В.Н. Перетца к не соответствует «Соловецкому списку», в котором говорится о построении каменного собора; у Азарьина число стрельцов в улусах черемисов, так же как и в «Соловецком списке», сорок тысяч, а в списке В.Н. Перетца двенадцать тысяч и т.д.

В классификации списков по редакциям, предложенной Г.Н. Моисеевой, глава эта в Казанской истории (30-я) имеется в обеих редакциях (первой и второй), так как вторая редакция не является переработкой всей Казанской истории, а написана заново только с 50-й главы, все первые 49 глав идентичны. Таким образом, мы можем считать, что в данном случае через изложение Азарьина мы сталкиваемся с переработкой первой редакции Казанской истории, написанной в 1564-1565 гг. Одновременная его близость и отличие сохранившихся до нашего времени списков свидетельствует о том, что список, которым пользовался Азарьин, или не сохранился, или еще неизвестен современным исследователям древнерусской литературы. В этой главе повествуется об основании и чрезвычайно быстром строительстве города Свияжска в 1341 г.: «Не во многи дни поставиша град велик и украшен зело». Это необычайно быстрое строительство города за тридцать восемь или сорок шесть дней было осуществлено за счет того, что на ладьях из Белозерских лесов по Волге были привезены готовые срубы, из которых построена одна часть города, другая же его часть была построена из леса, срубленного на месте основания города. Об этом кратко и вразумительно сказано в «Царственной книге»: «Город же... сверху привезен, на половину тое горы стал, а другую половину воеводы и дети бояръские своими людми тотъчас зделали, велико бобяше место, и совершили город в четыре недели».

В 56-й главе «Жития», вслед за описанием основания города, очень подробно описаны топографические особенности местности.

Большой исторический интерес представляет сообщение о добровольном присоединении к России горных черемис, которые представляли собой добрую половину Казанского ханства. В завершение главы автор Казанской истории, а за ним и Симон Азарьин сообщают о том, что все это было предзнаменовано чудом Сергия Радонежского, тень которого якобы явилась за шесть лет в этих краях и ознаменовала место основания города.

В правом верхнем углу средника иконы в три строки по золотому фону надпись: «О свияжском граде сказание в лета 7059-го майя 16 день в субботу 7-ю по пасце // от царя и великаго князя Яоанна Василиевича посланы воеводы // с Шихаалем царем касимовским глава 56». Художник изобразил топографию местности, согласно описанию, взятому Симоном Азарьиным из Казанского летописца, где сказано: «Место же то таково, идежепоставися град: прилежахубо к нему, подале от него превысокия горы, и лесом верхи своя покрывающе, и стремнины глубокия, и дебри, и блата; и близ же града об едину страну езеро мало, имеюще в себе воду сладку и рыб всяких много малых, довольно на пищу человеком, и из него же округ града течет Щука-река, и, мало шед, въ течет в Свиягу-реку». Художник нарисовал охрой и зеленой краской горы с деревьями. В 30-й главе Казанского летописца говорится о явлении на стенах города Казани до его взятия монаха, кропящего их. У Азарьина в 57-й главе этот монах назван именем Сергия. Любопытно отметить, что во всех известных текстах о Казанском взятии, нигде не встречается в этом эпизоде имя Сергия. Откуда его взял Азарьин, нам неизвестно. Сравнение текстов Азарьина с опубликованными материалами свидетельствует о их взаимной близости и в то же время о том, что Азарьин не пользовался ни «Степенной книгой», ни списками Казанской истории, или Казанского летописца, так называемой второй редакции, которая появляется в 90-х годах XVI в. Все это позволяет сделать вывод о том, что Симон Азарьин пользовался при составлении 56-й и 57-й глав не дошедшим до нашего времени или еще неизвестным исследователям древнерусской литературы списком так называемой первой редакции. Художник изобразил момент взятия города. За стеной внутри города идет сражение. Над толпой осажденных белый флаг. В ворота крепостной стены входит толпа воинов, у ворот справа стоит юноша и бьет в барабан. На переднем плане воин трубит в трубу. За ним возвышается на черном коне с золотой сбруей фигура воина, одетая, как и все, в золотые латы и шлем, но в отличие от остальных у него поверх лат наброшен красный плащ. В левой руке он держит вожжи, в правой же, поднятой до плеча, держит что-то наподобие копья или скипетра. Лицо молодое, с короткой окладистой бородой и усами. Вероятно, художник имел в виду образ молодого Иоанна IV, которому в год взятия Казани исполнилось 22 года. Эта особенность, так же как и отмеченная художником полнота Софии Палеолог в иллюстрировании главы 54-й, свидетельствуют о том, что, кроме текста «Жития Сергия», написанного Симоном Азарьиным, художник пользовалсядругими историческими источниками, скорее всего Списками лётописных сводов, знал события и лиц, которые изображал.

Сам же Азарьин, заканчивая извлечения, сделанные им из «Сказания» Палицына, пишет: «Повествоуют же ся и инамногачюдесех сего великаго чюдовторца Сергия, я же бывшая во осаде во обители его, но о сем зде прекратихом споведавати, понеже история о сем особь имеет о том велика сказания, о бывшей брани на дом живоначальныя Троицы, и чюдотворца Сергия и како молитвами и явлением многащи спасаеми бываху, случившиися во осаде людие во обители святаго. И аще хощет кто оуведети большая, и той възем да прочитает, тамо о бывших явле-ниихсвятаго и о чюдесех его, еже кратным хранения и оучения, историйную книгу. А зде отчасти мало нечто предложихом, слышаще милование святагоко обретшимся тогда. И здеубо токмо чюдеса святаго изъявлена соуть, а не ратных обычай и сия убо да зде мы же напредълежаще да возвратимся».

Глава 58-я «Жития Сергия» написана на основе содержания главы 19-й «Сказания» Палицына и повествует о первом бое, разыгравшемся ночь на 23 сентября. Азарьин в этой и во всех последующих за ней одиннадцати главах извлекает из «Сказания» только чудеса Сергия, а не сущность ратных подвигов и других событий, описанных Палицыным. Используя в данном случае текст 19-й главы «Сказания», Азарьин сильно сокращает его, даже исключает из описания место основного удара интервентов - Пивную башню, и только одну фразу - о хождении тени Сергия по стенам и службам монастыря и кроплении их святою водою - он сохраняет неприкосновенно. Следующая, 59-я глава «Жития» написана по 24-й главе «Сказания». Из этой главы Азарьин заимствует только абзац, где рассказывается о явлении Сергия Троицкому архимандриту Иосафу и ободрении братии и защитников монастыря своим заступничеством свыше. Для глав 60-й и 61-й таким же образом соответственно использованы главы 25-я и 26-я «Сказания». В главе 61-й даже не помещено чудо явления архистратига Михаила архимандриту Иосафу, поскольку оно не имеет отношения к агиографии Сергия.

Глава 62-я «Жития» «О явлении преподобного Сергия чюдотворца литовским воем» написана на основании 30-й главы «Сказания». Азарьин в данном случае составляет краткий конспект всей главы с тенденцией на прославление Сергия. При этом он выпускает очень важный для истории осады факт соединения войска Лисовского с Сапегою и сразу переходит к описанию самого приступа на крепость, сохраняя полностью место, в котором Палицын описывает упорное сопротивление оборонявшихся: «подаде им такову дерзость на сопостаты, яко и нератницы и невежди о храбришася исполинскою крепостию препоясавшася и сшедше победиша сопротивныя супостаты, яко же история о сем свидетельствует». Азарьин сохраняет и описание разгрома войска интервентов в этой решающей схватке.

Следуя далее по тексту «Сказания», обнаруживаем, что в «Житии» нет трех чудесных явлений Сергия. Два из них находятся в 34-й главе «Сказания» и одно - в главе 37-й, заглавие которой «О утешении чудотворца явлением Илинарху» непосредственно содержит в себе указание на чудо Сергия. В этой главе Палицын повествует о явлении Сергия пономарю Иринарху во время его пребывания в Москве по делам организации обороны крепости Троицкой лавры. Вероятно, это чудо было исключено книгопечатниками, а не самим Симоном Азарьиным. Исключение же из «Жития» двух совместных явлений Сергия и Никона (из главы 34-й«Сказания»), возможно, умышленно сделано самим Азарьиным, так как оба эти чуда связаны с призывом к порядку не в меру разгулявшейся братии и ратников, находящихся в осаде. Они вино добывали из лагеря противника на серебро, полученное от незаконной продажи хлеба и других продуктов.

Скорее всего высокий стиль чудес «Жития» Азарьин не хотел снижать изображением неблаговидного поведения монахов и воинов.

Следующая, 63-я глава «Жития» - «Повесть о явлении Сергия чюдотворца Андрею Волдырю, како молитвами его подаде бог на супостаты победу», написана так же, как и глава 62-я, т. е. является тенденциозным конспектом соответствующей главы «Сказания». Но сокращая описание сущности приступа в 46-й главе, Азарьин выпускает особенностьэтой операции, предпринятой войском интервентов. Палицын в первой половине главы 46-й пишет о том, что Зобровский, прибыв к войску, осаждавшему крепость лавры, упрекал воевод Лисовского и Сапегу за то, что они в течение столь длительного времени (более десяти месяцев) ведут безрезультатную осаду и не могут «лукошко взяти да ворон передавити». Он назначает третий, по его расчетам решающий, удар на крепость на 31 июля. В ночь перед приступом, пишет Палицын, войску было небесное знамение: луна на небе, «яко огнь скакаху», а звезды испускали такой великий свет, который «падаху над монастырем и въокруг монастыря». Все это, как и начало главы о подготовке решающего штурма крепости, Азарьиным выпущено, по- видимому, оттого, что непосредственно не связано с именем Сергия. И начинает он главу «Жития» с сокращенного пересказа абзаца, непосредственно предшествующего сказанию Андрея Волдыря, не вникнув в то, что абзац этот является соединительным звеном между сказанием о звездном дожде и рассказом, передаваемым от имени Волдыря. Непосредственно за этим вступлением повествуется о чуде Сергия, сущность которого сводится к следующему: когда все войско под руководством Зобровского готовилось к решающему штурму стен крепости, подразделению, которым командовал Андрей Волдырь, было чудесное явление. Якобы между ними и стеной потекла бурная река, несущая вырванные с корнями деревья и камни. На стене же появились два старца, грозящие всем тем, кто отважится на приступ, что им придется плыть по этому бурному потоку: «...севидохом явно, яко река, течаше велми быстра между нами и монастирем. В волнах же сломленное великое колодие, и лес мног несет; и с корением великая деревия, и камень и песок изо дна, яко горы велики восходяще. Бога же свидетеля предъставляху тому, яко видехом двою старцу сединами украшенных, и кличущасо града ко всем нам великим гласом, всем вам окаянным тако плыти». Эта сочиненная Волдырем и украшенная Палицыным легенда нужна была в оправдание перехода войскового подразделения во главе с Андреем Волдырем на сторону осажденных в лаврской крепости после неудачного штурма. Далее Азарьин опять выпускает несущественную с точки зрения «тития» заключительную часть 46-й главы, где Палицын повествует о том, что жестокий приступ интервентов захлебнулся в крови. Войско их понесло очень большие потери совершенно безрезультатно.

Этот эпизод - один из решающих приступов крепости - художник подробно иллюстрировал. Над этим сюжетом была четырехстрочная надпись, но она не сохранилась. В нижнем левом углу средника иконы, под осадой города Опочки, на фоне зеленых холмов изображена битва двух войск. Под ней крепостное строение Троицкой лавры с башнями и бойницами на стенах. За стеной - белая звонница и одноглавый собор, различные монастырские строения, монахи и воины, но не в воинском действии, а беседующие. Над стеной два старца с венцами на головах: Сергий и Никон. Под стенами крепости река, на берегу которой войско, не сражающееся, а совещающиеся между собой начальники и воины, все в латах. Двое первых на конях, черном и белом. Над войском два белых флага. Здесь художник явно представляет момент принятия Андреем Волдырем решения о сдаче своего войска после проигранного им боя.

Последующие две главы (64-я и 65-я) написаны Азарьиным на основе 48-й главы «Сказания» без существенных сокращений и переработок. Далее пять глав «Сказания» Азарьин выпустил, потому что эти главы не связаны с именем Сергия, а две главы (52-я и 53-я), являющиеся похвалой Сергию и Никону, не повествуют о конкретных, свершенных ими чудесах. Следующая (54-я) глава «Сказания» «О гладе велицем во осаде бывшем на Москве, и о житопродавцах, и о умножении потреб на Троицком подвории в Богоявленском монастыре молитвами преподобных отец Сергия и Никона» должна быть помещена в «Житии Сергия» перед главой 66-й «О явлении чюдотворца Сергия на Москве с хлебы». Также она должна быть (как и в «Сказании») логическим продолжением борьбы с хлебным голодом в осажденной Москве. В главе 66-й, начиная с названия, полностью воспроизведен текст 55-й главы «Сказания» с некоторыми незначительными редакционными изменениями, сделанными Азарьиным. Повествуется в ней о том, как в осажденный Московский Кремль, якобы из Троице-Сергиевой лавры, через восточные (возможно, Фроловские, ныне Спасские) ворота было привезено двенадцать подвод с печеным хлебом.

Следующая, 67-я глава «Жития» - «О явлении чюдотворца Сергия, Гласунскому архиепископу Арсению», написанная на основании 69-й главы

«Сказания», дана с некоторыми сокращениями. По замыслу Азарьина, этой главой должны быть завершены чудеса, заимствованные им из различных посторонних источников, ибо заканчивается она словами: «аще хощет кто уведети большая, и той възем да прочитает тамо о бывших явлениихсвятаго и о чюдесех его, еже кратным хранения и учения, историйную книгу, а зде отчасти мало нечто предложихом». Если бы этой главе не надлежало быть последней, то незачем было давать подобную концовку. Но после этого завершения, сделанного Азарьиным, напечатаны еще две главы на основании «Сказания» Авраамия Палицына. Одна из этих двух глав (69-я) перемещена случайно печатниками при наборе. Другая же, 68-я глава - «Чюдопреподобнаго богоноснаго отца нашего Сергия чюдотворца о немом» - написана на основании 77-й главы «Сказания» и не имеет прямого отношения к смутному времени. Возможно, что ее поместил и сам Азарьин после всех чудес, связанных с историей этого времени, но возможно, что ее дополнили на печатном дворе вместо исключенных из «шития» глав, отражающих исторические события того времени, но записанных, по- видимому, самим Симоном Азарьиным. К разряду таких глав «Жития» можно отнести исключенные печатниками главы «О боярине Иване Никитиче Романове, како спасен был на пути от озлобления и отюз»; «О явлении чюдотворца Сергия Козьме Минину и о собрании ратных людей на очищение государству Московскому» и «О послах иже от моря спасены быша. О полковнике Лисовском, как погибе, хваляся на обитель чюдотворца Сергия». Главы эти сохранились в рукописи Симона Азарьина с предисловием 1653 г. под номерами 8, 9 и 12. Все эти главы по своему содержанию должны сочетаться с главами, написанными на основании

«Сказания» Авраамия Палицына, но были исключены печатным двором, по- видимому, оттого, что не имели авторитетных исторических источников, подобных «Степенной книге», «Казанскому летописцу», «Сказанию» Авраамия Палицына, а были написаны самим Симоном Азарьиным по собранным им устным легендам о Сергии, к которым относятся все последующие главы, начиная с 70-й и до 99-й главы «Жития».

Если при составлении новой редакции «Жития Сергия» Симон Азарьин из различных источников выбирал «чудеса» Сергия, связанные с историческими событиями, и написал сам тридцать глав на основании монастырских преданий, то художник, получив заказ на икону «Сергия с клеймами жития», из новых, дополненных Симоном Азарьиным «чудес» выбрал только те, которые Азарьин заимствова из исторических источников, и преимущественно такие, которые помогли одержать русскому войску победу над врагами и интервентами. Неизвестными остаются не только имя художника, но и церковь, для которой данная икона была заказана. По своему размеру и композиционным особенностям она могла быть только иконой «местного» яруса иконостаса и быть храмовой святыней.

В Ростово-Ярославской и Костромской епархиях не было ни одной церкви, посвященной преподобному Сергию, откуда икона могла поступить в Ярославский музей, но было несколько церквей и престолов в приделах, посвященных Троице. Судя по годам построения икона могла быть написана или для церкви Троицы у Власия, построенной в Ярославле в 1648 г., или для церкви Троицы в селе Колясниках бывшего Костромского уезда, под городом Даниловом. Более вероятно второе предположение. Каменная Троицкая церковь в селе Колясниках принадлежала ранее упраздненной мужской пустыни и была построена в 1683 г. на средства келаря Троице-Сергиева монастыря Прохора, имела два придела - Троицы и Богоматери Казанской. Более подробные сведения об этой пустыни приводит А. Крылов. Он сообщает, что основана она была в 1634 г., когда могла быть построена в ней деревянная Троицкая церковь. В 1682 г. келарь Троице-Сергиева монастыря старец Прохор обратился к патриарху Иоакиму с просьбой разрешить разобрать деревянную Троицкую церковь с приделом и на ее месте построить каменную. Были построены две отдельные церкви - Троицкая и Казанская. В описании устройства церкви в Колясниках отмечается, что она построена по типу Троицкого собора Сергиевой лавры. Она одноглавая, четырехстолпная. Иконостас поставлен перед восточными столбами и шестиярусный, как и в Троицком соборе. Размер интересующей нас иконы близок к размерам икон «Сергия Радонежского в житии», находящихся в Троицком соборе, и к другим подобным иконам из Троицкой лавры. Но по количеству и выбору сюжетов она наиболее обширная из всех известных до настоящего времени «Сергия с клеймами жития». Кроме того, происхождение ее из Троицкой церкви подтверждается наличием в центре верхнего ряда клейм, непосредственно над головой Сергия, клейма с изображением «Троицы ветхозаветной».

Заключение

Трудно переоценить огромный вклад Сергия в духовное возрождение Руси, в частности в развитие русского монашества и строительство монастырей. Так, в течение 1240-1340 гг. было построено три десятка монастырей, тогда как в следующем столетии, особенно после Куликовской битвы, было основано уже до 150 монастырей. При этом, как отмечает В.О. Ключевский, «древнерусское монашество было точным показателем нравственного состояния своего мирского общества: стремление покидать мир усиливалось не оттого, что в миру скоплялись бедствия, а по мере того, как в нём возвышались нравственные силы. Это значит, что русское монашество было отречением от мира во имя идеалов, ему непосильных, а не отрицанием мира во имя начал, ему враждебных».

Эта огромная сеть православных монастырей на Руси была не только своеобразным Покровом от самых различных внутренних и внешних угроз и бедствий, но и сетью духовных центров, где вырабатывалась высочайшая духовность народа, его высокая нравственность, его сознание и самосознание. Нельзя не согласиться со словами В.О. Ключевского: «Так духовное влияние преподобного Сергия пережило его земное бытие и перелилось в его имя, которое из исторического воспоминания сделалось вечно деятельным нравственным двигателем и вошло в состав духовного богатства народа. Это имя сохраняло силу непосредственного личного впечатления, какое производил преподобный на современников. Эта сила длилась и тогда, когда стало тускнеть историческое воспоминание, заменяясь церковной памятью, которая превращала это впечатление в привычное, поднимающее дух настроение. Так теплота ощущается долго после того, как погаснет её источник. Этим настроением народ жил целые века. Оно помогало ему устроить свою внутреннюю жизнь, сплотить и упрочить государственный порядок. При имени преподобного Сергия народ вспоминает своё нравственное возрождение, сделавшее возможным и возрождение политическое, и затверживает правило, что политическая крепость прочна только тогда, когда держится на силе нравственной. Это возрождение и это правило - самые драгоценные вклады преподобного Сергия, не архивные или теоретические, а положенные в живую душу народа, в его нравственное содержание. Нравственное богатство народа наглядно исчисляется памятниками деяний на общее благо, памятями деятелей, внесших наибольшее количество добра в своё общество.

С этими памятниками и памятями срастается нравственное чувство народа. Они - его питательная почва. В них - его корни. Оторвите его от них - оно завянет, как скошенная трава. Они питают не народное самомнение, а мысль об ответственности потомков перед великими предками, ибо нравственное чувство есть чувство долга. Творя память преподобного Сергия, мы проверяем самих себя, пересматриваем свой нравственный запас, завещанный нам великими строителями нашего нравственного порядка, обновляем его, пополняя произведённые в нём траты. Ворота лавры преподобного Сергия затворятся и лампады погаснут над его гробницей - только тогда, когда мы растратим этот запас без остатка, не пополняя его».

В этом смысле само имя Сергия Радонежского есть величайший памятник русскому народу, его могучему уму, способному постигать самые сложные проблемы. Его высочайшей духовности и нравственности, взрастивших мужественный, несгибаемый и вместе с тем добрый и великодушный характер русского народа; памятник Русскому Православию, ведущему народ по праведному пути, по пути священных христианских заповедей. Имя Сергия Радонежского для каждого русского человека является святым и священным именно благодаря тому, что в его образе соединились высочайшие человеческие качества и добродетели. Об этом очень верно и проникновенно написано в Похвальном слове Сергию. Кажется, ни один из великих людей в человеческой истории - ни императоры, ни полководцы, ни деятели литературы и искусства - не заслужили такой величайшей похвалы, какую воздавали и воздают многие поколения русских людей Сергию Радонежскому. Пожалуй, нет ни одной добродетели, которой бы он не обладал и которую бы не применял в своей жизни ко всем тем, кто к нему обращался за советом, помощью, исцелением, благословением. Он вышел из глубин народа, неся в себе его основные качества, его необыкновенный ум, кротость и терпение, смирение, склонность к простоте, врождённую скромность и неприхотливость, граничащую с аскетизмом, великодушие и любовь ко всем людям без исключения.

Личность преподобного Сергия всегда была, есть и будет истоком необычайной духовности русского народа, его несгибаемой воли, мужества, терпения, доброты и любви, снискавшей ему мировую славу и мировое признание. Имя Сергия Радонежского излучает и изливает на русский народ, на всю Святую Русь свет Божественной Благодати, которая охранит их и поможет во всех будущих начинаниях и свершениях. В этом году мы празднуем 700-летний юбилей Преподобного Сергия Радонежского. За свою историю Россия не один раз оказывалась на краю гибели, и каждый раз русский народ обращался с молитвами к своему великому игумену, предстателю и защитнику Преподобному Сергию Радонежскому.

В речи, произнесенной по поводу 500-летия со дня кончины преподобного Сергия, В.О. Ключевский выразил сожаление, что в Сергиевой обители не было летописца, который бы постоянно вел записи обо всем происходящем, как будто это был бы вечный, один и тот же человек. Б.М. Клосс, как бы полемизируя с Ключевским, пишет о том, что в свете последних разысканий может быть выявлен образ «бессменного и неумирающего» летописца, в роли которого выступала сложившаяся в течение многих поколений Троицкая литературная традиция, уникальная по длительности творческой жизни - с конца XIV века до наших дней.

Необходимо добавить, что сложилась не только традиция, но и сам текст, объединенный общей темой, - прославление жизни и духовного подвига Преподобного Сергия, сама жизнь которого вплетена в пестрый и сложный контекст русской истории.

Начало Троицкого «Сергиевского» текста традиционно связывают с именем Епифания Премудрого, выдающегося писателя русского Средневековья, создателя стиля плетения словес и замечательных житийных произведений. Пахомий Логофет (Серб) в послесловии к Житию Сергия Радонежского писал, что Епифаний Премудрый «много лет, паче же от самого взраста юности», жил вместе с Троицким игуменом (в течение 16-17 лет). Житие Сергия Радонежского Епифаний начал писать, по его собственным словам, «по лете убо единем или по двою по преставлении старцеве...». Создание Жития Преподобного Сергия, его учителя, явилось главным делом жизни Епифания. Он трудился над ним более четверти века, «имеях же у себе за 20 лет приготованы такового списания свитки». Он приступил к этой работе после кончины Преподобного в 1392 году (вероятно, в 1393 или 1394 гг.) и закончил ее, по мнению многих исследователей, в 1417-1418 гг., через 26 лет после его смерти. Цель своих трудов он определил сам: чтобы не забыли духовного подвига Пречудного старца - игумена всей Русской земли - «Аще убо аз не пишу, а ин никто же не пишет, боюся и осуждения притчи онаго раба лениваго, скрывшаго талант и обленившагося».

«Житие Сергия» существует в нескольких литературных версиях - редакциях. Списки его кратких редакций датируются XV веком, а самый ранний список пространной редакции, хранящийся в РГБ, относится лишь к середине 20х годов XVI века. Судя по заглавию, именно эта агиографическая версия создана была Епифанием Премудрым к 1418-1419 гг. Однако, к сожалению, авторский оригинал в своем целостном виде не сохранился. Тем не менее, по убеждению многих ученых, именно пространная редакция «Жития Сергия» заключает в себе наибольшой объем фрагментов, воспроизводящих непосредственно епифаниевский текст.

Как уже отмечалось, «Житие Сергия Радонежского» сохранилось в нескольких литературных версиях-редакциях: их насчитывают от 7 до 12. В XV веке текст Жития был переработан Пахомием Логофетом (он опубликован акад. Н.С. Тихонравовым в книге «Древние Жития Сергия Радонежского»). Как полагают, Пахомию принадлежит двадцатисловная часть «Жития», которая представляет собой переработку текста на основе не сохранившихся записей Епифания. Таким образом, в целом она все-таки в какой-то мере отражает исходный авторский замысел. Можно предположить, что Епифаний Премудрый не успел закончить свой труд и просил Пахомия, прибывшего в Троице-Сергиев монастырь ок. 1443 г., его продолжить. Вероятно, Пахомиевская редакция была создана в связи с обретеним в 1422 г. мощей Преподобного.

Наиболее известным продолжателем и переработчиком епифаниевского текста Жития Преподобного в XVII в. был Симон Азарьин. Постриженик Троице-Сергиевого монастыря (1624 г.) в дальнейшем Симон Азарьин занимал ответственные должности в монастыре, а в 1646-1653 гг. являлся Троицким келарем. Симон использовал один из списков Пространной редакции Жития Сергия и добавил к нему описание чудес, совершавшихся в XVI-XVII вв. Первый вариант подготовлен писателем в 1646 г. и тогда же был опубликован, но в издание Московского Печатного двора вошли только 35 глав, да и те в сокращении, так как многие чудеса были признаны неподтвержденными. Поэтому в 1654 г. Симон Азарьин написал вторую редакцию «Новоявленных чудес преподобного Сергия», содержавшую предисловие и 76 глав, а в 1656 г. подготовил новый, отре- дактированный и дополненный вариант «Книги о новоявленных чудесах преподобного Сергия».

Жизнь и дела Сергия Радонежского не были забыты и в XVIII в. Полагали даже, что сочинением его Жития занималась Екатерина II, но, как было установлено, в ее бумагах хранились выписки о Преподобном Сергии из Никоновской летописи.

Литература

1.Аксенова Г.В. Русская книжная культура на рубеже XIX-XX веков: Монография / Аксенова Г.В. - М.: Прометей, 2011. - 200 с.

2.Адрианова-Перетц В.П. Древнерусская литература и фольклор. - Л.: Наука, 1974. - 172 с.

3.Архимандрит Леонид Житие преподобного и богоносного отца нашего Сергия Чудотворца и похвальное ему слово / Архимандрит Леонид. - СПб.: [Б. и.], 1885. - 225 с.

4.Борисов Н.С. Преподобный Сергий Радонежский и духовные традиции Владимиро-Суздальской Руси // Журнал Московской патриархии. 1992. №11-12.

5.Васильев В.К. Сюжетная типология русской литературы XI-XX веков (Архетипы русской культуры). От Средневековья к Новому времени: Монография / В.К. Васильев. - Красноярск: ИПК СФУ, 2009. - 260 с.

6.Владимиров Л.И. Всеобщая история книги. - М.: Книга, 1988. - 310 с.

7.Виноградов В.В. Избранные труды. История русского литературного языка. - М.: Наука, 1978. - 320 с.

8.Вовина-Лебедева В.Г. Новый летописец: история текста. - СПб.: Дмитрий Буланин, 2004. - 397 с.

9.Гагаев А.А. Педагогика русской богословской мысли: Монография / Гагаев А.А., Гагаев П.А. - 2-е изд. - М.: ИЦ РИОР, НИЦ ИНФРА-М, 2016. - 191 с.

10.Горелов А.А. История мировых религий: Уч. пособ. / А.А. Горелов. - 5-е изд., стереотип. - М.: Флинта, 2011. - 360 с.

11.Горский А.В. Истоическое описание Свято-Троицкия Сергиевы Лавры, составленное по рукописным и печатным источникам. - М.: Даръ, 1890. 178 с.

12.Гумилевский Филарет Жития святых. - М.: Эксмо, 2015. - 928 с.

13.Демин А.С. О древнерусском литературном творчестве. - М.: Языки славянской культуры, 2003. - 758 с.

14.Еремин И.П. Киевская летопись как памятник литературы // Труды отдела древнерусской литературы. - С. 67-97.

15.Завальников В.П. Языковой образ святого в древнерусской агшнрафии (проблематика взаимной обусловленности лингвистического и экстра лнигвистичсского содержания языкового образа человека в определенной социокультурной ситуации): дисс. канд. филол. наук. Омск. 2003.

16.История русской философии: Учебник / Под общ. ред. М.А. Маслина. - 3-e изд., перераб. - М.: НИЦ ИНФРА-М, 2013. - 640 с.

17.Кабинетская Т.Н. Основы православной культуры: словарь / Т.Н. Кабинетская. - М.: Флинта: Наука, 2011. - 136 с.

18.Карунин Е.А. Педагогическое наследие Сергия Радонежского: дисс. канд. пед. наук. - М.: МГОПУ, 2000. - 195 с.

19.Кемтенов С.М. Россия в IX-XX веках: проблемы истории, историографии и источниковедения. - М.: Русский мир, 1999. - 559 с.

21.Клитина Е.Н. Симон Азарьин: новые данные по малоизученным источникам // Труды отдела древнерусской литературы. - Л.: Наука, 1979. - Т. 34. - 298-312.

22.Клосс Б.М. К изучению биографии преподобного Сергия Радонежского // Древнерусское искусство. Сергий Радонежский и художественная культура Москвы XIV-XV вв. - СПб., 1998.

23.Клосс Б.М. Заметки по истории Троице-Сергиевой лавры XV-XVII вв. // Труды по истории Троице-Сергиевой лавры. Б/м. 1998.

24.Ключевский В.О. Древнерусские жития святых как исторический источник. - М.: Наука, 1988. - 512 с.

25.Ковалев Н.С. Древнерусский литературный текст: проблемы исследования смысловой структуры и эволюции в аспекте категории оценки / Н.С. Ковалев. Волгоград: Изд. Волгоградского государственного университета, 1997. 260 с.

26.Кучкин В.А. Сергий Радонежский // Вопросы истории. 1992. №10.

27.Лепахин В. Икона в русской художественной литературе. - М.: Отчий дом, 2002. - 234 с.

28.Лихачев Д.С. Человек в литературе Древней Руси. М.: Наука, 1970. - 180 с.

29.Лопарев Хр. Описание некоторых греческих Житий святых. - СПб.: Leipzig: К.Л. Риккер, 1897. - Т. IV, вып. 3 и 4. - С. 337-401.

30.Муравьева Л.Л. О начале летописания в Троице-Сергиевом монастыре // Культура средневековой Москвы XIV-XVII вв. М., 1995.

31.Назаров В.Д. К истории «земной жизни» Сергия Радонежского (Биографические заметки) // Тезисы докладов Международной конференции «Троице-Сергиева лавра в истории, культуре и духовной жизни России». 29 сентября - 1 октября 1998 г. Сергиев Посад, 1998.

32.Нижников С.А. Мораль и политика в контексте духовных и интеллектуальных традиций: Монография / Нижников С.А. - М.: НИЦ ИНФРА-М, 2015. - 333 с.

33.Николаева С.В. Троице-Сергиев монастырь в XVI - начале XVIII века: состав монашеской братии и вкладчиков: дисс. канд. ист. наук. - М.: Институт российской истории, 2000. - 382 с.

34.Никольский Н.К. Рукописная книжность древнерусских библиотек (XI-XVII вв.) // Материалы для словаря владельцев рукописей, писцов, переписчиков, переводчиков, и правщиков, и книгохранителей. - 1974. - №1.- С. 17-18.

35.Никон, архимандрит. Житие и подвиги преподобного и богоносного отца нашего Сергия, игумена Радонежского и всея России чудотворца // Житие и подвиги преподобного Сергия Радонежского. Репринт с издания 1904 года. Издание Свято-Троице-Сергиевой лавры, 1990.

36.Перевезенцев С.В. Русская религиозно-философская мысль X-XVII вв. Основные идеи и тенденции развития. М., 1999.

37.Петров А.Е. Сергий Радонежский // Великие духовные пастыри России. М., 1999.

38.Подобедова О.И. Роль преподобного Сергия Радонежского в духовной жизни Русской земли (середина XIV-XV столетие) // Древнерусское искусство. Сергий Радонежский и художественная культура Москвы XIV-XV вв. СПб., 1998.

39.Романова А.А. Почитание святых и чудотворных икон в России в конце XVI - начале XVIII веков: дис. канд. ист. наук. - СПб.: СПбГУ, 2016. - 510 с.

40.Ростовский Д. Жития святых. В 12-ти томах. - М.: Воскресение, 2016. - 7888 с.

41.Сапунов В.В. Сергий Радонежский - собиратель земли Русской // Тезисы докладов Международной конференции «Троице-Сергиева лавра в истории, культуре и духовной жизни России». 29 сентября - 1 октября 1998 г. Сергиев Посад, 1998.

42.Семычко С.А. Сборник «Старчество» из библиотеки Симона Азарьина: описание состава. - М.: Индрик, 2006. - С. 218-245.

43.Уварова Н.М. Симон Азарьин как писатель середины XVII века: дисс. канд. фил. наук. - М.: МГПИ им. В.И. Ленина, 1975. - 298 с.

44.Уткин С.А. К биографии келаря Троице-Сергиева монастыря Симона Азарьина: по материалам Вкладной книги и синодиков Ипатиевского монастыря. - Сергиев Посад: Весь Сергиев Посад, 2004. - С. 166-175.

45.Шафажинская Н.Е. Монастырская просветительская культура России: Монография / Н.Е. Шафажинская. - М.: НИЦ ИНФРА-М, 2016. - 232 с.

Похожие работы на - Симон Азарьин - автор "Жития преподобного Сергия Радонежского"

Полное название произведения: «Житие преподобного отца нашего Сергия, игумена Радонежского, нового чудотворца»

История создания произведения «Житие Сергия Радонежского»

«Житие Сергия Радонежского» (так кратко именуется это произведение) представляет собой ярчайший образец древнерусской литературы. Преподобный Сергий — самый почитаемый и самый любимый русский святой. Не случайно известный историк прошлого В.О. Ключевский сказал, что Россия будет стоять до тех пор, пока теплится лампада у раки преподобного Сергия. Епифаний Премудрый, известный книжник начала XV века, инок Троице-Сергиевой Лавры и ученик Преподобного Сергия, написал самое первое Житие Сергия Радонежского через 26 лет после его смерти — в 1417-1418 гг. Для этого труда Епифаний в течение двадцати лет собирал документальные данные, воспоминания очевидцев и свои собственные записи. Великолепный знаток святоотеческой литературы, византийской и русской агиографии, блестящий стилист, Епифаний ориентировался в своем сочинении на тексты южнославянских и древнерусских житий, мастерски применив изысканный, насыщенный сравнениями и эпитетами стиль, получивший название «плетение словес». Житие в редакции Епифания Премудрого кончалось преставлением Преподобного Сергия. В самостоятельном виде эта древнейшая редакция Жития не дошла до нашего времени, а ее первоначальный облик ученые реконструировали по позднейшим сводам. Помимо Жития, Епифаний создал также Похвальное слово Сергию.
Первоначальный текст Жития сохранился в переработке Пахо-мия Логофета (Серба), афонского монаха, жившего в Троице -Сергиевом монастыре с 1440 по 1459 г. и создавшего новую редакцию Жития вскоре после канонизации Преподобного Сергия, состоявшейся в 1452 г. Пахомий изменил стилистику, дополнил текст Епифания рассказом об обретении мощей Преподобного, а также рядом посмертных чудес. Пахомий неоднократно исправлял Житие Преподобного Сергия: по мнению исследователей, существует от двух до семи Пахомиевых редакций Жития.
В середине XVII в. на основе переработанного Пахомием текста Жития (так называемой Пространной редакции) Симон Азарьин создал новую редакцию. Житие Сергия Радонежского в редакции Симона Азарьина вместе с Житием Игумена Никона, Похвальным словом Сергию и службами обоим святым было напечатано в Москве в 1б4б г. В 1653 г. по поручению царя Алексея Михайловича Симон Азарьин доработал и дополнил Житие: он вернулся к неопубликованной части своей книги, добавил в нее ряд новых рассказов о чудесах Преподобного Сергия и снабдил эту вторую часть обширным предисловием, однако эти дополнения не были тогда изданы.

На Руси была популярна житийная литература, или агиографическая (от греч. hagios — святой, grapho — пишу) литература. Жанр жития возник в Византии. В древнерусской литературе он появился как жанр заимствованный, переводной. На основе переводной литературы в XI в. на Руси возникает и оригинальная житийная литература. Слово «житие» в церковно-славянском языке означает «жизнь». Житиями назывались произведения, рассказывающие о жизни святых — государственных и религиозных деятелей, чья жизнь и деяния были расценены как образцовые. Жития имели прежде всего религиозно-назидательный смысл. Входящие в них истории — предмет для подражания. Порой факты из жизни изображаемого персонажа искажались. Связано это было с тем, что житийная литература ставила своей целью не достоверное изложение событий, а поучение. В житиях было четкое разграничение персонажей на положительных и отрицательных героев.
Житие повествует о жизни человека, который достиг христианского идеала — святости. Житие свидетельствует о том, что каждый может прожить правильной христианской жизнью. Поэтому героями жития могли быть люди разного происхождения: от князей до крестьян.
Житие пишут после смерти человека, после признания его церковью святым. Первое русское житие Антония Печерского (одного из основателей Киево-Печерской лавры) до нас не дошло. Следующим было создано «Сказание о Борисе и Глебе» (середина XI в.). Житие, повествующее о Сергее Радонежском, явилось настоящим украшением житийного жанра. С древности до нашего времени дошли традиции жития. Из всех древних жанров житие оказался наиболее устойчивым. В наше время канонизированы, то есть признаны святыми, Андрей Рублев, Амвросий Оптинский, Ксения Петербургская, написаны их жития.

«Житие...» — это повесть о выборе человеческого пути. Значение слова многозначно. Два его значения противостоят друг другу: это путь географический и путь духовный. Объединительная политика Москвы проводилась суровыми мерами. Правда, страдали от неё в первую очередь феодальные верхи тех княжеств, которые Москва подчиняла себе, страдали главным образом за то, что не хотели этого подчинения, боролись против него за сохранение старых феодальных порядков. Епифаний нарисовал правдивую картину русской жизни первой половины XV в., когда память о ней ещё свежа была у современников Епифания, но это отнюдь не выражение «антимосковских» отношений автора. Епифаний показывает, что Сергий, несмотря на то, что родители его покинули родной город из-за притеснений московского наместника, в дальнейшем делается самым энергичным проводником именно московской объединительной политики. Он решительно поддержал Дмитрия Донского в его борьбе с суздальским князем Дмитрием Константиновичем за великое Владимирское княжение, полностью одобрял Дмитрия в решении начать борьбу с Мамаем, примирил Дмитрия Донского с Олегом Рязанским, когда это стало нужно для Москвы. Признавая Сергия Божьим угодником, Епифаний тем самым освещал в глазах средневековых читателей прежде всего политическую деятельность Сергия. Поэтому враги Сергия упорно и долго мешали Епифанию написать житие его учителя, являвшееся предпосылкой к канонизации Сергия.

Преподобный Сергий поддерживал объединительные усилия Москвы для возвеличивания и укрепления Русского государства. Сергий Радонежский был одним из вдохновителей Руси на Куликовскую битву. Особое значение имела поддержка и благословение его Дмитрию Донскому накануне сражения. Именно это обстоятельство и придало имени Сергия звучание национального единства и согласия. Епифаний Премудрый показал передовые политические взгляды преподобного Сергия, возвеличил деяния старца.
Канонизация в Русской православной церкви совершалась при наличии трех условий: святая жизнь, чудеса как прижизненные, так и посмертные, обретение мощей. Сергий Радонежский начал широко почитаться за свою святость еще при жизни. Канонизация преподобного состоялась через тридцать лет после его смерти, в июле 1422 г., когда были обретены мощи. Поводом к открытию мощей преподобного послужило следующее обстоятельство: к одному из монахов Троицкой обители во сне явился Сергий Радонежский и сказал: «Зачем оставляете меня столько времени во гробе?»

Основные герои анализируемого произведения «Житие Сергия Радонежского»

Сергий Радонежский является одним из самых популярных героев средневековой русской литературы. «Житие...» подробно рассказывает о его жизни и деяниях. Князья московские и удельные посещали Сергия в его обители, и сам он выходил к ним из ее стен, бывал в Москве, крестил сыновей Дмитрия Донского. Сергий с подачи митрополита Алексия взвалил на себя тяжелый груз политической дипломатии: он неоднократно встречался с русскими князьями, чтобы склонить их к союзу с Дмитрием. Перед Куликовской битвой Сергий дал Дмитрию благословение и двух иноков — Александра (Пересвета) и Андрея (Ослябю). В «Житии» предстает идеальный герой древней литературы, «светоч», «божий сосуд», подвижник, человек, выражающий национальное самосознание русского народа. Произведение построено в соответствии со спецификой жанра жития. С одной стороны, Сергий Радонежский — это историческое лицо, создатель Троице-Сергиева монастыря, наделенный достоверными, реальными чертами, а с другой, — это художественный образ, созданный традиционными художественными средствами житийного жанра. Скромность, душевная чистота, бескорыстие — нравственные черты, присущие преподобному Сергию. Он отказался от архиерейского чина, считая себя недостойным: «Кто я такой — грешный и худший из всех человек?» И был непреклонен. Епифаний пишет, что многие трудности претерпел преподобный, великие подвиги постнического жития творил; добродетелями его были: бдение, сухоядение, на земле возлежание, чистота душевная и телесная, труд, бедность одежды. Даже став игуменом, он не изменил своим правилам: «Если кто хочет быть старейшим, да будет всех меньше и всем слуга!» Он мог пребывать по три-четыре дня без пищи и есть гнилой хлеб. Чтобы заработать еду, брал в руки топор и плотничал, тесал доски с утра до вечера, изготовлял столбы. Непритязателен был Сергий и в одежде. Одежды новой никогда не надевал, «то, что из волос и шерсти овечьей спрядено и соткано, носил». И кто не видел и не знал его, тот не подумал бы, что это игумен Сергий, а принял бы его за одного из чернецов, нищего и убогого, за работника, всякую работу делающего.
Анализ произведения показывает, что автор подчеркивает «светлость и святость», величие Сергия, описывая его кончину. «Хоть и не хотел святой при жизни славы, но крепкая сила Божия его прославила, перед ним летали ангелы, когда он преставился, провожая его к небесам, двери открывая ему райские и в желанное блаженство вводя, в покои праведные, где свет ангельский и Всесвятской Троицы озарение принял, как подобает постнику. Таково было течение жизни святого, таково дарование, таково чудотворение — и не только при жизни, но и при смерти...».

Сюжет и композиция

Композиционное построение житийной литературы было строго регламентировано. Обычно повествование начиналось вступлением, в котором объяснялись причины, побудившие автора приступить к повествованию. Затем следовала основная часть — собственно сам рассказ о жизни святого, его смерти и посмертных чудесах. Завершалось житие похвалой святому. Композиция жития, повествующего о Сергии Радонежском, соответствует принятым канонам. Житие открывается авторским вступлением: Епифаний благодарит Бога, который даровал святого старца преподобного Сергия русской земле. Автор сожалеет, что никто не написал еще о старце «пречудном и предобром», и с Божьей помощью обращается к написанию «Жития». Называя жизнь Сергия «тихим, дивным и добродетельным» житием, сам он воодушевляется и одержим желанием писать, ссылаясь на слова Василия Великого: «Будь последователем праведных и их житие и деяния запечатлей в сердце своем».
Центральная часть «Жития» повествует о деяниях Сергия и о божественном предназначении ребенка, о чуде, произошедшем до рождения его: когда его мать пришла в церковь, он трижды прокричал
в ее утробе. Мать же носила его «как сокровище, как драгоценный камень, как чудный бисер, как сосуд избранный».
Сергий родился в окрестностях Ростова Великого в семье знатного, но бедного боярина. В семилетнем возрасте Варфоломея (так его звали до пострижения в монахи) отдали в школу, которая была в попечении епископа Ростовского Прохора. По легенде, сначала мальчику грамота давалась трудно, но вскоре он увлекся учебой и показал отличные способности. Родители с семьей вскоре переселились в Радонеж. В конце своей жизни Кирилл и Мария постриглись в монашество в Покровском монастыре в Хотьково. После их смерти второй сын Варфоломей решил тоже начать иноческую жизнь. Вместе со старшим братом Стефаном, который уже принял монашеский постриг в связи со смертью жены, Варфоломей ушел на речку Кончуру, протекавшую в 15 км севернее Радонежа. Здесь братья построили церковь во имя Святой Троицы. Вскоре, не справившись с трудностями жизни в пустыне, Стефан ушел в Москву. Варфоломей, оставшись один, начал готовиться в монахи. 7 октября 1342 г. он был пострижен в монахи, получив имя Сергия. А так как Троицкий монастырь был основан на территории Радонежской волости, за преподобным Сергием закрепилось прозвище Радонежский. Кроме Троице-Сергиевой, Сергий основал еще Благовещенскую обитель на Киржаче, Борисоглебский монастырь близ Ростова и другие обители, а его ученики учредили около 40 монастырей.

Художественное своеобразие

В произведениях агиографического жанра предполагается описание как внешних событий, так и событий внутренней духовной жизни святого. Епифаний не только использовал всё богатство книжной средневековой русской культуры, созданное до него, но и развил далее, создал новые приёмы литературно-художественного изображения, раскрыл неисчерпаемую сокровищницу русского языка, получившего под пером Епифания особый блеск и выразительность. Поэтическая речь его при всём своём разнообразии нигде не обнаруживает произвольной игры словами, но всегда подчинена идейному замыслу писателя.
Непосредственный лиризм и теплота чувства, психологическая наблюдательность, умение подмечать и запечатлевать окружающий человека пейзаж, неожиданные для литературы подобного рода образно-выразительные средства — все это характеризует художественную манеру письма Епифания Премудрого. В «Житии Сергия Радонежского» чувствуется большая художественная зрелость писателя, выражающаяся в сдержанности и выразительности описаний.
Литературная деятельность Епифания Премудрого способствовала утверждению в литературе стиля «плетения словес». Этот стиль обогащал литературный язык, содействовал дальнейшему развитию литературы.
Д.С. Лихачев отмечал в «Житии...» «особую музыкальность». Длинные перечисления применяются там особенно, где требуется подчеркнуть многочисленные добродетели Сергия, многочисленные его подвиги или трудности, с которыми он борется в пустыне. Чтобы подчеркнуть перечисление, сделать его заметным для читающего и слушающего, автор часто пользуется единоначатиями. И опять-таки эти единоначатия имеют не столько формально риторическое значение, сколько смысловое. Повторяющееся в начале каждого предложения слово подчеркивает основную мысль. Когда это единоначатие употреблено слишком большое число раз и может утомить читателя, оно заменяется синонимическим выражением. Значит, важно не само слово, а повторение мысли. Так, например, указывая на причину написания Жития Сергия и устраняя возможную мысль о том, что он принял на себя непосильную задачу, автор пишет: «...да не забвено будет житие святого тихое и кроткое и не злобивое, да не забвено будет житие его честное и непорочное и безмятежное, да не забвено будет житие его добродетелное и чюд-ное и преизящное, да не забвены будут многая его добродетели и великаа исправлениа, да не забвены будуть благыа обычаа и добро-нравныя образы, да не будут бес памяти сладкаа его словеса и лю-безныа глаголы, да не останет бес памяти таковое удивление, иже на немъ удиви богь...» Наиболее часто в стиле «плетения слов» участвует удвоение понятия: повторение слова, повторение корня слова, соединение двух синонимов, противопоставление двух понятий и т.д. Принцип двойственности имеет мировоззренческое значение в стиле «плетения словес». Весь мир как бы двоится между добром и злом, небесным и земным, материальным и нематериальным, телесным и духовным. Поэтому бинарность играет роль не простого формально-стилистического приема — повтора, а противопоставления двух начал в мире. В сложных, многословесных бинарных сочетаниях нередко используются одинаковые слова и целые выражения. Общность слов усиливает сопоставление или противопоставление, делает его в смысловом отношении более ясным. Даже в тех случаях, когда перечисление захватывает целый ряд компонентов, оно часто делится на пары: «...житие скръбно, житие жестко, от-всюду теснота, отвсюду недостаткы, ни имущим ни откуду ни ястиа, ни питиа».

Значение произведения «Житие преподобного отца нашего Сергия, игумена Радонежского, нового чудотворца»

«Сергий явился, как свет светильник, и своим с покойным светом озарил всю историю Русской земли — на много веков вперед. Сергий принес на Русь возрождение духа. Того духа, который вскоре поднял и отстроил огромную православную державу. Сперва вокруг него отстроились двенадцать келий (апостольское число!). Пройдет еще несколько десятков лет, и вокруг него, затаив дыхание, будет стоять вся Россия», — читаем в книге Д. Орехова. Поддерживая политику централизации, которую проводили московские князья, Сергий Радонежский оказался в центре общественно-политической жизни Руси второй половины XIV в., был сподвижником московского великого князя Дмитрия Донского в его подготовке к Куликовской битве 1380 г.
Сергий, а вслед за ним и его ученики несли веру в неосвоенные земли, строили лесные монастыри. Епифаний Премудрый, создатель храмов Никон, переводчик греческих книг Афанасий Высоцкий, иконописец Андрей Рублев — все они явились последователями духовного пути Сергия Радонежского.
С именем Сергия Радонежского непосредственно связана Свято-Троицкая Сергиева лавра — уникальный памятник архитектуры ХУ1-ХУ11 веков. На ее территории находится несколько храмов, в том числе Собор в честь Успения Пресвятой Богородицы, Михеевский храм, Храм во имя Преподобного Сергия Радонежского. Тысячи паломников посещают лавру, чтобы прикоснуться к святыням русского народа, обрести душевный покой. А самый главный и самый древний памятник Троице-Сергиевой лавры — Троицкий собор. Ему более пятисот лет. В этом соборе находится гробница Сергия Радонежского.
Русские цари считали за великую честь крестить своих детей в Троицком соборе. Перед военными походами молились Сергию и просили у него помощи. До сих пор огромный поток людей приходит в собор, тем самым выражая глубокое уважение, почтение русскому святому Сергию Радонежскому.

Это интересно

Сергий Радонежский занимал особое место в жизни и творчестве художника Михаила Нестерова (1862-1942). Художник даже считал, что святой спас его от смерти в младенчестве. Самая значительная картина Нестерова, посвященная Сергию Радонежскому, «Видение отроку Варфоломею», была написана в 90-е гг. XIX в. Она произвела взрыв в художественной среде. Художник предвидел, что этому полотну уготована слава. «Жить буду не я, — говорил он. — Жить будет «Отрок Варфоломей». В творческом наследии Нестерова эта картина открывает целый цикл произведений, воплощающих русский религиозный идеал.
Во время размышлений над будущей картиной Нестеров жил в окрестностях Троице-Сергиевой лавры, посещал места, связанные с деятельностью святого Сергия. Художник избирал эпизод из жизни святого Сергия, когда благочестивому отроку, посланному отцом на поиски пропавшего стада, было видение. Таинственный старец, к которому отрок, тщетно пытавшийся овладеть грамотой, обратился с молитвой, одарил его чудесным даром премудрости и постижения смысла Священного Писания.
Нестеров выставил «Отрока Варфоломея» на XVIII передвижной выставке. Очевидец триумфа Нестерова вспоминал, что «нельзя даже представить себе впечатление, которое она произвела на всех.
Картина действовала ошеломляюще». Но были и критики картины. Видный идеолог передвижничества Г. Мясоедов доказывал, что золотой венчик вокруг головы святого надо закрасить: «Ведь это же абсурд даже с точки зрения простой перспективы. Допустим, что вокруг головы святого круг золотой. Но ведь вы видите его вокруг лица, повёрнутого к нам в анфас? Как же можете видеть его таким же кругом, когда это лицо повернётся к вам в профиль? Венчик тогда тоже будет виден в профиль, то есть в виде вертикальной золотой линии, пересекающей лицо, а вы рисуете его таким же кругом! Если же это не плоский круг, а шаровидное тело, окутывающее голову, то почему же сквозь золото так ясно и отчётливо видна вся голова? Вдумайтесь, и вы увидите, какую написали нелепость». Столкнулись два века, и каждый говорил на своём языке: упрощённый реализм боролся с символическим видением внутреннего мира человека. Протест вызывали и нимб, и старец. И пейзаж, и бесплотный отрок (по преданию, он писался с «больнушки» — деревенской больной девочки из-под Троице-Сергиевой лавры). К П.М.Третьякову явилась целая депутация художников с требованием отказаться от приобретения «Варфоломея». Третьяков картину купил, и она вошла в пантеон русского искусства.
Окрылённый успехом, живописец решает создать целый картинный цикл, посвященный Сергию Радонежскому. Триптих — форма весьма редкая в те годы — напрямую восходил к череде иконописных клейм, к деисусному ряду иконостаса. В «Трудах преподобного Сергия» (1896-1897) также главенствующую роль играет пейзаж, причём разных времён года. Сергий, с его крестьянской, простонародной натурой, осуждал праздность монахов и сам первый показывал пример смиренного трудолюбия. Здесь Нестеров приблизился к осуществлению своей постоянной мечты — создать образ совершенного человека, близкого родной земле, человеколюбивого, доброго. В Сергии нет не только ничего напористого, но и ничего выспреннего, показного, нарочитого. Он не позирует, а просто живёт среди себе подобных, ничем не выделяясь.
Говоря о другом художнике — Николае Рерихе, чья жизнь и творчество были связаны не только с Россией, но и с Индией, нужно вспомнить, что одной из самых значительных серий картин, созданных в Индии, были «Учители Востока». В картине «Тень учителя» Рерих воплотил предание о том, что тени древних мудрецов могут являться людям для напоминания о нравственном долге. Среди полотен, посвященных великим учителям человечества — Будде, Магомету, Христу, — есть и картина с образом святого Сергия Радонежского, которому художник отводил роль спасителя России во всех трагических поворотах её истории. Рерих верил в историческую миссию России. Русская тема не уходила из его творчества; с особой силой она возродилась в годы Отечественной войны. Рерих писал русских святых, князей и былинных героев, словно призывая их на помощь сражавшемуся русскому народу. Опираясь, как когда-то, на традиции древнерусской иконы, он пишет образ святого Сергия. По свидетельству Елены Ивановны Рерих, святой явился художнику незадолго до его кончины.

Борисов КС. И свеча бы не угасла... Исторический портрет Сергия Радонежского. - М., 1990.
Давыдова Н.В. Евангелие и древнерусская литература. Учебное пособие для учащихся среднего возраста. Сер.: Древнерусская литература в школе. — М.: МИРОС, 1992.
Древнерусская литература: книга для чтения. 5-9 классы / сост. Е. Рогачевская. М., 1993.
Лихачев Д.С Великое наследие. Классические произведения Древней Руси. — М.: Современник, 1980.
Лихачев Д.С. Поэтика древнерусской литературы. М.: Наука, 1979.
Орехов Д. Святые места России. — СПб.: ИД «Невский проспект», 2000.

ЖИТИЕ ПРЕПОДОБНОГО И БОГОНОСНОГО ОТЦА НАШЕГО, ИГУМЕНА СЕРГИЯ ЧУДОТВОРЦА. НАПИСАНО ПРЕМУДРЕЙШИМ ЕПИФАНИЕМ

Слава Богу за все и за всяческие дела, за которые всегда прославляется великое и трисвятое имя, которое и вечно прославляемо! Слава Богу вышнему, в Троице славимому, который упование, свет и жизнь наша, в которого мы веруем, ради которого мы крестились, им мы живем, и движемся, и существуем! Слава показавшему нам жизнь мужа святого и старца духовного! Ведь Господь знает, как прославлять славящих его и благословлять благословляющих его, и он всегда прославляет своих угодников, славящих его жизнью чистой, и богоугодной, и добродетельной.

Благодарим Бога за великую его благость, сошедшую на нас, как сказал апостол: «Благодарность Богу за неизреченный его дар!» Ныне же мы должны особенно благодарить Бога за то, что даровал он нам такого старца святого, — говорю о господине преподобном Сергии, — в земле нашей Русской, в стране нашей полунощной, в дни наши, в последние времена и годы. Гроб его находится у нас и перед нами, и, приходя к нему с верой всегда, великое утешение душам нашим мы получаем и большую пользу; воистину великий это нам от Бога дар дарован.

Удивляюсь я тому, сколько лет минуло, а житие Сергия не написано. И охватила меня великая печаль, что с тех пор, как умер святой старец, чудесный и предобрый, уже двадцать шесть лет прошло, и никто не дерзнул написать о нем, — ни далекие ему люди, ни близкие, ни великие люди, ни простые: известные не хотели писать, а простые не смели. Через один или два года после смерти старца я, окаянный и дерзкий, дерзнул сделать это. Вздохнув пред Богом и имя старца призвав в молитве, начал я подробно кое-что записывать о жизни старца, себе втайне говоря: «Я не возношусь ни перед кем, но для себя пишу, про запас, и на память, и для пользы». Были у меня за двадцать лет приготовлены с записями свитки, в которых написаны были некоторые главы о жизни старца для памяти: кое-что в свитках, кое-что в тетрадях, хотя и не по порядку, начало в конце, а конец в начале.

Так я ждал в то время и в те годы, желая, чтобы кто-нибудь значительнее меня и разумнее меня написал, а я бы пошел поклониться ему, чтобы и меня он поучил и вразумил. Но, расспросив, я услышал и узнал точно, что никто нигде так и не собрался писать о нем; и когда я вспомню или услышу об этом, то думаю и размышляю: почему такая тихая, и чудесная, и добродетельная жизнь его оставалась не описанной столь долгое время? Пребывал я несколько лет как бы в безделье и в размышлении, погружаясь в недоумение, в печали скорбя, умом удивляясь, желанием обуреваем. И объяло меня страстное желание хотя бы как-то начать писать, пусть немногое из многого, о жизни преподобного старца.

И нашел я неких старцев, премудрых в ответах, рассудительных и разумных, и расспросил я о Сергии, чтобы они успокоили мое желание, и спросил у них, следует ли мне писать. Они же в ответ сказали: «Насколько плохо и насколько не подобает о жизни нечестивых спрашивать, настолько не подобает жизнь святых мужей забывать, и не описывать, и молчанию предавать, и в забвении оставлять. Если мужа святого житие написано будет, то от этого будет польза большая вместе с утешением писателям, рассказчикам, слушателям; если же старца святого житие не написано будет, а знавшие и помнившие его умрут, то зачем такую полезную вещь оставлять в забвении и, как пучине, молчанию предать? Если не будет написано житие его, то как узнать не знавшим и не ведавшим его, каков он был, или откуда происходил, как родился, и как вырос, и как постригся, и как воздержанно существовал, и как он жил, и каков был конец жизни его? Если же будет написано житие, то, услышав о нем, кто-нибудь последует примеру жизни Сергия и от этого пользу получит. Ведь пишет Великий Василий: “Будь подражателем праведно живущим и их жизнь и деяния запечатлей в сердце своем”. Видишь, как повелевает он жития святых писать — не только на пергамене, но и в сердце своем пользы ради, а не скрывать и не таить: ведь тайну цареву следует хранить, а дела Божьи проповедовать — дело доброе и полезное».

И поэтому пришлось мне допытываться и расспрашивать древних старцев, хорошо сведущих, поистине знающих жизнь его, как говорит святое Писание: «Спроси отца твоего, и он возвестит тебе, и старцев твоих, и они скажут тебе». Все, что я услышал и узнал, — отцы сказали мне, кое-что от старцев слышал, и кое-что своими глазами видел, и кое-что из уст самого Сергия слышал, и кое-что узнал от человека, прислуживавшего ему немалое время и лившего воду на руки его, и кое-что еще слышал от брата его старшего Стефана, который был родным отцом Федора, архиепископа ростовского; иные же вещи я узнал от других старцев древних, достоверных очевидцев рождения его, и воспитания, и обучения грамоте, возмужания его, и юности до самого пострижения его; а другие старцы были очевидцами и свидетелями правдивыми и пострижения его, и начала пустынножительства его, и поставления его на игуменство; а о других событиях у меня были другие повествователи и рассказчики.

Но на множество трудов старца и великих дел его взирая, я был как бы безгласен и безделен, находясь в недоумении от ужаса, не находя слов нужных, достойных деяний его. Как могу я, бедный, в нынешнее время все житие Сергия по порядку написать, и о многих делах его и бессчетных трудах его рассказать? Откуда начну, чтобы по достоинству обо всех деяниях его и подвигах рассказать слушателям? Или что подобает прежде всего вспомнить? Или какие слова нужны для похвалы ему? Где найду мудрость, нужную для этого рассказа? Как такую, трудно передаваемую повесть расскажу, не знаю, — не будет ли это свыше моих сил? Как не может маленькая лодка удержать большой и тяжкий груз, так не может вынести наше бессилие и ум этого рассказа.

Хотя и свыше наших сил этот рассказ, но мы все же молимся всемилостивому и всесильному Богу и пречистой его Матери, чтобы он вразумил и помиловал меня, грубого и неразумного, чтобы он дал мне дар слова, который раскроет уста мои, — не ради меня, недостойного, но ради молитв святых старцев. И самого этого Сергия я призываю на помощь, и осеняющую его духовную благодать, чтобы он был мне помощником и поддержкой в рассказе, а также его стадо, призванное Богом, благое общество, собрание честных старцев. К ним я со смирением припадаю, и касаюсь их ног, и на молитву их призываю и побуждаю. Ведь очень в их молитвах я всегда нуждаюсь, особенно же сейчас, когда я начинаю это начинание и стремлюсь повесть эту рассказать. И пусть никто не осуждает меня, дерзающего на это: я сам не имел бы возможности и сил начать писать, но любовь и молитва преподобного старца влечет и томит мои помыслы и принуждает рассказывать и писать.

Следует яснее сказать, что хотя бы я, недостойный, и мог писать, но мне все же следовало бы со страхом молчать и на уста свои перст наложить, зная свою немощь, а не произносить устами слова, какие не подобает, и не следовало бы дерзать на дело, которое выше сил моих. Но все же печаль отягощает меня, и жалость охватила меня: жизнь такого великого старца святого, знаменитого и прославленного, всюду известна — и в дальних странах, и в городах об этом муже, известном и славном, все рассказывают — и за столько лет житие его не было составлено и написано. Я думал это молчанию предать, как будто в пучину забвения погрузить. Если не будет написано житие старца и оставлено без воспоминания, то не повредит это святому тому старцу, если не останется у нас воспоминаний и писаний о нем: ведь тем, имена которых на небесах Богом написаны, нет надобности в писаниях и воспоминаниях людских. Но мы сами тогда пользы не получим, пренебрегши таким полезным делом. И поэтому, все собрав, начинаем писать, чтобы и остальные монахи, которые не видели старца, прочли этот рассказ и последовали добродетели старца и поверили в его жизнь; ведь сказано: «Блаженны не видевшие и уверовавшие». Более других одна печаль сокрушает меня и обуревает меня: если я не напишу и никто другой не напишет жития, то боюсь быть осужденным согласно притче о рабе ленивом, скрывшем талант и обленившемся. Ведь добродетельный старец Сергий, чудесный страстотерпец, без лени всегда в подвигах добрых пребывал и никогда не ленился; мы же не только не стремимся к подвигам, но даже об известных чужих трудах, которыми славна жизнь Сергия, ленимся сообщить в повести, рассказать об этом слушателям.

Теперь же, если Бог поможет, хочу уже приступить к рассказу, начиная от рождения Сергия, и поведать о его младенчестве, и детстве, и юности, и об иноческой жизни его, и об игуменстве, и до самой кончины его, чтобы не забыты были великие деяния его, чтобы не забыта была жизнь его, чистая, и тихая, и богоугодная. Но сомневаюсь, боюсь приступить к написанию повести, не смею и недоумеваю, как начать писать, ведь свыше сил моих дело это, ведь я немощен, и груб, и неразумен.

Но, однако, надеюсь на милосердного Бога и на молитву угодника его, преподобного старца, и у Бога прошу милости, и благодати, и дара слова, и разума, и памяти. И если Бог даст мне это, и вразумит меня, и научит меня, своего раба недостойного, то не отчаиваюсь я получить милость его благую и благодать его сладостную. Ведь он может творить все, что хочет, может даровать слепым прозрение, хромым исцеление, глухим слух, немым речь. Так и мое помрачение ума он может просветить, и мое неразумие поправить, и мое неумение умением сделать во имя Господа нашего Иисуса Христа, сказавшего: «Без меня вы не можете ничего сделать; ищите и найдете, просите и получите». Господа Бога, Спаса и помощника на помощь призываю: он есть Бог наш, великодатель, подающий благо, дарователь богатых даров, наставник в премудрости и дающий разум, неученых учитель, учащий людей разуму, дающий умение неумеющим, дающий молитву молящемуся, дающий просящему мудрость и разум, дающий всякое дарование благое, дающий дар на пользу просящим, дающий незлобивым хитрость и отроку юному чувство и ум, произнесение же слов его просвещает и разум дает младенцам.

Здесь кончаю предисловие, Бога вспомнив и на помощь призвав его: хорошо с Богом начать дело, и с Богом кончить его, и с Божьими рабами беседовать, и о Божьем угоднике повесть писать. Начнем уже самое главное, возьмемся за повествование, чтобы приступить к началу рассказа; и вот уже о жизни старца с Божьей помощью начинаем писать так.

НАЧАЛО ЖИТИЯ СЕРГИЯ

Благослови, Отче! Преподобный отец наш Сергий родился от родителей благородных и благоверных: от отца, которого звали Кириллом, и матери, по имени Мария, которые были Божьи угодники, правдивые перед Богом и перед людьми, и всякими добродетелями полны и украшены, что Бог любит. Не допустил Бог, чтобы такой младенец, который должен был воссиять, родился от неправедных родителей. Но сначала создал Бог и предуготовил таких праведных родителей его и потом от них произвел своего угодника. О достохвальная чета! О добрейшие супруги, бывшие такому младенцу родителями! Сначала подобает почтить и похвалить родителей его, и это неким добавлением будет к похвалам и почестям ему. Ведь нужно было, чтобы дарован был Сергий Богом многим людям для блага, для спасения и для пользы, и поэтому не пристало такому младенцу от неправедных родиться родителей, и другим, то есть неправедным родителям, не пристало бы родить это дитя. Только тем избранным родителям Бог его даровал, что и случилось: соединилось добро с добром и лучшее с лучшим.

И свершилось некое чудо до рождения его: случилось нечто такое, что нельзя молчанию предать. Когда ребенок еще был в утробе матери, однажды — дело было в воскресенье — мать его вошла в церковь, как обычно, во время пения святой литургии. И стояла она с другими женщинами в притворе, а когда должны были приступить к чтению святого Евангелия и все люди стояли молча, тогда внезапно младенец начал кричать в утробе матери, так что многие ужаснулись от этого крика — преславного чуда, совершившегося с этим младенцем. И вот снова, перед тем как начали петь херувимскую песнь, то есть «Иже херувим», внезапно младенец начал вторично громко кричать в утробе, громче, чем в первый раз, так что по всей церкви разнесся голос его, так что и сама мать его в ужасе стояла, и женщины, бывшие там, недоумевали про себя и говорили: «Что же будет с этим младенцем?» Когда же иерей возгласил: «Вонмем, святая святым!» — младенец снова, в третий раз, громко закричал.

Мать же его чуть на землю не упала от сильного страха и, ужаснувшись, в великом трепете, начала тихо плакать. Остальные же благоверные женщины подошли к ней, стали спрашивать ее, говоря: «Что это — не ребенок ли у тебя за пазухой в пеленках, а мы его детский крик слышали, раздававшийся по всей церкви?» Она же в растерянности из-за обильных слез не могла ничего им сказать, но только ответила: «Ищите, — сказала она, — в другом месте, а у меня нет ребенка». Они же допытывались, спрашивая друг друга, и поискали, и не нашли. Снова они обратились к ней, говоря: «Мы по всей церкви искали и не нашли младенца. Кто же тот младенец, который кричал?» Мать же его, не в силах утаить того, что произошло и о чем они спрашивали, ответила им: «Младенца за пазухой у меня нет, как вы думаете, но в утробе у меня ребенок, еще не родившийся. Он и кричал». Женщины же сказали ей: «Как может быть дарован голос до рождения младенцу, еще находящемуся в утробе?» Она же ответила: «Я тому и сама удивляюсь, вся объята страхом, трепещу, не понимая случившегося».

И женщины, вздыхая и бия себя в грудь, возвращались каждая на свое место, так говоря про себя: «Что же это будет за ребенок? Да будет с ним воля Господня». Мужчины же в церкви, все это слышавшие и видевшие, в ужасе стояли молча, пока иерей совершил святую литургию, снял ризы свои и отпустил людей. И разошлись все восвояси; и страшно было всем, слышавшим это.

Мария же, мать его, с того дня, когда было это знамение и происшествие, с тех пор пребывала благополучно до родов и носила младенца в утробе как некое бесценное сокровище, и как драгоценный камень, и как чудесный жемчуг, и как сосуд избранный. И когда в себе ребенка носила и была им беременна, тогда она себя блюла от всякой скверны и от всякой нечистоты, постом ограждала себя, и всякой пищи скоромной избегала, и мяса, и молока, и рыбы не ела, лишь хлебом, и овощами, и водой питалась. От пьянства совершенно воздерживалась, а вместо различных напитков одну только воду, и ту понемногу, пила. Часто же втайне наедине вздыхая, со слезами молилась Богу, так говоря: «Господи! Спаси меня, соблюди меня, убогую рабу твою, и младенца этого, которого ношу я в утробе моей, спаси и сохрани! Ты, Господи, охраняющий младенца, — да будет воля твоя, Господи! И да будет имя твое благословенно во веки веков! Аминь!»

И делая так, жила она до самого рождения ребенка; усердно постилась и молилась, так что само зачатие и рождение ребенка произошли в посте и молитве. Была она добродетельна и весьма богобоязненна, так как уже до рождения ребенка поняла и уразумела такое знамение и явление, достойное удивления. И советовалась она с мужем своим, говоря так: «Если родится у нас мальчик, дадим обет принести его в церковь и отдать его благодетелю всех Богу»; что и сбылось. О вера славная! О любовь благая! Еще до рождения ребенка обещали родители привести его и отдать дарователю благ Богу, как в древности сделала Анна-пророчица, мать Самуила-пророка.

Когда настал срок родов, родила она своего младенца. И, весьма радостно рождение его встретив, родители позвали к себе родных, и друзей, и соседей, и предались веселью, славя и благодаря Бога, давшего им такое дитя. После рождения его, когда в пеленки был завернут младенец, нужно было к груди его приносить. Но когда случалось, что его мать ела некую мясную пищу, которой она насыщала и наполняла свою плоть, тогда младенец никак не хотел грудь брать. И это случалось не один раз, но иногда день, иногда два дня ребенок не ел. Поэтому страх вместе со скорбью овладевал родившей младенца и родственниками ее. И с трудом они поняли, что не хочет младенец пить молоко, когда мясом питается кормящая его, но согласен пить, только если она не будет разрешаться от поста. И с той поры мать воздерживалась и постилась, и с тех пор младенец стал всегда, как должно, кормиться.

И пришел день исполнения обета его матери: после шести недель, то есть когда наступил сороковой день после рождения его, родители принесли ребенка в церковь Божью, отдавая то, что получили от Бога, поскольку они обещали отдать ребенка Богу, даровавшему его; к тому же иерей повелевал, чтобы ребенок получил крещение божественное. Иерей же, приготовив ребенка к таинству и много молитв сотворив над ним, с радостью духовной и старанием окрестил его во имя Отца, и Сына, и Святого Духа — именем Варфоломей в святом крещении назвав его. Он вынул ребенка, принявшего обильно благодать Святого Духа, из купели, и почувствовал иерей, осененный духом Божьим, понял, что сосудом избранным будет этот младенец.

Отец его и мать хорошо знали Святое писание, и рассказали они иерею, как их сын, еще находившийся в утробе матери, в церкви три раза прокричал: «Не знаем мы, что означает это». Иерей же, по имени Михаил, разбирающийся в книгах, поведал им из Божественного писания, из обоих законов, Ветхого и Нового, и сказал так: «Давид в Псалтыри сказал, что: “Зародыш мой видели очи твои”; и сам Господь святыми своими устами ученикам своим сказал: “Потому что вы с самого начала со мною”. Там, в Ветхом завете, Иеремия-пророк в чреве матери освятился; а здесь, в Новом завете, Павел-апостол восклицает: “Бог, отец Господа нашего Иисуса Христа, воззвавший меня из чрева матери, чтобы открыть сына своего во мне, чтобы я благовествовал его в странах”». И много других вещей поведал иерей родителям из Святого писания. О младенце же сказал родителям: «Не скорбите о нем, но, напротив, радуйтесь и веселитесь, ибо будет ребенок сосуд избранный Бога, обитель и слуга Святой Троицы»; что и сбылось. И вот, благословив дитя и родителей его, он отпустил их домой.

Потом, через некоторое время, по прошествии немногих дней, другое некое знамение чудодейственное было младенцу, нечто странное и невиданное: в среду и в пятницу он не брал грудь и не пил молока коровьего, но воздерживался, и не сосал груди, и так без еды оставался в течение всего дня. А кроме среды и пятницы, в прочие дни как обычно питался; по средам же и пятницам оставался голодным младенец. Так было не один раз, не дважды, но много раз повторялось это, то есть каждую среду и пятницу. Поэтому некоторые думали, что ребенок болен; и об этом мать его с прискорбием сетовала. С другими женщинами, с иными кормящими матерями, она думала об этом, считая, что от какой-нибудь болезни происходило это с младенцем. Но, однако, осматривая младенца со всех сторон, они видели, что он не болен и что на нем нет явных или скрытых признаков болезни: он не плакал, не стонал, не был печален. Но и лицом, и сердцем, и глазами младенец был весел, и всячески радовался, и ручками играл. Тогда все увидели, и поняли, и уразумели, что не из-за болезни по пятницам и средам младенец молока не пил, но это проявилось некое знамение того, что благодать Божья была на нем. Это был образ будущего воздержания, того, что когда-нибудь, в грядущие времена и годы, младенец прославится постнической жизнью; что и сбылось.

В другой раз мать его привела к нему некую женщину-кормилицу, у которой было молоко, чтобы она его накормила. Младенец же никак не хотел от чужой матери питаться, но только от своей родительницы. И когда это увидели, приходили к нему и другие женщины, такие же кормилицы, и с ними было то же самое, что и с первой. Так он питался только молоком своей матери, пока не был выкормлен. Некоторые думают, что и это было знамение, означающее, что от благого корня благая ветвь неоскверненным молоком должна быть вскормлена.

Нам же думается так: этот ребенок с детства был почитатель Господа, еще в самой утробе материнской и после рождения он к набожности был склонен, и от самых пеленок Господа познал, и поистине уразумел; будучи еще в пеленках и в колыбели, к посту привыкал; и, материнским молоком питаясь, вместе с вкушением этого молока воздержанию учился; и, будучи возрастом младенец, не как младенец поститься начинал; и младенцем воспитан был в чистоте; и до своего рождения он избран был Богом, и было предсказано его будущее, когда, находясь в утробе матери, трижды он в церкви прокричал, что удивляет всех, кто слышит об этом.

Но более подобает удивляться тому, что не прокричал младенец в утробе вне церкви, без народа, или в другом месте, втайне, наедине, — но именно при народе, чтобы много было слушателей и свидетелей этому истинному событию. И удивительно также, что не тихо он прокричал, но на всю церковь, чтобы по всей земле прошел слух о нем; удивительно, что не прокричал он, когда мать его или на пиру была, или ночью спала, но когда она была в церкви, во время молитвы — да будет родившийся усердно молиться Богу. Удивительно, что прокричал он не в каком-нибудь доме или каком-нибудь нечистом и неизвестном месте, но, напротив, в церкви, стоящей на месте чистом, святом, где и подобает литургию Господню совершить, — это означает, что ребенок будет в страхе Божьем совершенным святым у Господа.

Также следует удивляться, что он прокричал не один раз или дважды, но и в третий раз, чтобы ясно было, что он ученик Святой Троицы, так как число три больше всех иных чисел почитается. Везде ведь число три является началом блага и поводом для троекратного возвещения, и я вот что скажу: трижды Господь к Самуилу-пророку воззвал; тремя камнями из пращи Давид Голиафа поразил; трижды повелел лить воду Илья на поленья, сказав: «Сделайте это трижды», — и три раза так сделали; трижды также Илья дунул на отрока и воскресил его; три дня и три ночи Иона-пророк внутри кита находился; три отрока в Вавилоне печь огненную погасили; трижды было повторено Исайе-пророку, видевшему серафимов своими глазами, когда он на небе слышал пение ангелов, восклицающих трижды святое имя: «Свят, свят, свят, Господь Саваоф!» В возрасте трех лет введена была в церковь, в Святая Святых, пречистая дева Мария; в тридцать же лет Христос был крещен Иоанном в Иордане; трех учеников Христос поставил на Фаворе и преобразился перед ними; через три дня Христос из мертвых воскрес; трижды Христос после воскресения спросил: «Петр, любишь ли ты меня?» Что же я говорю о числе три и не вспомню о более величественном и страшном, о триедином Божестве: в трех святынях, трех образах, трех ипостасях, в трех лицах едино Божество Пресвятой Троицы, и Отец, и Сын, и Святой Дух; почему не вспомню триипостасное Божество, у которого единая сила, единая власть, единое господство? Следовало и этому младенцу трижды прокричать, находясь в утробе матери, до рождения, указывая этим, что будет ребенок некогда учеником Троицы, что и сбылось и многих приведет к разумению и познанию Бога, уча словесных овец веровать в Святую Троицу единосущную, в единое Божество.

Не указание ли это явное, что с ребенком в будущем произойдут удивительные и необычные вещи! Не знамение ли это верное, чтобы ясно было, что младенцем этим свершатся дела чудесные впоследствии! Подобает видевшим и слышавшим первые знамения верить последующим событиям. Так, еще до рождения святого Бог отметил его: ведь было не простое, не пустое это, достойное удивления, первое знамение, но началом было пути будущего. Об этом мы постарались сообщить, потому что об удивительной жизни удивительного человека рассказывается.

Следует здесь вспомнить и древних святых, которые в Ветхом и Новом законе воссияли; ведь многих святых зачатие и рождение откровением божественным как-то было отмечено. Ведь мы не от себя говорим это, но из святых писаний берем слова и с нашим рассказом мысленно сравниваем другой рассказ: ведь и Иеремию-пророка Бог во чреве матери освятил, и до рождения его предвидя все предвидящий Бог, что будет Иеремия вместилищем Святого Духа, наполнил его благодатью с юных лет, Исайя же пророк сказал: «Говорит Господь, призвавший меня из утробы, и, из чрева матери избрав меня, он назвал мое имя». Святой же великий пророк Иоанн Предтеча еще в утробе матери познал Господа, носимого во чреве пречистой приснодевы Марии; и взыграл младенец радостно во чреве матери своей Елизаветы, и ее устами пророчествовал. И воскликнула она тогда, говоря: «Откуда это мне, что пришла мать Господа моего ко мне?» Что же касается святого и славного пророка Ильи Фезвитянина, то, когда родила его мать, видели родители его видение, — как мужи прекрасные и со светлыми лицами называли имя ребенка, и в огненные пелены заворачивали его, и пламя огня давали ему есть. Отец же его, отправившись в Иерусалим, сообщил об этом архиереям. А они сказали ему: «Не бойся, человек! Ибо жизнь ребенка будет как свет и слово как суд, и он будет судить Израиль оружием и огнем»; что и сбылось.

А святой Никола-чудотворец, когда начали омывать его после рождения, внезапно встал на ноги свои и стоял так в ночвах полтора часа. А о святом преподобном отце нашем Ефреме Сирине рассказывается, что, когда родился младенец, родители его видение видели: виноградник на языке у него был посажен, и вырос, и наполнил всю землю, и приходили птицы небесные, и клевали плоды виноградные; виноградник означал разум, который будет дан святому. А о преподобном Алимпии-столпнике известно, что перед рождением ребенка мать его видела такой сон, — как будто она носила на руках красивого ягненка, у которого на рогах были свечи. И тогда она поняла, что у нее должен родиться мальчик, и будет он добродетельным; что и сбылось. И святой отец наш преподобный Симеон-столпник, на Дивной горе чудотворец, был зачат, как обещал Предтеча, — ведь Креститель матери его возвестил об этом. И когда ребенок родился и его кормили грудью, он не брал левый сосок. Бог показал этим, что правый путь следования заповеди Господа возлюбит младенец. Когда святой Федор Сикеот-чудотворец был еще в утробе матери, мать его видение видела: звезда с небес сошла и упала ей на чрево. Эта звезда указывала на всякие добродетели младенца. Написано в житии Великого Евфимия, что до рождения его, в одну из ночей, когда родители его молились ночью в одиночестве, некое божественное видение явилось им, говоря: «Радуйтесь и утешьтесь! Ведь даровал вам Бог ребенка, радости одноименного, и рождением его радость даровал Бог своим церквам». И еще в житии Федора Едесского написано, что родители его, Симеон и Мария, в молитве просили себе сына. Однажды, в первую субботу Великого поста, когда они молились в церкви, прекрасное некое видение было им, каждому из них в отдельности: казалось им, что они видят великого мученика Федора Тирона, стоявшего вместе с апостолом Павлом и говорившего: «Воистину дар Божий будет ребенок, который родится, по имени Федор»; что и сбылось. Написано в житии святого отца нашего Петра митрополита, нового чудотворца на Руси, что было такое знамение. До рождения его, когда он еще был в утробе матери, однажды ночью, на рассвете в воскресный день, видела такое видение его мать: казалось ей, что держит она ягненка на руках своих; а между рогов его растет дерево с прекрасными листьями, и многими цветами и плодами покрыто оно, и посреди ветвей его многие горят свечи. Пробудившись, недоумевала его мать, что это, на что указывает и что означает это видение. Хотя видения своего она и не поняла, но последующие события, удивления достойные, показали, какими дарами угодника своего Бог наградил.

Зачем еще говорить и длинными речами слушателей слух утомлять? Ведь излишество и пространность в рассказе — враг слуха, как изобильная пища — враг тела. Пусть никто не осуждает меня за грубость, за то, что я удлинил рассказ: когда вспоминаются случаи из житий других святых, и в подтверждение приводятся свидетельства, и делаются сравнения, тогда разъясняются в нашей повести удивительного мужа удивительные дела. Удивительно ведь слышать, что в утробе матери он начал кричать. Удивительно также в пеленках поведение этого младенца — это, думается, доброе знамение было. Так и следовало с чудесным знамением родиться такому ребенку, чтобы поняли другие люди, что у такого удивительного человека удивительно и зачатие, и рождение, и воспитание. Такую благодать Господь даровал ему, больше, чем другим младенцам новорожденным, и такими знамениями проявилось премудрое Божье промышление о нем.

Хочу также сказать о времени и годе, когда преподобный родился: в годы правления благочестивого, славного и державного царя Андроника, самодержца греческого, который царствовал в Царьграде, при архиепископе Константинополя Каллисте, патриархе вселенском; родился он в земле Русской, в годы княжения великого князя тверского Дмитрия Михайловича, при архиепископе преосвященном Петре, митрополите всея Руси, когда приходило войско Ахмыла.

Младенец же, о котором идет речь, о котором начинается рассказ, после крещения через несколько месяцев был вскормлен по закону природы, и от груди матери его отняли, и развернули из пеленок, и из колыбели вынули. Рос ребенок в следующие годы, как и полагается в этом возрасте, мужала его душа, и тело, и дух, наполнялся он разумом и страхом Божьим, и милость Божья была с ним; так он жил до семи лет, когда родители его отдали учиться грамоте.

У раба Божьего Кирилла, о котором шла речь, было три сына: первый Стефан, второй — этот Варфоломей, третий Петр; их воспитал он со всякими наставлениями в благочестии и чистоте. Стефан и Петр быстро изучили грамоту, Варфоломей же не быстро учился читать, но как-то медленно и не прилежно. Учитель с большим старанием учил Варфоломея, но отрок не слушал его и не мог научиться, не похож он был на товарищей, учащихся с ним. За это часто бранили его родители, учитель же еще строже наказывал, а товарищи укоряли. Отрок втайне часто со слезами молился Богу, говоря: «Господи! Дай мне выучить грамоту эту, научи ты меня и вразуми меня».

О ТОМ, КАК ОТ БОГА БЫЛО ДАНО ЕМУ УРАЗУМЕТЬ ГРАМОТУ, А НЕ ОТ ЛЮДЕЙ

Поэтому сильно печалились родители его; а тщетности усилий своих весьма огорчался учитель. Все печалились, не ведая высшего предначертания Божьего промысла, не зная, что хочет Бог сотворить с этим отроком, что не оставит Господь преподобного своего. Так по усмотрению Бога нужно было, чтобы от Бога книжное учение он получил, а не от людей; что и сбылось. Скажем же и о том, как, благодаря Божьему откровению, научился он грамоте.

Однажды отец послал его искать лошадей. Так все было по предначертанию всемудрого Бога, как Первая Книга Царств говорит о Сауле, который послан был отцом своим Кисом искать осла; Саул пошел и увидел святого пророка Самуила, которым был помазан на царство, и важнее обычных дел дело нашел. Так и блаженный отрок важнее дел обычных дело нашел; когда он послан был отцом своим Кириллом искать скот, он увидел некоего черноризца, старца святого, удивительного и неизвестного, саном пресвитера, благообразного и подобного ангелу, на поле под дубом стоящего и прилежно со слезами молящегося. Отрок же, увидев его, сначала смиренно поклонился ему, затем приблизился и стал около него, ожидая, когда тот кончит молитву.

И когда кончил молиться старец и посмотрел на отрока, увидел он духовным взором, что будет отрок сосудом избранным Святого Духа. Он обратился к Варфоломею, подозвал его к себе, и благословил его, и поцеловал его во имя Христа, и спросил его: «Что ищешь и чего хочешь, чадо?» Отрок же сказал: «Душа моя желает более всего знать грамоту, для чего я отдан был учиться. Ныне скорбит душа моя, так как учусь я грамоте, но не могу ее одолеть. Ты же, святой отче, помолись за меня Богу, чтобы смог я научиться грамоте».

Старец же, подняв руки и очи к небу и вздохнув перед Богом, помолился прилежно и после молитвы сказал: «Аминь». И, взяв из мошны своей как некое сокровище, он подал ему тремя пальцами нечто похожее на анафору, с виду маленький кусок белого хлеба пшеничного, кусок святой просфоры, и сказал ему: «Отвори уста свои, чадо, и открой их. Возьми это и съешь, — это тебе дается знамение благодати Божьей и понимания Святого писания. Хотя и малым кажется то, что я даю, но велика сладость вкушения этого». Отрок же открыл уста и съел то, что ему было дано; и была сладость во рту его, как от меда сладкого. И сказал он: «Не об этом ли сказано: “Как сладки гортани моей слова твои! Лучше меда устам моим”; и душа моя возлюбила это». И ответил ему старец: «Если будешь верить, и больше этого увидишь. А о грамоте, чадо, не скорби: да будет известно тебе, что с сего дня дарует тебе Господь хорошее знание грамоты, знание большее, чем у братьев твоих и чем у сверстников твоих». И поучил его на пользу души.

Отрок же поклонился старцу, и, как земля плодовитая и плодоносная, семена принявшая в сердце свое, стоял он, радуясь душой и сердцем, что встретил такого святого старца. Старец хотел пойти своей дорогой; отрок же упал на землю лицом перед ногами старца и со слезами его молил, чтобы поселился старец в доме родителей его, говоря так: «Родители мои очень любят таких, как ты, отче». Старец же, удивившись вере его, поспешил войти в дом родителей его.

Они же, увидев старца, вышли ему навстречу и поклонились ему. Благословил их старец; они же собирали еду, чтобы накормить его. Но старец не сразу пищи отведал, но сначала вошел в молитвенный храм, то есть в часовню, взяв с собой освященного в утробе отрока. И начал он Часы петь, а отроку велел псалом читать. Отрок же сказал: «Я не умею этого, отче». Старец же ответил: «Сказал я тебе, что с сего дня дарует тебе Господь знание грамоты. Произноси слово Божье без сомнения». И случилось тогда нечто удивительное: отрок, получив благословение от старца, начал петь псалмы очень хорошо и стройно; и с того часа он хорошо знал грамоту. И сбылось пророчество премудрого пророка Иеремии, говорящего: «Так говорит Господь: “Вот я дал слова мои в уста твои”». Родители же отрока и братья его, увидев это и услышав, удивились неожиданному его разуму и мудрости и прославили Бога, давшего ему такую благодать.

Когда они со старцем вышли из часовни, те поставили перед ним пищу. Старец отведал пищи, благословил родителей и хотел уйти. Родители же умоляли старца, спрашивая его и говоря: «Отче, господин! Подожди еще, чтобы мы могли расспросить тебя, и ты бы успокоил и утешил скудоумие наше и печаль нашу. Вот смиренный отрок наш, которого ты благословляешь и хвалишь, которому предсказываешь ты многие блага. Но он удивляет нас, и печаль о нем весьма огорчает нас, потому что случилось с ним нечто страшное, удивительное и непонятное — вот что: когда он был в утробе матери, незадолго до рождения его, когда мать была в церкви, трижды прокричал он в утробе, при народе, в то время, когда святую пели литургию. Нигде в другом месте такое не слыхано, не видано; и мы этого боимся, не понимая, чем кончится это или что случится в будущем?»

Старец же святой, уразумев и поняв духом будущее, сказал им: «О блаженная чета! О прекрасные супруги, ставшие родителями такого ребенка! Зачем вы устрашились страхом там, где нет страха. Напротив, радуйтесь и веселитесь, что смогли такого ребенка родить, которого Бог избрал до рождения его, которого Бог отметил еще в утробе материнской. Вот последнее слово я скажу и потом умолкну: будет вам знамением истинности моих слов то, что после моего ухода вы увидите — отрок хорошо знает всю грамоту и все святые книги понимает. А вот второе мое знамение вам и предсказание — будет отрок славен перед Богом и людьми из-за своей добродетельной жизни». И, сказав это, старец ушел, промолвив им такие непонятные слова: «Сын ваш будет обителью Святой Троицы и многих приведет вслед за собой к пониманию Божьих заповедей». Так сказав, старец ушел от них. Родители же провожали его до ворот; он же внезапно стал невидимым.

Они же, недоумевая, решили, что это ангел послан был даровать отроку знание грамоты. Отец и мать, приняв от старца благословение и слова его сохранив в сердцах своих, возвратились в дом свой. После ухода этого старца отрок внезапно всю грамоту постиг, изменился странным образом: какую книгу ни раскроет, хорошо ее читает и понимает ее. Достоин был даров духовных добрый сей отрок, который от самых пеленок Бога познал, и Бога возлюбил, и Богом спасен был. Он жил, во всем повинуясь своим родителям: старался повеления их исполнять и ни в чем не ослушаться их, как и Святое писание говорит: «Чти отца своего и мать и будешь долголетен на земле».

О ЮНЫХ ГОДАХ

И еще об одном деянии этого блаженного отрока скажем, как он, молодой, проявил разум, достойный старца. Через несколько лет он стал поститься строгим постом и от всего воздерживался, в среду и в пятницу ничего не ел, а в прочие дни хлебом питался и водой; по ночам часто бодрствовал и молился. Так вселилась в него благодать Святого Духа.

Мать же его своими материнскими словами увещевала, говоря: «Чадо! Не погуби свою плоть излишним воздержанием, как бы тебе не заболеть, — ведь ты еще мал, тело твое растет и расцветает. Ведь никто такой молодой, в таком юном возрасте, как ты, столь жестокого поста не соблюдает; никто из братьев твоих и сверстников твоих так строго не воздерживается от еды, как ты. Ведь есть и такие, которые и все семь дней в неделю едят, с утра пораньше начинают и поздно ночью кончают есть, пьют без меры. Ты же иногда один раз днем поешь, иногда ни одного раза, но через день питаешься. Прекрати, чадо, такое длительное воздержание, ты не достиг еще зрелости, не настало еще для этого время. Все ведь хорошо, но в свое время». Прекрасный отрок отвечал ей, одновременно умоляя ее и говоря так: «Не уговаривай меня, мать моя, чтобы не пришлось мне невольно ослушаться тебя, разреши мне делать так, как я делаю. Не вы ли говорили мне, что “когда был ты в пеленках и в колыбели, — тогда, — говорили вы, — каждую среду и пятницу ты молока не ел”. И это слыша, как я могу в меру своих сил не стремиться к Богу, чтобы он избавил меня от грехов моих?»

На это ответила ему мать, говоря так: «И двенадцати лет нет еще тебе, а о грехах говоришь. Какие же у тебя грехи? Мы не видим знамений грехов твоих, но видели знамение благодати и благочестия твоего, благую участь избрал ты, и не будет отнята она у тебя». Отрок же отвечал: «Перестань, мать моя, что ты говоришь? Это ты говоришь как мать, любящая свое чадо, как мать, радующаяся за своих детей, движимая естественной любовью. Но послушай, что говорит Святое писание: “Никто да не похвалится из людей; никто не чист перед Богом, если и один день жить будет; никого нет без греха, только один Бог без греха”. Не слышала ли ты, что божественный Давид, я думаю, о нашем убожестве говорил: “Вот я в беззаконии зачат, и в грехах родила меня мать моя”».

Сказав так, он больше прежнего придерживался своего правильного пути, и Бог помогал ему в его благом намерении. Этот прекрасный и замечательный отрок еще некоторое время жил в доме родителей своих, мужая и укрепляясь в страхе Божьем: к детям играющим он не ходил и с ними не играл; бездельникам и суетным людям не внимал; со сквернословами и насмешниками он совсем не общался. Он только лишь упражнялся в славословии Бога и тем наслаждался, в церкви Божьей он прилежно стоял, на заутреню, и на литургию, и на вечерню всегда ходил и часто читал святые книги.

И всячески всегда он изнурял тело свое, и иссушал плоть свою, и чистоту душевную и телесную без осквернения соблюдал, и часто он в тайном месте один со слезами молился Богу, говоря: «Господи! Если все так, как сказали мне родители мои, что до рождения моего твоя благодать, и твое избрание, и знамение осенили меня, убогого, да будет воля твоя, Господи! Да будет, Господи, милость твоя на мне! Дай мне милость твою, Господи! С детства всем сердцем и всей душой моей от утробы матери к тебе я привержен, от рождения, от груди матери моей — ты Бог мой. Когда я был в утробе матери, благодать твоя посетила меня, и сейчас не оставляй меня, Господи, как отец мой и мать моя оставляют меня. Ты же, Господи, прими меня, и приблизь меня к себе, и причисли меня к избранному твоему стаду: ведь на тебя оставлен я, нищий. С детства избавь меня, Господи, от всякого зла и от всякого осквернения телесного и душевного. И совершать святые дела в страхе твоем помоги мне. Господи. Пусть сердце мое возвысится к тебе, Господи, и все прелести этого мира пусть не услаждают меня, всякая красота житейская пусть не волнует меня. Но пусть прирастет душа моя к тебе, и пусть примет меня десница твоя. Пускай я не ослабну, услажденный мирскими красотами, пусть я не буду нисколько радоваться радостью мира сего. Но преисполни меня, Господи, радости духовной, радости несказанной, счастья божественного, а дух твой благой пусть наставит меня на путь истинный». Старцы и прочие люди, видя такую жизнь юноши, удивлялись, говоря: «Кем будет юноша этот, которого уже с детства одарил Бог столь великой добродетелью?»

До этого места было рассказано обо всем, что случилось, когда жил Кирилл в деревне в той области, которая находится в пределах Ростовского княжества, не очень близко от города Ростова. Следует теперь рассказать и о случившемся переселении: ведь переселился Кирилл из Ростова в Радонеж. О том, как и почему он переселился, я мог бы многое рассказать, но мне, однако, нужно об этом написать.

О ПЕРЕСЕЛЕНИИ РОДИТЕЛЕЙ СВЯТОГО

Этот ранее названный раб Божий Кирилл прежде обладал большим имением в Ростовской области, был он боярином, одним из славных и известных бояр, владел большим богатством, но к концу жизни в старости обнищал и впал в бедность. Скажем и о том, как и почему он обнищал: из-за частых хождений с князем в Орду, из-за частых набегов татарских на Русь, из-за частых посольств татарских, из-за многих даней тяжких и сборов ордынских, из-за частого недостатка в хлебе. Но хуже всех этих бед было в то время великое нашествие татар, во главе с Федорчуком Туралыком, и после него год продолжалось насилие, потому что княжение великое досталось князю великому Ивану Даниловичу, и княжение Ростовское также отошло к Москве. Увы, увы, плохо тогда было городу Ростову, а особенно князьям ростовским, так как отнята была у них власть, и княжество, и имущество, и честь, и слава, и все прочее отошло к Москве.

Тогда по повелению великого князя был послан и выехал из Москвы в Ростов воеводой один из вельмож, по имени Василий, по прозвищу Кочева, и с ним Мина. И когда они вошли в город Ростов, то принесли великое несчастье в город и всем живущим в нем, и многие гонения в Ростове умножились. И многие из ростовцев москвичам имущество свое поневоле отдавали, а сами вместо этого удары по телу своему с укором получали и с пустыми руками уходили, являя собой образ крайнего бедствия, так как не только имущества лишились, но удары по телу своему получали и со следами побоев печально ходили и терпели это. Да к чему много говорить? Так осмелели в Ростове москвичи, что и самого градоначальника, старейшего боярина ростовского, по имени Аверкий, повесили вниз головой, и подняли на него руки свои, и оставили, надругавшись. И страх великий объял всех, кто видел и слышал это, — не только в Ростове, но и во всех окрестностях его.

Из-за этого несчастья раб Божий Кирилл выехал из той деревни ростовской, о которой уже говорилось; собрался он со всем домом своим, и со всеми родными своими поехал, и переселился из Ростова в Радонеж. И, пришедши туда, поселился около церкви, названной в честь святого Рождества Христова, — и поныне стоит церковь эта. И здесь он жил с родными своими. Не только он один, но с ним и другие многие люди переселились из Ростова в Радонеж. И были они переселенцами на земле чужой, а в числе их Георгий, сын протопопа, со своими родными, Иван и Федор, род Тормоса, Дюдень, зять его, со своими родными, Анисим, дядя его, который впоследствии стал дьяконом. Говорят, что Анисим с Протасием-тысяцким пришли в ту деревню, называемую Радонеж, которую дал князь великий сыну своему младшему князю Андрею. А наместником он поставил в ней Терентия Ртища, и многие льготы людям даровал, и также он обещал уменьшить многие налоги. И благодаря этим льготам там собралось много людей, так как из ростовских земель из-за нужды и несчастья разбежались многие.

Отрок же преславный, преславного отца сын, о котором мы речь ведем, подвижник, о котором всегда помнят, родившийся от родителей благородных и благоверных, вырос как от доброго корня добрая ветвь, воплотив в себе всяческие достоинства доброго корня этого. Ведь с молодых лет он был подобен саду благородному и вырос как богатый плод, был отроком красивым и благонравным. Хотя по мере роста он становился все лучше, но красоты жизни он ни во что не ставил и всякую суету мирскую, как пыль, попирал ногами, так что, можно сказать, самую природу свою хотел презреть, и унизить, и преодолеть, часто нашептывая про себя слова Давида: «Какая польза в крови моей, когда я сойду в могилу?» Ночью же и днем он не переставал молить Бога, который начинающим подвижникам помогает спастись. Как я смогу перечислить прочие добродетели его: спокойствие, кротость, молчаливость, смирение, негневливость, простоту без ухищрений? Он любил одинаково всех людей, никогда не впадал в ярость, не препирался, не обижался, не позволял себе ни слабости, ни смеха; но когда хотелось ему улыбнуться (ведь и ему это было нужно), он и это делал с великим целомудрием и воздержанием. Он всегда сокрушаясь ходил, как будто в печали; еще же более плакал, часто слезу из очей по щекам испуская, на плачевную и печальную жизнь этим указывая. И слова Псалтыри всегда на устах его были, он воздержанием всегда был украшен, тяготам телесным всегда радовался, бедную одежду прилежно носил. Пива же и меда он никогда не вкушал, никогда к устам их не подносил и даже запаха их не вдыхал. К постнической жизни стремясь, он все это не нужным для человеческой природы считал.

Сыновья Кирилла, Стефан и Петр, женились; третий же сын, блаженный юноша Варфоломей, не захотел жениться, а весьма стремился к иноческой жизни. Об этом он многократно просил отца, говоря: «Теперь дай мне, владыка, свое согласие, чтобы с благословением твоим я начал иноческую жизнь». Но родители его ответили ему: «Чадо! Подожди немного и потерпи для нас: мы стары, бедны, больны сейчас, и некому ухаживать за нами. Вот ведь братья твои Стефан и Петр женились и думают, как угодить женам; ты же, неженатый, думаешь, как угодить Богу, — более прекрасную стезю избрал ты, которая не отнимется у тебя. Только поухаживай за нами немного, и когда нас, родителей твоих, проводишь до гроба, тогда сможешь и свой замысел осуществить. Когда нас в гроб положишь и землею засыпешь, тогда и свое желание исполнишь».

Чудесный же юноша с радостью обещал ухаживать за ними до конца их жизни и с того дня старался каждый день всячески угодить родителям своим, чтобы они молились за него и дали ему благословение. Так жил он некоторое время, прислуживая и угождая родителям своим всей душой и от чистого сердца, пока родители его не постриглись в монахи и каждый из них в различное время не удалился в свой монастырь. Немного лет прожив в монахах, ушли они из жизни этой, отошли к Богу, а сына своего, блаженного юношу Варфоломея, каждый день они много раз благословляли до последнего вздоха. Блаженный же юноша проводил до гроба родителей своих, и пел над ними надгробные песнопения, и завернул тела их, и поцеловал их, и с большими почестями положил их в гроб, и засыпал землей со слезами как некое бесценное сокровище. И со слезами он почтил умерших отца и мать панихидами и святыми литургиями, отметил память родителей своих и молитвами, и раздачей милостыни убогим, и кормлением нищих. Так до сорокового дня он отмечал память родителей своих.

И вернулся Варфоломей в дом свой, радуясь душой и сердцем, как будто некое сокровище бесценное приобрел, полное богатства духовного. Сам же преподобный юноша очень хотел начать монашескую жизнь. Он возвратился в дом после смерти родителей своих и начал расставаться с житейскими заботами этого мира. На дом и на все вещи, необходимые в доме, он смотрел с презрением, вспоминая в сердце своем Писание, гласящее, что «многих вздохов и печалей жизнь этого мира полна». Пророк сказал: «Покиньте их, и отлучитесь от них, и нечистого в мире не касайтесь». И другой пророк сказал: «Покиньте землю и взойдете на небо». И Давид сказал: «Прилепилась душа моя к тебе; меня поддерживает десница твоя»; и еще он сказал: «Вот я удалился, убегая, и оставался в пустыне, надеясь на Бога, спасающего меня». И Господь в Евангелии сказал: «Кто хочет следовать за мной, если он не отречется от всего, что есть в мире этом, тот не может быть моим учеником». Так укрепив себе душу и тело, он призывает Петра, своего родного младшего брата, и оставляет ему отцовское наследство и попросту все, что было в доме его потребного для житейских дел. Сам он не взял себе ничего, следуя словам Божьего апостола, сказавшего: «Я за сор все почитаю, чтобы приобрести Христа».

Стефан же, родной брат его старший, немного лет пожил с женой, и жена его умерла, родив двух сыновей: Климента и Ивана, а этот Иван впоследствии стал Федором Симоновским. Стефан же вскоре оставил мир и стал монахом в монастыре Покрова святой Богородицы в Хотькове. Блаженный юноша Варфоломей, пришедши к нему, просил Стефана, чтобы тот пошел с ним искать место пустынное. Стефан, повинуясь словам блаженного юноши, пошел вместе с ним.

Обошли они по лесам многие места и наконец пришли в одно место пустынное, в чаще леса, где была и вода. Братья осмотрели место это и полюбили его, а главное — это Бог наставлял их. И, помолившись, начали они своими руками лес рубить, и на плечах своих они бревна принесли на выбранное место. Сначала они себе сделали постель и хижину и устроили над ней крышу, а потом келью одну соорудили, и отвели место для церковки небольшой, и срубили ее. И когда была окончательно завершена постройка церкви и пришло время освящать ее, тогда блаженный юноша сказал Стефану: «Поскольку ты брат мой старший в нашем роде, не только телом старше меня, но и духом, следует мне слушаться тебя как отца. Сейчас не с кем мне советоваться обо всем, кроме тебя. В особенности я умоляю тебя ответить и спрашиваю тебя: вот уже церковь поставлена и окончательно отделана, и время пришло освящать ее; скажи мне, во имя какого праздника будет названа церковь эта и во имя какого святого освящать ее?»

В ответ Стефан сказал ему: «Зачем ты спрашиваешь, и для чего ты меня испытываешь и терзаешь? Ты сам знаешь не хуже меня, что нужно делать, потому что отец и мать, родители наши, много раз говорили тебе при нас: “Будь осторожен, чадо! Не наш ты сын, но Божий дар, потому что Бог избрал тебя, когда еще в утробе мать носила тебя, и было знамение о тебе до рождения твоего, когда ты трижды прокричал на всю церковь в то время, когда пели святую литургию. Так что все люди, стоявшие там и слышавшие это, были удивлены и изумлялись, в ужасе говоря: кем будет младенец этот?” Но священники и старцы, святые мужи, ясно поняли и истолковали это знамение, говоря: “Поскольку в чуде с младенцем число три проявилось, это означает, что будет ребенок учеником Святой Троицы. И не только сам веровать будет благочестиво, но и других многих соберет и научит веровать в Святую Троицу”. Поэтому следует тебе освящать церковь эту лучше всего во имя Святой Троицы. Не наше это измышление, но Божья воля, и предначертание, и выбор, Бог так пожелал. Да будет имя Господа благословенно навеки!» Когда это сказал Стефан, блаженный юноша вздохнул из глубины сердца и ответил: «Правильно ты сказал, господин мой. Это и мне нравится, и я того же хотел и думал об этом. И желает душа моя создать и освятить церковь во имя Святой Троицы. Из-за смирения я спрашивал тебя; и вот Господь Бог не оставил меня, и желание сердца моего исполнил, и замысла моего не лишил меня».

Решив так, взяли они благословение и освящение у епископа. И приехали из города от митрополита Феогноста священники, и привезли с собой освящение, и антиминс, и мощи святых мучеников, и все, что нужно для освящения церкви. И тогда освящена была церковь во имя Святой Троицы преосвященным архиепископом Феогностом, митрополитом киевским и всея Руси, при великом князе Семене Ивановиче; думаю, что это произошло в начале княжения его. Правильно церковь эта названа была именем Святой Троицы: ведь поставлена она была благодатью Бога Отца, и милостью Сына Божьего, и с помощью Святого Духа.

Стефан же, построив церковь и освятив ее, недолго прожил в пустыни с братом своим и увидел, что трудна жизнь в пустыни, жизнь печальная, жизнь суровая, во всем нужда, во всем лишения, неоткуда взять ни еды, ни питья, ни чего другого, нужного для жизни. Ведь не было к тому месту ни дорог, ни подношений ниоткуда; ведь не было тогда вокруг пустыни этой поблизости ни сел, ни домов, ни людей, живущих в них; ниоткуда не было к тому месту тропы человеческой, и не было ни прохожих, ни посетителей, но вокруг места этого со всех сторон был только лес, только глушь. Увидев это и опечалившись, Стефан оставил пустынь, а также брата своего родного, преподобного пустыннолюбца и пустынножителя, и ушел оттуда в Москву.

Придя в город, он поселился в монастыре святого Богоявления, и нашел себе келью, и жил в ней, весьма преуспевая в добродетели: ведь и он любил жить в трудах, жил он в келье своей жизнью суровой, постился и молился, и от всего воздерживался, и пива не пил, и скромные носил одежды. В то время в этом монастыре жил митрополит Алексей, который еще не был поставлен в митрополиты, но иноческую жизнь с честью вел. Они со Стефаном в монашеской жизни вместе жили и в церкви на клиросе оба, рядом стоя, пели; также некто Геронтий, известный и славный старец, в том же монастыре жил. Когда узнал князь великий Семен о Стефане и славной жизни его, он повелел митрополиту Феогносту поставить его в пресвитеры, облечь его в священнический сан, а потом велел игуменство ему поручить в том монастыре, и взял его себе духовным отцом; так сделали и Василий-тысяцкий, и Федор, брат его, и остальные бояре старшие сделали так один за другим.

Но вернемся к славному, блаженному, верному юноше, который был родным и единоутробным братом этого Стефана. Хотя они и родились от одного отца и хотя одно чрево произвело их на свет, но не одинаковые устремления они имели. Разве не были они братьями родными? Разве не сообща они захотели и стали жить на месте том? Разве не вместе они решили обосноваться в малой той пустыни? Как же расстались они друг с другом? Один так пожелал жить, другой же иначе: один в городском монастыре подвизаться решил, другой же пустынь сделал подобную граду.

Не презирайте грубости моей за то, что я до сих пор писал и растягивал рассказ о младенчестве его, и о детстве его, и вообще обо всей мирской жизни его: потому что хотя он в миру жил, но душу и желания свои к Богу обращал. Я показать хочу читающим и слушающим житие его, каков был он с младых лет и с самого детства своего верой и чистой жизнью, и как был он всеми добрыми делами украшен — таковы были дела его и жизнь в миру. Хотя этот прекрасный и достойный отрок мирскую жизнь вел тогда, но все же Бог свыше заботился о нем, удостаивая его своей благодатью, защищая и обороняя его святыми ангелами своими, во всяком месте сохраняя его и во всяком путешествии, куда бы тот ни пошел. Ведь Бог, знающий сердца, один ведающий сердечные тайны, один, провидящий сокрытое, предвидел будущее его, знал, что есть в сердце его много добродетелей и стремления к любви, предвидел, что будет отрок сосудом избранным по благой воле его, что станет он игуменом многочисленной братии и основателем многих монастырей. Но в то время Варфоломей более всего хотел принять пострижение монашеское: сильно стремился он к иноческой жизни и пребыванию в посте и молчании.

О ПОСТРИЖЕНИИ ВАРФОЛОМЕЯ, КОТОРОЕ СТАЛО НАЧАЛОМ ИНОЧЕСКОЙ ЖИЗНИ СВЯТОГО

Преподобный отец наш не принял ангельского образа до тех пор, пока не изучил все монастырские дела: и монашеские порядки, и все прочее, что требуется монахам. И всегда, в любое время, с большим прилежанием, и с желанием, и со слезами он молился Богу, дабы удостоиться принять ангельский образ и приобщиться к иноческой жизни. И призвал он к себе в пустыньку, о которой мы говорили, одного старца духовного, украшенного чином священника, почтенного священнической благодатью, игумена саном, по имени Митрофан. Варфоломей просит и умоляет его, смиренно кланяясь, перед ним радостно преклоняет голову свою, желая, чтобы Митрофан в иноки его постриг. И повторял ему святой: «Отче! Сотвори доброе дело, постриги меня в монашеский чин, ведь я с юности моей давно очень хочу этого, но воля родителей удерживала меня. Сейчас же, от всего освободившись, я так жажду этого, как олень стремится к источнику водному; так жаждет душа моя иноческой и пустынной жизни».

Игумен немедля вошел в церковь и постриг его в ангельский образ, месяца октября в седьмой день, на память святых мучеников Сергия и Вакха. И дано было имя ему в монашестве Сергий: ведь так в то время давали случайные имена, не считаясь с мирским именем; но какого святого память отмечалась в тот день, когда постригали, такое имя и давали постригающемуся. Было святому, когда он стал иноком, двадцать три года. А в церкви, о которой я говорил, самим Сергием созданной и названной в честь Святой Троицы, в этой церкви игумен тот вместе с чином пострига отслужил и божественную литургию. Блаженный же Сергий, только что постриженный инок, когда совершен был постриг, причастился святых тайн, вкусил пречистое тело и кровь Господа нашего Иисуса Христа, как достойный сподобился такой святыни. Так вот, после святого причащения или во время самого причащения снизошла на него и вселилась благодать и дар Святого Духа. Откуда же это известно? Были некие люди здесь в то время, поистине правдивые свидетели того, что когда Сергий причастился святых тайн, тогда внезапно наполнилась вся церковь благоуханием: не только в церкви, но и вокруг церкви чувствовался запах благовонный. И все видевшие и ощутившие этот запах прославили Бога, так прославляющего своих угодников.

Он был первым иноком, постриженным в той церкви и в той пустыни. Первый в начинании, но высший мудростью; первый числом, но высший трудами. Я скажу, что он был и первый, и высший: ведь многие в той церкви постриглись, но ни один из них не смог достичь его совершенства; многие так начинали, но не все так окончили свое дело; многие потом в том месте — и при жизни Сергия, и после него — были иноками, поистине все они славными были, но не все могут сравниться с ним. Это был в том месте первый инок, он положил начало подвигам; всем другим монахам, живущим здесь, он примером был. Ведь когда он постригался, он не только постригал волосы на голове своей, но вместе с бесчувственными волосами он плотские отсекал желания; а когда одежды мирские сбрасывал, он с ними отвергал от себя эти желания. Это был тот, кто с себя прежнего человека совлекал и удалял, а в нового превращался. И, крепко подпоясавшись, приготовился он подвиги духовные мужественно начать, оставив мир и отрекшись от него и от всего, что в миру, от имущества и всех остальных житейских благ. И, попросту говоря, все узы мирские он разорвал, — как некий орел, легкие крылья подняв, как будто по воздуху на высоту взлетает — так и этот преподобный оставил мир и все мирское, бежал от всех житейских благ, оставив род свой и всех близких и родственников, дом и отечество, подобно древнему патриарху Аврааму.

Находился блаженный в церкви семь дней, ничего не ел он, только лишь просфору, взятую из рук игумена; от всего отстранившись, только лишь в посте и молитве пребывал. Песня Давида постоянно была на устах у него, слова псалмов, ими он себя утешал, ими же и Бога хвалил. Пел он про себя и так благодарил Бога: «Господи! Я возлюбил красоту дома твоего и место вселения славы твоей; в доме твоем пребудет святость Господня долгие дни. Как вожделенны села твои, Господи сил! Истомилась душа моя по дворам Господним; сердце мое и плоть моя возрадовались о Боге живом. И птица находит себе жилье, и горлица гнездо себе, где положить птенцов своих. Блаженны живущие в доме твоем; во веки веков будут они восхвалять тебя. День один во дворах твоих лучше тысячи дней; лучше быть у порога в доме Бога моего, нежели в жилище грешников».

Когда же провожал Сергий игумена, который постриг его, со многим смирением сказал он ему: «Вот, отче, уходишь ты теперь отсюда, а меня, смиренного, как я и хотел, одного оставляешь. Долгое время я всеми помыслами моими и желаниями стремился к тому, чтобы жить мне одному в пустыни, без единого человека. Издавна я этого просил у Бога в молитвах, всегда слыша и вспоминая пророка, восклицающего и говорящего: “Я удалился, убежав, и остался в пустыни, надеясь на Бога, спасающего меня от малодушия и от бури. И поэтому услышал меня Бог и внял гласу моления моего. Благословен Бог, который не отверг молитвы моей и не отвратил милости своей от меня”. И сейчас я благодарю Бога, сделавшего все по моему желанию, за то, что он дал мне одному в пустыни жить в одиночестве и безмолвии. Ты же, отче, ныне уходя отсюда, благослови меня, смиренного, и помолись о моем уединении, а также и научи меня, как жить мне одному в пустыни, как молиться Богу, как без напасти прожить, как противиться нашему врагу и гордым его помыслам. Ведь я, новопосвященный, только что постригся и стал иноком, поэтому я должен обо всем расспросить тебя».

Игумен, охваченный ужасом, ответил, удивляясь: «И ты меня, — сказал он, — спрашиваешь о том, что ты много лучше нас знаешь, о достойный человек! Ведь привык ты всегда таким образом пример смирения показывать. Но все же ныне и я отвечу, как подобает мне словами молитвы отвечать тебе, так: Господь Бог, еще раньше избравший тебя, пусть щедро одарит тебя, вразумит тебя, научит тебя и радости духовной да исполнит тебя». И, немного о духовном побеседовав с Сергием, он хотел уже уйти. Но преподобный Сергий, поклонясь ему до земли, сказал: «Отче! Помолись за меня Богу, чтобы помог он мне терпеть плотские искушения, и бесовские нашествия, и зверей нападения, и труд в пустыни». Игумен же в ответ сказал: «Говорит Павел-апостол: “Благословен Господь, который не даст нам сверх сил искушений”. И еще сказал: “Все могу, если укрепит меня Бог”». И снова, уходя, игумен поручает его Богу и оставляет в пустыни одного безмолвствовать и жить в одиночестве.

Сергий же, провожая игумена, еще раз просил у него благословения и молитвы. Игумен же преподобному Сергию сказал: «Вот я ухожу отсюда, а тебя оставляю Богу, который не допустит гибели преподобного своего, который не даст грешным поднять жезл на жизнь праведных, который не отдаст нас в зубы грешников. Ведь Господь любит праведника и не оставит преподобных своих, но навеки сохранит их; Господь сохранит тебя в начале твоей жизни и в конце ее отныне и навеки, аминь». Сказал это игумен и, помолившись и благословив Сергия, ушел от него; и пошел туда, откуда и пришел.

Следует также вот что знать читающим житие: в каком возрасте постригся преподобный. Ему можно было дать больше двадцати лет по внешнему виду, но более ста лет по остроте разума: ведь хотя он и молод был телом, но стар разумом и совершен по Божьей благодати. После ухода игумена преподобный Сергий в пустыни подвизался, жил один, без единого человека. Кто может рассказать о трудах его или кто в силах поведать о подвигах его, которые он совершил, один оставаясь в пустыни? Невозможно нам рассказать, с каким трудом духовным и с многими заботами он начинал начало жизни в уединении, сколь продолжительное время и сколько лет он в этом лесу пустынном мужественно оставался. Стойкая и святая его душа мужественно выносила все вдали от всякого лица человеческого, прилежно и непорочно хранила устав жизни иноческой, беспорочно, не спотыкаясь и оставаясь чистой.

Какой ум или какой язык сможет представить себе или передать желания святого, и его изначальное первое рвение, и любовь его к Богу, тайные добродетели его подвига, — и как ясно написать об уединении святого, и дерзании, и стенаниях, и о постоянных молитвах, которые он всегда к Богу обращал: кто опишет его слезы теплые, плач душевный, вздохи сердечные, бдения всенощные, пение усердное, молитвы непрестанные, стояние без отдыха, чтение прилежное, коленопреклонения частые, голод, жажду, лежание на земле, нищету духовную, скудость во всем, во всем недостаток: что ни назовешь — того не было. Ко всему же этому прибавлялась борьба с бесами, видимые и невидимые с ними сражения, борьба, столкновения, устрашения демонов, дьявольские наваждения, страшилища пустыни, неизвестных бед ожидание, нападения зверей и их свирепые поползновения. Но, несмотря на все это и при всем том, бесстрашен был Сергий душой и смел сердцем, и ум его не ужасался перед такими вражескими кознями, и лютыми нападениями, и устремлениями: многие тогда звери часто приходили к нему, не только ночью, но и днем; а были эти звери — стаи волков, которые выли и ревели, а иногда и медведи. Преподобный Сергий, хотя немного и боялся, как всякий человек, но, однако, молитву прилежно к Богу обращал и ею укреплялся; и таким образом, по милости Божьей, остался не тронут ими: звери отходили от него, а зла ему никакого не причиняли. Ведь когда только начинало устраиваться место то, тогда преподобный Сергий много огорчений и зла претерпел от бесов, и от зверей, и гадов. Но никто из них не прикоснулся к нему и не обидел его: потому что благодать Божья охраняла его. И пусть никто не удивляется этому, зная воистину, что если Бог живет в человеке и если Дух Святой осеняет его, то все ему покоряются, как в древности Адаму первозданному до нарушения им заповеди Господней; также и Сергию все покорялись, когда он жил один в пустыни.

Анализ идейно-стилевого содержания эпизода "Последние годы жизни Сергия, кончина, посмертные чудеса", филологический факультет ОмГПУ, 1 курс, преподаватель: Евчук Ольга Петровна

К сожалению, «Житие Сергия» не дошло до нас в первоначальном виде: в середине XV в. житие, вышедшее из-под пера Епифания, было переработано официальным агиографом Пахомием Логофетом. Пахомий писал после «обретения мощей» Сергия в 1422 г. и основное внимание уделил «чудесам», свершавшимся у гроба святого, усиливает элемент похвалы святому в новом панегирическом стиле. Удовлетворяя требованиям заказчиков, Пахомий придал «Житию Сергия» парадную форму. Но даже в переработанном виде, «Житие Сергия» свидетельствует; незаурядной образованности его автора. Библия и Евангелие многократно цитируются и перефразируются в житии; в некоторых случаях из библейских цитат создается своеобразный монтаж, как, например, в молитве Сергия после его пострижения, которая составлена из небольших отрывков 25, 83, 92 псалмов. Памятники византийской агиографии также были прекрасно известны автору «Жития Сергия» - различным эпизодам «Жития Сергия» ученые приводили параллели из житий Антония Великого, Федора Едесского и других.

2. Плетение словес

Одна из главных особенностей литературы эпохи второго «южнославянского влияния» - её орнаментальность. Слово в поэтической речи сохраняет свои обычные «словарные значения», но приобретает некий «прибавочный элемент», выражающийся в новых оттенках значений, иногда новой экспрессии, эмоциональности, оттенков этической оценки определяемого словом явления. Прибавочный элемент становится в чем-то общим для целой группы слов, он разрушает обособленность, изолированность слова, вырастает в контексте поэтической речи и над ее контекстом.

Интерес; внутренней жизни человека обусловил внимание писателей; способности слова передать сущность изображаемого. Этим объясняется нагромождение эпитетов, любовь; сочетаниям слов одного корня; слова у писателей иногда как будто теряют свою смысловую функцию и связываются ассонансом, аллитерацией.

Так, важным событием анализируемого эпизода становится отказ Сергия от митрополичьего престола, предложенного святому состарившимся митрополитом Алексеем. Особо подчеркивает Епифаний скромность Сергия: («Кто я такой, грешный и худший из всех людей?» - отвечает святой на предложение Алексея). Контраст драгоценностей, преподнесенных митрополитом, и бедной жизни самого Сергия подчеркивает эту черту Преподобного («повелел митрополит вынести крест с парамандом, золотом и камнями драгоценными украшенный, и подарил это святому. Тот же со смирением поклонился, говоря: «Прости меня, владыка, но я с юности не носил золота, в старости же особенно хочу в нищете жить»). В некоторой мере противопоставляется Сергий и занявшему престол Алексия Михаилу («Услышал блаженный, что ополчается Михаил на него, и сказал ученикам своим, что Михаил, ополчающийся на святую обитель эту, не сможет получить желанного, потому что гордостью побежден, и Царьграда не сможет увидеть. Так и случилось, как пророчил святой: когда Михаил плыл к Царьграду, он недугом был поражен и скончался»). Упоминание смерти Михаила также обращает наше внимание на прорицательский дар святого.

Неоднократное проявление пророческого дара Сергия видим и в предшествующих событиях. Свидетелями одного из них мы становимся в главе «об основании монастыря на реке Киржач» («Святой же старец, перекрестив его рукой, сказал: «Господь пусть исполнит желание твое!» И когда он благословлял Исаакия, то увидел, как некое огромное пламя вышло из руки Сергия и всего Исаакия окружило»).

В главе «о епископе Стефане» ученики видят, как Сергий неожиданно «от трапезы святой встав, немного постоял, и молитву совершил». По окончании трапезы они начали его спрашивать о случившемся. «Он же все открыл им, говоря: «Встал я, когда епископ Стефан шел по дороге к городу Москве и напротив монастыря нашего поклонился Святой Троице и нас, смиренных, благословил». Он указал и место, где это случилось».

Еще одно чудесное событие происходит и в главе «о видении ангела, служащего с блаженным Сергием», так объясняет происходящее своим ученика Сергий: «О чада любимые! Если Господь Бог вам открыл, смогу ли я это утаить? Тот, кого вы видели, - ангел Господень; и не только сегодня, но и всегда по воле Божьей служу с ним я, недостойный. Но то, что вы видели, никому не рассказывайте, пока я не уйду из жизни этой».

Открывается перед Сергием и картина победы князя Дмитрия над армией Мамая: «Святой же, как было сказано, пророческим обладая даром, знал обо всем, словно находился поблизости. Он видел издалека, с расстояния во много дней ходьбы, на молитве с братией к Богу обращаясь о даровании победы над погаными».

Узнаем мы и деятельности учеников Сергия: о создании монастыря на реке Киржач, Андроникова, Симоновского, Голутвинском, Высоком монастырях, о монастыре на реке Дубенке.

Возвращаясь к главе о возведении Сергия на митрополичий престол, можно добавить, что решительный отказ Сергия, обозначил тот предел, переступать который он не хотел. Этот окончательный выбор Сергия был для него очень важен. Теперь Сергий - признанный облик благочестия и простоты, отшельник и учитель, заслуживший высший свет. В отличие от мирской деятельности здесь нет усталости, разуверений, горечи. Святой почти уж за пределами. Он просветлен, пронизан духом, преображен еще при жизни.

Чудеса и видения становятся важнейшими элементами всего повествования. Всеми мерами Епифаний стремится доказать врожденную праведность своего учителя, прославить его как предызбранного "угодника Божия", как истинного служителя Божественной Троицы, который стяжал светоносную силу знания троической тайны. В этом - основная задача писателя. Отсюда мистико-символический подтекст его произведения, организуемый и содержательно, и композиционно-стилистически.

На закате жизни Сергий удостоился особенно высоких откровений. Особо значимым из которых, становится посещение Сергия Богоматерью. В своей молитве Сергий неоднократно произносит такие близкие по семантике слова как «заступница», «покровительница», «помощница», «защитница», во всей полноте раскрывающие нам образ Богородицы.

Особо примечателен и момент самого явления: «И вот свет ослепительный, сильнее солнца сияющий, ярко озарил святого; и видит он Пречистую Богородицу с двумя апостолами, Петром и Иоанном, в несказанной светлости блистающую. И когда увидел ее святой, он упал ниц, не в силах вынести нестерпимый этот свет». Несколько раз повторяется слово «свет», которое усиливается однокоренным «светлости», близким по значению «солнце». Дополняется картина словами «сияющий», «блистающую», «нестерпимый», «озарил», неоднократно произносимыми звуками -з-/-с-, -в-, -л-. Все это в совокупности позволяет нам представить пространство, насквозь пронизанное чудесным божественным светом.

Дальнейшие главы связываются темой чудес, сопровождающих деяния святого и всё увеличивающейся славой Преподобного.

Так, повествует нам Епиваний о неком епископе, решившем посетить обитель. «Многие вещи слышал он о святом, ибо слух великий о нем распространился повсюду, вплоть до самого Царьграда», но «был этот епископ неверием одержим относительно святого». Дальнейшее же упоминание о слепоте, поразившей епископа, и последующем его прозрении становится неким отражением духовного заблуждения и возвращения после встречи с Сергием на «правый путь»: «Сподобил меня Бог увидеть сегодня небесного человека и земного ангела» - говорит во всеуслышание епископ.

В эпизоде «об исцелении мужа молитвами Сергия» также ярко проявляется стиль «плетения словес». В следующих предложениях: «И так, посовещавшись, они понесли больного к святому и, положив его у ног Сергия, умоляли святого помолиться за него. Святой же взял освященную воду и, молитву сотворив, окропил больного; и в тот же час почувствовал больной, что проходит болезнь его. И вскоре погрузился в продолжительный сон, бессонницу от болезни возмещая» мы неоднократно встречаем слова «святой», однокоренное «освещенную», фонетически близкое «посовещавшись», однокоренные слова «молитва», «помолиться», несколько раз повторяются слова «больной», «болезнь», противопоставляются однокоренные слова «сон» и «бессонница». Так эти слова становятся ключевыми и позволяют нам ощутить губительную силу «болезни» и чудодейственную мощь святого и его молитвы.
Упоминается автор и слуге, которого послал князь Владимир с пищей и питиями для Сергия и его братии. Слуга же, пока он шел к обители, был прельщен сатаной и попробовал того, что было послано князем. Разоблаченный проницательным Сергием, он глубоко раскаялся, упал в ноги святого, плакал и молил о прощении. Сергий, наказав ему больше так не делать, простил его и принял посланное, прося передать князю свою молитву и благословение.

Во главе «о видении священного огня», вновь мы встречаем многократное повторение слова «святой», несколько раз встречаются однокоренные слова «видит», «видение», «виден», «увидев», создающие своеобразную сеть, объединяющую и придающую особую значимость эпизоду.

В заключительной главе «о кончине святого» показательными становятся слова «божественное пение», «божественных подвигов», «приближаясь к Богу», имеющие один корень -бог-/-бож, и приобретающие таким образом ключевое значение, сигнализирующее о предстоящем воссоединении святого с Богом. Впечатление усиливают повторяющиеся почти в каждом слове этих предложений звуки -ж-/-ш-, -б- («жил (…) в совершенном воздержании», «от божественного пения или службы не уклоняясь», «и чем больше старел он, тем больше укреплялся и возвышался», «мужественно и с любовью упражняясь», «и никак его старость не побеждала»).

Эпизод вручения Сергием игуменства своему приемнику Никону, подчеркивают однокоренные слова «ученик», «учитель», тему преемственности развивают слова «вручил», «следующая», высказывание «во всем без исключения следующему своему учителю».

Характерную синтаксическую особенность стиля «плетение словес» отражают последние наставления Сергия: «И беседу повел подобающую, и полезным вещам учил, неуклонно в православии оставаться веля, и завещал единомыслие друг с другом хранить, иметь чистоту душевную и телесную и любовь нелицемерную, от злых и скверных похотей остерегаться, пищу и напитки вкушать трезвенные, а особенно смирением украшать себя, страннолюбия не забывать, от противоречия уклоняться, и ни во что ставить честь и славу жизни этой, но вместо этого от Бога воздаяния ожидать, небесных вечных благ наслаждения».

3. Посмертные чудеса

Сергий «простер к небу руки и, молитву совершив, чистую свою и священную душу с молитвой Господу предал, в год 6900 (1392) месяца сентября в 25 день; жил же преподобный семьдесят восемь лет».

Почти через тридцать лет после смерти Сергия, 5 июля 1422 года, его мощи были обретены нетленными. Еще через тридцать лет, в 1452 году, Сергий был причислен к лику святых. Память его Церковь отмечает 25 сентября, в день его кончины, и 5 июля, в день обретения мощей. Посмертная судьба Сергия - новая жизнь его и его дела в сознании и чувствах народа.

Возвращаясь к тексту «Жития» мы узнаем и о чудесах, сопровождавших кончину святого. После смерти его «Распространилось тогда благоухание великое и неизреченное от тела святого». Чудесные события, сопровождающие смерть святого подчеркиваются Епифанием и на фонетическом уровне-неоднократно повторяющиеся звуки -л-, -с- «Лицо же святого было светлым, как снег». Великую скорбь священной братия усиливают близкие по семантике высказывания «и в плаче и рыдании», «проливали слез ручьи» «плакали они, и если бы могли, умерли бы тогда с ним».

Видим мы здесь и некоторую аналогию с ранее произнесенной фразой «Сподобил меня Бог увидеть сегодня небесного человека и земного ангела», здесь же высказывание «как у Ангела Божиего», обладает еще большей силой и значимостью, Сергий сопоставляется уже не с земным ангелом, а с Ангелом Божьим.

Особой возвышенностью и торжественностью обладает похвальное слово преподобному, что подчеркивается неоднократным повторение слова «Бог», однокоренные слова «прославил», «прославлю», «прославить», близких к ним по семантике «возвеличил», «величие», «похвалить», «похвала»: «он, хотя был человек, подобный нам, но больше нас Бога возлюбил», «и усердно за Христом последовал, и Бог возлюбил его; так как он угодить Богу искренне старался, Бог возвеличил и прославил его», «славящих меня, - сказано, - я прославлю», «кого Бог прославил, кто может того величие скрыть? Следует и нам его поистине достойно прославить и похвалить: ведь похвала наша Сергию не ему пользу приносит, но для нас спасением будет духовным. Поэтому у нас и установился обычай полезный, чтобы почести от Бога святым для последующих поколений в писаниях передавать, чтобы в глубину забвения не погрузились святого добродетели, но, разумными словами о них рассказывая, следует о них сообщить, чтобы принесли они пользу слушателям». Важность данного эпизода подчеркивается однокоренными словами «польза», «полезный».

Отличается заключительный эпизод и сложностью синтаксических конструкций («старец чудесный, добродетелями всякими украшенный, тихий, кроткий нрав имевший, смиренный и добронравный, приветливый и благодушный, утешительный, сладкогласный и мягкий, милостивый и мягкосердечный, смиренномудрый и целомудренный, благочестивый и нищелюбивый, гостеприимный и миролюбивый, и боголюбивый; он был отцам отец и учителям учитель, предводитель вождям, пастырям пастырь, игуменам наставник, монахам начальник, монастырям строитель, постникам похвала, молчальникам поддержка, иереям красота, священникам благолепие, настоящий вождь и неложный учитель, добрый пастырь, праведный учитель, неподкупный наставник, умный правитель, всеблагой руководитель, истинный кормчий, заботливый врач, прекрасный заступник, священный очиститель, создатель общежительства, милостыню подающий, трудолюбивый подвижник, в молитвах крепкий, и чистоты хранитель, целомудрия образец, столп терпения»).

Проводит Епифаний параллели с главными действующими лицами Ветхого и Нового Завета «поистине святой ничем не хуже был тех ветхозаветных божественных мужей: как великий Моисей и после него Иисус, он вождем был и пастырем людям многим, и поистине незлобивость Иакова имел и страннолюбие Авраама, законодатель новый, и наследник небесного царства, и истинный правитель стада своего. Не пустынь ли он наполнил заботами многими? Разумен был Великий Савва, общежительства создатель, но не обладал ли Сергий, как он, добрым разумом, так что многие монастыри общежительные создал?»

4. Символика чисел

Наиболее заметным, буквально бросающимся в глаза повествовательным элементом "Жития Сергия Радонежского" является число 3. Несомненно, автор придавал тройке особое значение, используя ее в связи с тринитарной концепцией своего сочинения, которая, очевидно, была обусловлена не только его собственным богословским взглядом на мир, но и тринитарной концепцией подвижнической жизни его героя. Наиболее насыщены в этом плане первые главы, но продолжение этой темы есть и в заключительной части произведения: упоминание святой троицы: («и всесвятой Троицы озарение получил», «Положено было тело преподобного в церкви, которую он сам создал, и воздвиг, и устроил, и основал, и украсил ее всякими подобающими украшениями, и назвал в честь святой, и живоначальной, и неразделимой, и единосущной Троицы», «и пусть все мы получим его по благодати Господа нашего Иисуса Христа, которому подобает всякая слава, честь, поклонение с безначальным его Отцом и с пресвятым, и благим, и животворящим его Духом ныне, и присно, и во веки веков», «Ныне, Владыка-вседержитель, услышь меня, грешного раба своего, молящегося тебе! Прими молитву мою и благослови место это, которое по твоему изволению создалось для славы твоей, в похвалу и честь пречистой твоей Матери, честного ее Благовещения, чтобы и здесь всегда славилось имя твое, Отца, и Сына, и Святого Духа»), троекратное повторение синтаксических конструкций («таково было житие отца, таковые дарования, таковые чудес его проявления»).

Число 3 скрывается и за описанием явлений небесных сил, предсказывающих судьбу и смерть святого: это видение ангела, служащего литургию в храма вместе с Сергием; это посещение Сергия Богоматерью, которая обещает заботиться об основанном им монастыре; это явление огня, осеняющего алтарь во время литургии, которую служит Сергий. Эти чудеса часто упоминаются в исследовательской литературе как указание на глубину мистической настроенности Сергия, лишь отчасти приоткрытых в Житии.

Трижды Сергий совершает исцеления и воскрешение: воскрешает умершего отрока, исцеляет бесноватого вельможу и больного, жившего недалеко от Троицкой обители. Трижды проявляет Сергий в Житии прозорливость: когда мысленным зрением видит епископа Стефана Пермского, проходящего в нескольких верстах от Троицкого монастыря; когда узнает, что слуга князя Владимира Андреевича попробовал брашна, посланные князем в обитель; когда духовным взором видит все происходящее на Куликовом поле. Трижды по Божией воле привозят сладостный хлеб в монастырь, когда черноризцы испытывали недостаток в еде.

В триады соединены и образы монахов в Житии. В данном эпизоде так объединены ученики Сергия – Симон, Исаакий и Михей. В Житии также упоминается о духовном общении Сергия с митрополитом Алексием и со Стефаном Пермским - Сергий и два архиерея тоже образуют триаду. В.О. Ключевский рассматривал этих трех русских пастырей именно как духовную триаду, троицу: «В это именно время, в начале сороковых годов XIV в., совершились три знаменательные события: из московского Богоявленского монастыря вызван был на церковно-административное поприще скрывавшийся там скромный сорокалетний инок Алексий; тогда же один 20-летний искатель пустыни, будущий преподобный Сергий в дремучем лесу <…> поставил маленькую деревянную келью с такой же церковью, а в Устюге у бедного соборного причетника родился сын, будущий просветитель Пермской земли св. Стефан. Ни одного из этих имен нельзя произнести, не вспомнив двух остальных. Эта присноблаженная триада ярким созвездием блещет в нашем XIV в., делая его зарей политического и нравственного возрождения Русской земли. Тесная дружба и взаимное уважение соединяли их друг с другом. Митрополит Алексий навещал Сергия в его обители и советовался с ним, желая иметь его своим преемником. Припомним задушевный рассказ в житии преподобного Сергия о проезде св. Стефана Пермского мимо Сергиева монастыря, когда оба друга на расстоянии 10 с лишком верст обменялись братскими поклонами» (Ключевский В.О. Значение преп. Сергия Радонежского для русского народа и государства // Жизнь и житие Сергия Радонежского. С. 263).

Итак, в епифаниевской редакции "Жития" Сергия Радонежского число 3 выступает в виде разнообразно оформленного повествовательного компонента: как биографическая подробность, художественная деталь, идейно-художественный образ, равно и как абстрактно-конструктивная модель либо для построения риторических фигур (на уровне словосочетания, фразы, предложения, периода), либо для построения эпизода или сцены. Иными словами, число 3 характеризует и содержательную сторону произведения, и его композиционно-стилистическую структуру, так что по своему значению и функции всецело отображает стремление агиографа прославить своего героя как учителя Святой Троицы. Но наряду с этим означенное число символически выражает и неизъяснимое рационально-логическими средствами знание о сложнейшей умонепостигаемой тайне мироздания в его вечной и временной реальностях. Под пером Епифания число 3 выступает в качестве формально-содержательного компонента воспроизводимой в "Житии" исторической действительности, то есть земной жизни, представляющей собой как творение Бога образ и подобие жизни небесной и потому заключающей в себе знаки (тричисленность, триадность), которыми свидетельствуется бытие Божие в его троическом единстве, согласии и совершенной полноте.

Сказанное предполагает и последний вывод: Епифаний Премудрый в "Житии Сергия Радонежского" явил себя вдохновеннейшим, изощреннейшим и тончайшим богословом; создавая данную агиографию, он попутно размышлял в литературно-художественных образах о Святой Троице - самом трудном догмате христианства, иначе говоря, выражал свое знание об этом предмете не схоластически, а эстетически, причем, несомненно, следовал в этом отношении издревле известной на Руси традиции символического богословия. Точно так же, кстати, богословствовал о Троице и его великий современник - Андрей Рублев, но только живописными средствами: красками, светом, формами, композицией.

5. Список литературы:

Памятники литературы Древней Руси в 12 томах. – М., 1978-1994
Лихачев Д. С. Великий путь: становление русской литературы XI - XVII веков. - М.: Современник, 1987.
Кириллин В. М. Епифаний Премудрый: "Житие Сергия Радонежского"
Топоров В. Н. Святость и святые в русской духовной культуре. Том II. Три века христианства на Руси (XII–XIV вв.)
Ранчин. А. М. Тройные повторы в житии Преподобного Сергия Радонежского.

По древнему преданию, имение родителей Сергия Радонежского, бояр Ростовских , находилось в окрестностях Ростова Великого, по дороге в Ярославль. Родители, «бояре знатные», по-видимому, жили просто, были люди тихие, спокойные, с крепким и серьезным складом жизни.

Св.прп. Кирилл и Мария. Роспись Вознесенского храма на Гродке (Павлов-Посад) Родители Сергия Радонежского

Хотя Кирилл не раз сопровождал в Орду князей Ростовских, как доверенное, близкое лицо, однако сам жил небогато. Ни о какой роскоши, распущенности позднейшего помещика и говорить нельзя. Скорей напротив, можно думать, что домашний быт ближе к крестьянскому: мальчиком Сергия (а тогда - Варфоломея) посылали за лошадьми в поле. Значит, он умел и спутать их, и обротать. И подведя к какому-нибудь пню, ухватив за челку, вспрыгнуть, с торжеством рысцою гнать домой. Быть может, он гонял их и в ночное. И, конечно, не был барчуком.

Родителей можно представить себе людьми почтенными и справедливыми, религиозными в высокой степени. Помогали бедным и охотно принимали странников.

3 мая у Марии родился сын. Священник дал ему имя Варфоломея, по дню празднования этого святого. Особенный оттенок, отличающий его, лежит на ребенке с самого раннего детства.

Семи лет Варфоломея отдали учиться грамоте, в церковную школу, вместе с братом Стефаном. Стефан учился хорошо. Варфоломею же наука не давалась. Как и позже Сергий, маленький Варфоломей очень упорен и старается, но нет успеха. Он огорчен. Учитель иногда его наказывает. Товарищи смеются и родители усовещивают. Варфоломей плачет одиноко, но вперед не двигается.

И вот, деревенская картинка, так близкая и так понятная через шестьсот лет! Забрели куда-то жеребята и пропали. Отец послал Варфоломея их разыскивать, наверно, мальчик уж не раз бродил так, по полям, в лесу, быть может, у прибрежья озера ростовского и кликал их, похлопывал бичом, волочил недоуздки. При всей любви Варфоломея к одиночеству, природе и при всей его мечтательности он, конечно, добросовестнейше исполнял всякое дело - этою чертой отмечена вся его жизнь.

Сергий Радонежский. Чудо

Теперь он - очень удрученный неудачами - нашел не то, чего искал. Под дубом встретил «старца черноризца, саном пресвитера». Очевидно, старец его понял.

Что тебе надо, мальчик?

Варфоломей сквозь слезы рассказал об огорчениях своих и просил молиться, чтобы Бог помог ему одолеть грамоту.

И под тем же дубом стал старец на молитву. Рядом с ним Варфоломей - через плечо недоуздки. Окончив, незнакомец вынул из-за пазухи ковчежец, взял частицу просфоры, благословил ею Варфоломея и велел съесть.

Это дается тебе в знак благодати и для разумения Священного Писания. Отныне овладеешь грамотою лучше братьев и товарищей.

О чем они беседовали дальше, мы не знаем. Но Варфоломей пригласил старца домой. Родители приняли его хорошо, как и обычно странников. Старец позвал мальчика в моленную и велел читать псалмы. Ребенок отговаривался неумением. Но посетитель сам дал книгу, повторивши приказание.

А гостя накормили, за обедом рассказали и о знамениях над сыном. Старец снова подтвердил, что теперь Варфоломей хорошо станет понимать Св. Писание и одолеет чтение.

[После смерти родителей Варфоломей сам отправился в Хотьково-Покровский монастырь, где уже иночествовал его овдовевший брат Стефан. Стремясь к «строжайшему монашеству», к пустынножитию, он оставался здесь недолго и, убедив Стефана, вместе с ним основал пустынь на берегу реки Кончуры, на холме Маковец посреди глухого Радонежского бора, где и построил (около 1335 года) небольшую деревянную церковь во имя Святой Троицы, на месте которой стоит теперь соборный храм также во имя Святой Троицы.

Не выдержав слишком сурового и аскетичного образа жизни, Стефан вскоре уехал в московский Богоявленский монастырь, где позднее стал игуменом. Варфоломей, оставшись в полном одиночестве, призвал некоего игумена Митрофана и принял от него постриг под именем Сергия, так как в тот день праздновалась память мучеников: Сергия и Вакха. Ему было 23 года.]

Совершив обряд пострижения, Митрофан приобщил Сергия Радонежского св. Тайн. Сергий же семь дней не выходя провел в «церквице» своей, молился, ничего не «вкушал», кроме просфоры, которую давал Митрофан. А когда пришло время Митрофану уходить, просил его благословения на жизнь пустынную.

Игумен поддержал его и успокоил, сколько мог. И молодой монах один остался среди сумрачных своих лесов.

Возникали пред ним образы зверей и мерзких гадов. Бросались на него со свистом, скрежетом зубов. Однажды ночью, по рассказу преподобного, когда в «церквице» своей он «пел утреню», чрез стену вдруг вошел сам сатана, с ним целый «полк бесовский». Они гнали его прочь, грозили, наступали. Он молился. («Да воскреснет Бог, и да расточатся врази Его…») Бесы исчезли.

Выдержит ли в грозном лесу, в убогой келии? Страшны, наверно, были осени и зимние метели на его Маковице! Ведь Стефан не выдержал же. Но не таков Сергий. Он упорен, терпелив, и он «боголюбив».

Так прожил он, в полном одиночестве, некоторое время.

Сергий Радонежский. Ручной медведь

Сергий увидел раз у келий огромного медведя, слабого от голода. И пожалел. Принес из келии краюшку хлеба, подал - с детских ведь лет был, как родители, «странноприимен». Мохнатый странник мирно съел. Потом стал навещать его. Сергий подавал всегда. И медведь сделался ручным.

Юность преподобного Сергия (Сергий Радонежский). Нестеров М.В.

Но сколь ни одинок был преподобный в это время, слухи о его пустынничестве шли. И вот стали являться люди, прося взять к себе, спасаться вместе. Сергий отговаривал. Указывал на трудность жизни, на лишения, с ней связанные. Жив еще был для него пример Стефана. Все-таки - уступил. И принял нескольких…

Построили двенадцать келий. Обнесли тыном для защиты от зверей. Келии стояли под огромными соснами, елями. Торчали пни только что срубленных деревьев. Между ними разводила братия свой скромный огород. Жили тихо и сурово.

Сергий Радонежский подавал во всем пример. Сам рубил келии, таскал бревна, носил воду в двух водоносах в гору, молол ручными жерновами, пек хлебы, варил пищу, кроил и шил одежду. И наверно, плотничал теперь уже отлично. Летом и зимой ходил в той же одежде, ни мороз его не брал, ни зной. Телесно, несмотря на скудную пищу, был очень крепок, «имел силу противу двух человек».

Был первым и на службах.

Труды преподобного Сергия (Сергий Радонежский). Нестеров М.В.

Так шли годы. Община жила неоспоримо под началом Сергия. Монастырь рос, сложнел и должен был оформиться. Братия желала, чтобы Сергий стал игуменом. А он отказывался.

Желание игуменства,- говорил,- есть начало и корень властолюбия.

Но братия настаивала. Несколько раз «приступали» к нему старцы, уговаривали, убеждали. Сергий сам ведь основал пустынь, сам построил церковь; кому же и быть игуменом, совершать литургию.

Настояния переходили чуть не в угрозы: братия заявляла, что, если не будет игумена, все разойдутся. Тогда Сергий, проводя обычное свое чувство меры, уступил, но тоже относительно.

Желаю,- сказал, - лучше учиться, нежели учить; лучше повиноваться, нежели начальствовать; но боюсь суда Божия; не знаю, что угодно Богу; святая воля Господа да будет!

И он решил не прекословить - перенести дело на усмотрение церковной власти.

Отче, привезли много хлебов, благослови принять. Вот, по твоим святым молитвам, они у ворот.

Сергий благословил, и в монастырские ворота въехало несколько повозок, нагруженных испеченным хлебом, рыбою и разной снедью. Сергий порадовался, сказал:

Ну вот, вы алчущие, накормите кормильцев наших, позовите их разделить с нами общую трапезу.

Приказал ударить в било, всем идти в церковь, отслужить благодарственный молебен. И лишь после молебна благословил сесть за трапезу. Хлебы оказались теплы, мягки, точно только что из печки.

Троице-Сергиева лавра (Сергий Радонежский). Лисснер Э.

Монастырь не нуждался уже теперь, как прежде. А Сергий был все так же прост - беден, нищ и равнодушен к благам, как остался и до самой смерти. Ни власть, ни разные «отличия» его вообще не занимали. Негромкий голос, тихие движения, лицо покойное, святого плотника великорусского. В нем наши ржи и васильки, березы и зеркальность вод, ласточки и кресты и не сравнимое ни с чем благоухание России. Все - возведенное к предельной легкости, чистоте.

Многие приходили издали, чтобы только взглянуть на преподобного. Это время, когда «старичка» слышно на всю Россию, когда сближается он с митр. Алексием, улаживает распри, совершает грандиозную миссию по распространению монастырей.

Преподобный хотел более строгого порядка, приближавшего к первохристианской общине. Все равны и все бедны одинаково. Ни у кого ничего нет. Монастырь живет общиною.

Деятельность Сергия нововведение расширяло и усложняло. Нужно было строить новые здания - трапезную, хлебопекарню, кладовые, амбары, вести хозяйство и т. п. Прежде руководство его было только духовным - иноки шли к нему как духовнику, на исповедь, за поддержкой и наставлением.

Все способные к труду должны были трудиться. Частная собственность строго воспрещена.

Чтобы управлять усложнившейся общиной, Сергий избрал себе помощников и распределил между ними обязанности. Первым лицом после игумена считался келарь. Эта должность впервые учреждена в русских монастырях пр. Феодосием Печерским. Келарь заведовал казной, благочинием и хозяйством - не только внутри монастыря. Когда появились вотчины, он ведал и их жизнью. Правил и судебные дела.

Уже при Сергии, по-видимому, было собственное хлебопашество - вокруг монастыря являются пахотные поля, частью обрабатываются они монахами, частью наемными крестьянами, частью - желающими поработать на монастырь. Так что у келаря забот немало.

Одним из первых келарей Лавры был преп. Никон, позже игумен.

В духовники назначали опытнейшего в духовной жизни. Он - исповедник братии. , основатель монастыря под Звенигородом, был из первых духовников. Позже эту должность получил Епифаний, биограф Сергия.

За порядком в церкви наблюдал экклезиарх. Меньшие должности: параэкклезиарх - содержал в чистоте церковь, канонарх - вел «клиросное послушание» и хранил богослужебные книги.

Так жили и трудились в монастыре Сергия, теперь уже прославленном, с проложенными к нему дорогами, где можно было и остановиться, и пробыть некоторое время - простым ли людям, или князю.

Два митрополита, оба замечательные, наполняют век: Петр и Алексий. Игумен ратский Петр, волынец родом, первый митрополит русский, основавшийся на севере - сначала во Владимире, потом в Москве. Петр первый благословил Москву. За нее, в сущности, положил всю жизнь. Это он ездит в Орду, добывает от Узбека охранительную грамоту для духовенства, непрерывно помогает князю.

Митрополит Алексий - из сановного, старинного боярства города Чернигова. Отцы его и деды разделяли с князем труд по управлению и обороне государства. На иконах их изображают рядом: Петр, Алексий, в белых клобуках, потемневшие от времени лица, узкие и длинные, седые бороды… Два неустанных созидателя и труженика, два «заступника» и «покровителя» Москвы.

Пр. Сергий при Петре был еще мальчиком, с Алексием он прожил много лет в согласии и дружбе. Но св. Сергий был пустынник и «молитвенник», любитель леса, тишины – его жизненный путь иной. Ему ли, с детства — отошедшему от злобы мира сего, жить при дворе, в Москве, властвовать, иногда вести интриги, назначать, смещать, грозить! Митрополит Алексий часто приезжает в его Лавру - может быть, и отдохнуть с тихим человеком - от борьбы, волнений и политики.

Преподобный Сергий вышел в жизнь, когда татарщина уже надламывалась. Времена Батыя, разорения Владимира, Киева, битва при Сити - все далеко. Идут два процесса, разлагается Орда, крепнет молодое русское государство. Орда дробится, Русь объединяется. В Орде несколько соперников, борющихся за власть. Они друг друга режут, отлагаются, уходят, ослабляя силу целого. В России, наоборот,- восхождение.

В Орде между тем выдвинулся Мамай, стал ханом. Собрал всю волжскую Орду, нанял хивинцев, ясов и буртасов, сговорился с генуэзцами, литовским князем Ягелло - летом заложил свой стан в устье реки Воронежа. Поджидал Ягелло.

Время для Димитрия опасное.

До сих пор Сергий был тихим отшельником, плотником, скромным игуменом и воспитателем, святым. Теперь стоял пред трудным делом: благословения на кровь. Благословил бы на войну, даже национальную, Христос?

Преподобный Сергий Радонежский благословляет Д. Донского. Кившенко А.Д.

Русь собралась

18 августа Димитрий с князем Серпуховским Владимиром, князьями других областей и воеводами приехал в Лавру. Вероятно, это было и торжественно, и глубоко серьезно: Русь вправду собралась. Москва, Владимир, Суздаль, Серпухов, Ростов, Нижний Новгород, Белозерск, Муром, Псков с Андреем Ольгердовичем - впервые двинуты такие силы. Тронулись не зря. Все это понимали.

Начался молебен. Во время службы прибывали вестники - война и в Лавру шла,- докладывали о движении врага, предупреждали торопиться. Сергий упросил Димитрия остаться к трапезе. Здесь он сказал ему:

Еще не пришло время тебе самому носить венец победы с вечным сном; но многим, без числа, сотрудникам твоим плетутся венки мученические.

После трапезы преподобный благословил князя и всю свиту, окропил св. водой.

Иди, не бойся. Бог тебе поможет.

И, наклонившись, на ухо ему шепнул: «Ты победишь».

Есть величавое, с трагическим оттенком - в том, что помощниками князю Сергий дал двух монахов-схимников: Пересвета и Ослябю. Воинами были они в миру и на татар пошли без шлемов, панцирей - в образе схимы, с белыми крестами на монашеской одежде. Очевидно, это придавало войску Димитрия священно-крестоносный облик.

20-го Димитрий был уже в Коломне. 26-27-го русские перешли Оку, рязанскою землею наступали к Дону. 6-го сентября его достигли. И заколебались. Ждать ли татар, переправляться ли?

Старшие, опытные воеводы предлагали: здесь повременить. Мамай силен, с ним и Литва, и князь Олег Рязанский. Димитрий, вопреки советам, перешел через Дон. Назад путь был отрезан, значит, все вперед, победа или смерть.

Сергий в эти дни тоже был в подъеме высочайшем. И вовремя послал вдогонку князю грамоту: «Иди, господин, иди вперед, Бог и Св. Троица помогут!»

По преданию, на зов татарского богатыря выскакал Пересвет, давно готовый к смерти, и, схватившись с Челубеем, поразив его, сам пал. Началась общая битва, на гигантском по тем временам фронте в десять верст. Сергий правильно сказал: «Многим плетутся венки мученические». Их было сплетено немало.

Преподобный же в эти часы молился с братией у себя в церкви. Он говорил о ходе боя. Называл павших и читал заупокойные молитвы. А в конце сказал: «Мы победили».

Преподобный Сергий Радонежский. Кончина

Сергий Радонежский пришел на свою Маковицу скромным и безвестным юношей Варфоломеем, а ушел прославленнейшим старцем. До преподобного на Маковице был лес, вблизи - источник, да медведи жили в дебрях по соседству. А когда он умер, место резко выделялось из лесов и из России. На Маковице стоял монастырь - Троице-Сергиева лавра, одна из четырех лавр нашей родины. Вокруг расчистились леса, поля явились, ржи, овсы, деревни. Еще при Сергии глухой пригорок в лесах Радонежа стал светло-притягательным для тысяч. Сергий Радонежский основал не только свой монастырь и не из него одного действовал. Бесчисленны обители, возникшие по его благословению, основанные его учениками - и проникнутые духом его.

Итак, юноша Варфоломей, удалившись в леса на «Маковицу», оказался создателем монастыря, затем монастырей, затем вообще монашества в огромнейшей стране.

Не оставив по себе писаний, Сергий будто бы ничему не учит. Но он учит именно всем обликом своим: одним он утешение и освежение, другим - немой укор. Безмолвно Сергий учит самому простому: правде, прямоте, мужественности, труду, благоговению и вере.

Читайте:

Учет расчетов с бюджетом Сырники из творога на сковороде — классические рецепты пышных сырников Сырников из 500 г творога Салат "черный жемчуг" с черносливом Салат черная жемчужина с черносливом Лечо с томатной пастой рецепты Афоризмы и цитаты про суицид

Читайте: