Финансист Дмитрий, начитавшись русской литературы XIX века и одержимый страстью к власто- и корыстолюбию, подобно отрицательному прототипу барину из Достоевского, Толстого или того пуще - Некрасова, купил участок земли в ста пятидесяти километрах от столицы и построил там роскошный дом с флигелями, псарню, амбар, конюшню и двадцать пять наскоро сколоченных изб. Нанял в окрестных колхозах крепостных людей. С ними заключался договор, отпечатанный на лазерном принтере. Весь уклад жизни в его поместье соответствовал оригиналу середины прошлого века плюс ежегодное вознаграждение работникам - две тысчи долларов на каждого члена семьи. Уже на второй день новой эры в деревне начинается барский беспредел. "Его дикие забавы во многом следовали исторической традиции, вычитанной из великой русской литературы, оказавшей пагубное воздействие на нестандартную психику Дмитрия". Под "дикими забавами" подразумевается и порка провинившихся крестьян, и неограниченное насилие барина и его жены над дворовыми девками, и домашний театр с единственной пьесой "Горе от ума"... Но вот, согласно канонам, наступает Юрьев день. Новый русский барин устраивает народное гульянье: три ведра водки мужикам, два ведра портвейна бабам, песни, пляски. По амбарной книге выкликает мужиков и расплачивается подушно. На следующее утро выясняется, что все крепостные продлили свои договоры еще на год. И года через три у крепостных сформировалось "новое самосознание" и стали они относиться к барину Дмитрию как к отцу родному - строгому, но справедливому...

После такого сюжета документальный очерк Бориса Екимова на схожую тему под названием "Возле старых могил" с цитированием выписок из протокола правления колхоза "Победа Октября" от 7 июля 1997 года воспринимается чуть ли не как пародия на действительность: "...озимая пшеница пропала почти полностью...", "горючего нет...", "просить районную администрацию об отсрочке погашения задолженности"...

Пропустим стихи Эльмиры Котляр и прочтем два рассказа Григория Петрова. Один про болотного попика. Другой, повеселее, - про безработного Шишигина и его жену, которые пошли в цирк...

Стихи Яна Гольцмана.

В рубрике "Далекое - близкое" - продолжение публикации фрагментов из дневников литературного критика, публициста и культуролога Александра Васильевича Дедкова (1934-1994). "Обессоленное время" - довольно скучное повествование о жизни писателя в советское время.

В рубрике "Публикации и сообщения" - очередные главы книги Виталия Шенталинского "Рабы свободы". В частности "Осколки серебряного века" посвящены добросовестному анализу взаимоотношений философа Бердяева с советской властью.

Любители литературной критики пускай насладятся исследованиями М. Бутова и Д. Бака или хотя бы ознакомятся с их размышлениями над двумя современными образцами "сверхповествования", коими являются "Александрийский квартет" англичанина Лоренса Даррела и лагерная сага нашего соотечественника Евгения Федорова.

В моей любимой с некоторых пор рубрике "Рецензии и обзоры" опубликованы:

рецензия Дмитрия Бавильского на роман Олега Ермакова "Транссибирская пастораль";

рецензия Ольги Ивановой на хорошую книгу стихов "Небо в субтитрах" поэтессы Юлии Скородумовой.

Виталий Кальпиди скоро прочтет рецензию на свой поэтический сборник "Ресницы", написанную его земляком Владимиром Абашевым. Утешит ли это его? Ведь премия Аполлона Григорьева оказалась в руках его собрата по цеху...

Заканчивается номер списком лауреатов премий литературных журналов за 1997 год. И ниже, в рамочке, - "Из летописи "Нового мира": 70 лет назад в # 5 за 1928 год началась публикация второй части "Жизни Клима Самгина" Максима Горького.

"Наш современник"

На обложке журнала - его эмблема, изображение главного символа гражданского несмирения - памятник Минину и Пожарскому. Напомню, что главный редактор журнала - Станислав Куняев. Тираж издания - 14 000 экз., что немало.

Майский номер открывается стихами участника войны Виктора Кочеткова и продолжается второй книгой романа Михаила Алексеева "Мой Сталинград". Автору на днях исполнилось восемьдесят лет.

Александр Кузнецов тоже написал про войну. Но про войну недавнюю, чеченскую, в которой участвовал. На фото - человек в черном одеянии.

Опять нас предали, ребята! / Опять мы бросили своих. / Швырнув за плечи автоматы, / давай помянем на троих!

Война окончена. Ее забыли, / Как забывает все моя страна. / Кто генералом стал, кого убили, / Кто пропил натощак все ордена. /

Подборка стихов Глеба Горбовского. Продолжение романа Эрнста Сафонова "Выйти из круга" начинается с фразы: "Авдонин возвратился из райисполкома домой в одиннадцатом часу, и хотя время было позднее - тут же, следом, с большой сумкой в руках появился тесть". Окончание в следующем номере.

Основные особенности классического журнала «обычного русского типа».

Толстый журнал на рубеже веков.

«Наша русская литература (вся в целом) имеет в числе многих своеобразных черт одну, чрезвычайно отличающую ее от за­падноевропейской.

Эта черта - значительное распространение так называемых толстых журналов», - отмечал в 1912 г. библиограф Н.А. Ульянов в предисловии к составленному им «Указателю журнальной литературы». То, что толстый журнал - тип периодики, вызванный к жизни своеобразными условиями России, играет осо­бую роль именно в русской журналистике, отмечали все, кто писал о развитии системы прессы в стране.

Самыми общими характеристиками толстого журнала являются: во-первых, объем (до 300 - 500 страниц); во-вторых, совокупность тем, находящихся в сфере его внимания; в-третьих, особый состав номера, где совмещены литературно-художественный сборник, политическая газета и своеобразная научная энциклопедия. Эти три объекта внимания толстого журнала, три области его интересов на­ходятся в журнальном номере в соотношении, определяемом свое­образием исторического периода и состоянием читательской аудито­рии. В разное время на первый план может выйти одна из них, от­теснив остальные на второй план, но не вытеснив совсем. Это хоро­шо видно при исследовании истории толстого журнала в России.

В XIX - начале XX в. в европейской прессе журналы в основ­ном распределялись по специальностям, по отраслям наук. Они рас­считывали на своего специфического читателя, а не на широкий круг интеллигентных людей. Тип подобных изданий - обозрение - revus, состоящее из коротких статей, каждый номер представляет законченное целое, без продолжающихся публикаций. Легко дос­тупные на Западе книги оставляли журналу «лишь небольшое мес­то на литературном рынке».

В России с ее огромными территориями, редкими оазисами культуры, при отсутствии хороших путей сообщения и ограничен­ном количестве книг именно журнал становился единственным по­ставщиком и художественной литературы, и разнообразных сведе­ний о злободневных событиях, и сообщений о достижениях науки. «За 7-10 рублей, - пишет Н.А. Ульянов, - получает подписчик 12 толстых книжек, в которых опытная редакция преподносит чи­тателю самый разнообразный материал для удовлетворения его любознательности. Журнал до некоторой степени удовлетворяет ост­рую, особенно для провинции острую, потребность - следить за умственной жизнью всего человечества. Внес подписную плату и на целый год обеспечен в этом отношении статьями своего журнала»1. Большую роль в таком типе журнального издания играли печатав­шиеся с продолжением романы, обширные статьи, что создавало у читателя «эффект ожидания» следующего номера, заставляло под­писываться на годичный срок.

Полная характеристика толстого журнала как типа издания со­держится в статье Д.Е. Максимова, опубликованной в 1930 г. в сборнике «Из прошлого русской журналистики». Автор статьи не только показал причины появления толстого журнала в системе русской журналистики, но и выделил основные типообразующие черты подобного издания. Противоречие между потребностями ин­теллигенции и отсутствием в провинции необходимых книг «было разрешено созданием формы толстого журнала, позволяющей со­вместить в одной книге своего рода научную энциклопедию, лите­ратурно-художественный сборник и политическую газету», - точ­но заметил Д.Е.

Максимов2.

Толстый журнал почти целый век был господствующим в систе­ме русской журналистики типом периодического издания. Создан­ный Н.М. Карамзиным и М.Т. Каченовским журнал «Вестник Ев­ропы» стал первым классическим толстым изданием в России. Имея цель знакомить читателя с жизнью Европы, перепечатывая выписки из 12 европейских газет, «Вестник Европы» очень быстро приобрел характерные для последующих толстых журналов отде­лы: беллетристика и критика, политический и научный. Професси­ональные интересы многолетнего издателя М.Т. Каченовского - профессора Московского университета, историка - вывели на пер­вый план научные отделы. Так появился не только «журнал обыч­ного русского типа», как его называли современники, но и его раз­новидность - «энциклопедический толстый журнал». Наиболее полное выражение он получил в издании О. Сенковского «Библио­тека для чтения». При его создании издатель ориентировался на парижскую «Bibliotheque Universelle» (универсальную библиоте­ку), но, как почти всегда случалось в России, европейский образец претерпел значительную трансформацию, превратившись в журнал «обычного русского типа». «Московский телеграф», «Телескоп», «Библиотека для чтения» являлись энциклопедическими журнала­ми. Они делали акцент на просвещении своих читателей, знакоми­ли их с достижениями научной мысли. «Энциклопедический жур­нал до известной степени разрывал сословные рамки журналисти­ки. Это был журнал обо всем и для всех, не только для узкого кру­га образованного дворянства, столичного по преимуществу»3.

Классическими толстыми изданиями были и знаменитые оппо­зиционные журналы «Современник» и «Отечественные записки» Н.А. Некрасова и М.Е. Салтыкова-Щедрина. Они выходили в ост­рейшие моменты истории страны, когда накал политических страс­тей заставлял редакции свести до минимума «научную энциклопе­дию», сосредоточив все внимание на освещении политических собы­тий, которые отодвигали на второй план даже такую традиционную для русского журнала область, как художественная литература. Тип журнала, созданный «Современником» и «Отечественными за­писками», Д.Е. Максимов и Б.И. Есин назвали публицистическим. В таком журнале на первый план выходит политическая газета, ма­териалы которой печатаются в публицистических отделах, существовавших во всех толстых журналах: «Внутреннее обозрение», «Иностранное обозрение», «Провинциальное обозрение», «Из об­щественной жизни» и др. Своеобразный жанр обозрения давал возможность рассказать о событиях, произошедших за месяц, прокомментировать их и выразить свое отношение к происходящему. Обозрение обычно представляло ряд небольших статей, посвященных основным событиям месяца. Темы этих статей выносились в подзаголовок. Так, например, в 8-м номере «Вестника Европы» за 1909 г. «Внутреннее обозрение» состояло из следующих статей: «Несбывшиеся ожидания», «Оппозиция его Величества» и офици­озная печать», «Умеренно-реакционная программа», «Приоста­новка газеты «Слово». Даже литературная критика очень часто принимала вид обозрения, достаточно вспомнить знаменитые ста­тьи В.Г. Белинского.

В аналитических обзорах и хроникальных отделах толстого журнала выражалась его идеологическая программа, направление. «Журналистика, преследуя, главным образом, общественно-воспи­тательные цели, - пишет Д.Е. Максимов, - естественно, выдвига­ла на первый план обозрения и статьи, а к беллетристике относи­лась как к неизбежной уступке несерьезному читателю. Поэтому не­беллетристическим отделам (особенно политическому обозрению) отводилось много места». Для русского толстого журнала, особен­но для его публицистической разновидности, характерно особое от­ношение к беллетристике, которая являлась не только «уступкой несерьезному читателю». Важнее было то, что в журнале «поме­щенные в нем художественные произведения воспринимаются чита­телем в первую очередь как взгляды самого журнала и только во вторую как индивидуальные мнения авторов, обладающих тем или иным мировоззрением. Литературная личность писателя, участвую­щего в идеологически определившемся органе, помогает осмыслить и подпирает собой не столько отдельные части журнала (статью, стихотворение и проч.), сколько весь журнал в целом»4.

Тип толстого журнала активно диктовал свои требования к ли­тературному материалу, помещенному в номере. Не каждое литера­турное произведение могло быть опубликовано на его страницах, а только созвучное его программе. Кроме того, журнальный контекст придавал повести или рассказу новые оттенки, может быть и не предусмотренные писателем. «Известно, что в традиционной рус­ской журналистике публицистического типа, - продолжает свою мысль Е.Д. Максимов, - каждый крепко сколоченный в идеологи­ческом отношении орган до некоторой степени обезличивает поме­щенный в нем материал, приобретающий в нем особую функцию сравнительно с той, которая была бы свойственна этому материалу вне журнала. Материал, включенный в журнал, теряет индивиду­альные оттенки и повертывается к читателю своей суммарной, ти­пологической стороной как в идеологическом, так отчасти и в эсте­тическом отношении»5.

Таким образом, соотношение отделов, роль беллетристики, по­литических известий и энциклопедических публикаций в составе номера помогают определить характер рассматриваемого журнала, отнести его к энциклопедическому, публицистическому или литера­турному подтипу.

«Обычный русский тип» журнала, лучше всего приспособленный к своеобразным условиям России, привычный для читателя, хорошо знавшего, что он хочет и может найти в полученной им журнальной книжке, часто диктовал свои условия редакциям журналов. Так, па-пример, возрожденный в 1866 г. «Вестник Европы» был задуман по типу английских трехмесячников, но уже к концу второго года изда­ния он вынужден был стать ежемесячником «обычного русского типа», так как читателя выход журнала один раз в три месяца не ус­траивал. Для этого «ему нужно было только обратить в постоянные отделы то, что до сих пор имело в нем более или менее случайный характер, беллетристику и хронику», - рассказывал редактор «Вес­тника Европы» К.К. Арсеньев впоследствии6.

В 1892 г. вышел журнал «Мир божий», сыгравший затем за­метную роль в системе русских журналов. Но задуман он был как издание «для юношества и самообразования». Во второй половине 90-х годов журнал превратился в общественно-политическое и литературное издание того же «обычного русского типа».

Журнал «Жизнь», созданный как журнал для семейного чте­ния, «Образование», первоначально называвшееся «Женское обра­зование», и некоторые другие, возникшие в 90-х годах XIX в., не­избежно трансформировались в традиционные толстые издания.

Это было вызвано, во-первых, требованиями аудитории, кото­рая хотела видеть новый журнал таким, какой она привыкла читать за почти 100-летнюю историю развития журналистики. Во-вторых, усложнившаяся в предреволюционный период общественная жизнь требовала от редакций широкого обобщающего освещения, развер­нутых комментариев, именно того, к чему был так хорошо приспо­соблен толстый журнал.

Но на рубеже XIX и XX вв. развитие газет отодвинуло журнал с первого места в системе прессы. Повсеместно слышались разгово­ры о смерти подобного типа изданий. Журнал «Современная жизнь» в 1906 г. писал, что толстые журналы «слишком медлительны и слишком громоздки, чтобы в острые периоды общественной жизни быть главными руслами идейных течений. Правда, их солидность, основательность в разработке задач времени куда выше приемов лег­комысленной прессы. Но когда центр тяжести интересов не в теоре­тическом, а в практическом творчестве, пока нет вольного или не­вольного затишья, реакции - эта солидность мало помогает им»7.

Основной упрек толстому журналу - медлительность и громоз­дкость. Но были и другие причины падения престижа изданий та­кого типа. Убыстрившийся ритм исторического развития, усложне­ние общественной жизни, рост грамотности населения привели к значительному увеличению читательской аудитории, которую инте­ресовал более широкий круг не только общественных, но и научных и культурных проблем. Толстый журнал при всей его универсаль­ности уже не удовлетворял всем требованиям читателей. Так, на­пример, значительно повысился интерес к научным проблемам, тем более что научно-технический прогресс начала XX в. этому способ­ствовал. Толстые журналы это заметили, на рубеже веков повыси­лась роль энциклопедического материала, много внимания уделялось проблемам образования и просвещения. На достаточно корот­кое время журналы вновь стали энциклопедическими. Но значи­тельная дифференциация наук, интерес к естественнонаучным дис­циплинам - математике, химии, медицине и т.п. - вызвали к жизни большое количество специализированных изданий для подготов­ленных читателей и научно-популярных для интересующихся. «Ве­стник знания», «Вестник и библиотека для самообразования», «Знание для всех», «Вокруг света», «Природа и люди» в XX в. в полной мере решали энциклопедические задачи.

Перед первой русской революцией, а также в 1905-1907 гг. развитие событий заставило толстые журналы вновь сконцентриро­вать внимание на осмыслении происходящего. В это время практи­чески вся пресса была политической, а журналы приобрели публи­цистический характер. Но развитие политических газет, особенно партийных органов, составляло журналу серьезную конкуренцию.

Еще одно повое явление жизни отразилось на судьбе толстого журнала - возникновение новых литературных течений и школ, вызвавших большой общественный резонанс и обострение литера­турной борьбы. Для решения сложных эстетических вопросов боль­ше подошли появившиеся в самом конце XIX в. «журналы-манифе­сты», «Мир искусства», «Новый путь», «Весы» и др. Художествен­ные произведения начали печататься не в журналах, а в различных альманахах, выпускавшихся многочисленными издательствами, вокруг которых группировались писатели разных направлений. Сборники издательств «Знание», «Шиповник», «Северные цветы», «Скорпион» и многих других давали возможность показать свое творчество без идеологической «добавки», привнесенной направле­нием журнала. Художественная литература, самые лучшие ее об­разцы, тоже постепенно уходила из-под обложки традиционного из­дания, так как там ей становилось тесно. Это не значит, что толстые журналы совсем остались без хорошей беллетристики, после рево­люции 1905-1907 гг. многие русские писатели снова вернулись в солидные, читаемые интеллигенцией издания, даже попытались придать им преимущественно литературный характер, по в годы, предшествовавшие революционным потрясениям 1917-го этот про­цесс «не пошел». В период классовых боев, Первой мировой вой­ны, революций публицистические статьи выходили на первый план. Уходят из толстого журнала театральные и художественные ре­цензии: развитие театра и изобразительного искусства, усложнение эстетических споров и в этих областях способствуют формированию специальных изданий - театральных, художественных, музыкаль­ных и т.д.

Толстые журналы

«Журнал (франц. journal, первонач. - дневник), печатное периодическое издание. Первым журналом считается „Журналь де саван“ („Journal des scavants“, Франция, 1665)». Так определяется слово «журнал» в Советском энциклопедическом словаре. Наверное, подобное объяснение даётся этому слову в энциклопедиях и словарях других стран мира. Но что такое «толстый журнал»? Как может перевести, например, англичанин, словосочетание «fat magazine» или «fat journal»? Естественно, без знания советских реалий такое выражение для иностранца выглядело полной бессмыслицей. Между тем каждый советский интеллигентный человек (или причислявший себя к таковым) прекрасно понимал, что такое «толстый журнал». «Новый мир», «Знамя», «Дружба народов», «Иностранная литература» - это были не просто журналы с определённым набором текстов, не только источник информации, это был особый пласт культуры, некая прерогатива свободы в несвободной стране.

В Российской империи первый журнал появился в 1728 году. Из печати вышло приложение к газете «Санкт-Петербургские ведомости» - «Месячные исторические, генеалогические и географические примечания в Ведомостях». А в XIX веке появились первые литературные журналы - «Вестник Европы», «Русское богатство», «Отечественные записки», «Современник», «Русская мысль».

В те времена существовал особый культ литературного журнала, ритуал подготовки к чтению и непосредственно чтения. Начиналось священнодействие с того, что лакей на шикарном подносе приносил в читальную комнату пахнущий краской журнал. Специальным ножичком для резки бумаги барин сам разрезал края страниц. Эту процедуру нельзя было доверять даже самому верному слуге, её следовало выполнять только самому; многие, кроме этого ножичка и столовых приборов, никакого другого инструмента за свою жизнь в руках и не держали. А дальше начиналось погружение в чтение. И главным-то было не само чтение, не содержание того или иного романа или поэмы и даже не удовольствие от прочитанного. Ощущение своей причастности к культуре и политике, осознание того, что Россия, со всеми её недостатками, крепостным правом и глухой безграмотностью большей части населения, всё-таки находится в пределах культурной просвёщенной Европы, а не вне их. «Что там Пушкин, что этот сукин сын написал? Хорош, хорош, браво! Можем ведь мы, русские, - когда захотим!». Хотя зачастую барин, живущий в самом центре России, в Рязанской или Владимирской губернии, по-русски читал и писал с трудом, предпочитая «языку черни» благородный французский.

Во второй половине XIX века литературные журналы стали менее элитарными. Изменился и контингент читателей. Часть помещиков была озабочена устройством своего быта после крестьянской реформы, а другая часть занята проматыванием состояний и имений. На первый план в культурной жизни Российской империи вышла разночинная интеллигенция - новая буржуазия, адвокаты, студенты и преподаватели университетов. И хотя цензура работала не покладая рук, именно литературные журналы, наряду с некоторыми газетами, были единственным источником свободного слова и мысли в стране.

После революции казалось, что «толстые» журналы обречены как «чуждое пролетариату явление». Но нет, как только страна пришла в себя после Гражданской войны и начала налаживать нормальную жизнь, один за другим стали появляться и новые литературные журналы. В мае 1924 года вышел в свет первый номер журнала «Октябрь», печатного органа Московской ассоциации пролетарских писателей (МАПП). В создании «Октября» принимали участие А. Фадеев, А. Серафимович, Д. Фурманов, М. Шолохов, М. Светлов. Несмотря на «пролетарскую» направленность, в журнале печатались самые разные авторы: В. Маяковский, А. Платонов, С. Есенин, Ю. Олеша, М. Зощенко, М. Пришвин, А. Гайдар, К. Паустовский. Помимо отечественных писателей, «Октябрь» публиковал и произведения иностранных писателей: Л. Фейхтвангера, В. Бределя, Р. Роллана, А. Барбюса, Т. Драйзера, М. Андерсена-Нексё, Г. Манна. До определённого момента «Октябрь» считался журналом лояльным или, по крайней мере, не конфликтующим с властью. Однако в середине 70-х ситуация изменилась - в «Октябре» были напечатаны остросоциальная повесть «Печальный детектив» В. Астафьева и роман А. Рыбакова «Тяжёлый песок». Это, понятное дело, вызвало критику со стороны партийных идеологов, однако «Октябрь» и в дальнейшем продолжал публиковать на своих страницах «нелюбимых» властью писателей, таких как А. Адамович, Б. Ахмадулина, Г. Бакланов, Б. Васильев, А. Вознесенский, Ф. Искандер, Ю. Мориц, Ю. Нагибин. В начале перестройки журнал одним из первых напечатал публицистические работы А. Сахарова, нашумевшие документальные повести Д. Волкогонова «Триумф и трагедия. Политический портрет И. В. Сталина» и «Лев Троцкий. Политический портрет», ранее запрещённый советской цензурой «Реквием» А. Ахматовой. В конце 80-х годов «Октябрь» стал первым в СССР журналом, вышедшим из ведомственного подчинения и зарегистрированным как независимое издание.

В 1931 году появился ещё один лидер среди советских литературных журналов - «Знамя» (до 1933 года он был известен как «Литературное объединение Красной Армии и Флота» (ЛОКАФ)). Журнал изначально ориентировался на военно-историческую проблематику, и не случайно именно в «Знамени» были впервые опубликованы такие вещи, как «Падение Парижа» И. Эренбурга, «Зоя» М. Алигер, «Сын» П. Антокольского, «Молодая гвардия» А. Фадеева, «В окопах Сталинграда» В. Некрасова, военная проза В. Гроссмана, Э. Казакевича. В середине 50-х «Знамя» начинает публикацию поэтических произведений Б. Пастернака, А. Ахматовой, А. Вознесенского. В первые перестроечные годы, когда «Знамя» возглавил писатель-фронтовик и общественный деятель Григорий Яковлевич Бакланов, журнал стал одним из самых передовых органов либерализма в СССР. «Знамя» вернуло читателю забытые и запрещённые произведения М. Булгакова, Е. Замятина, А. Платонова, напечатало «Воспоминания» А. Сахарова.

«Толстый журнал был особым журналом для интеллигенции. То, что было напечатано в толстом журнале, обладало знаком качества. Если это выходило не сразу и задерживалось цензурой, то качество увеличивалось во много раз, - сказал однажды Эдвард Радзинский. - …Для меня был особняком „Новый мир“, потому что он был самый бунтующий». Действительно, известный писатель и телеведущий не одинок в своём мнении. Журнал «Новый мир» в 50–60-х годах стал символом если и не бунта, то, по крайней мере, сопротивления официальному догматизму в литературе, оставшемуся со сталинских времён; журнал был, как говорили тогда, «цитаделью оттепели и либерализма в СССР».

История «Нового мира» началась в 1924 году, когда главный редактор газеты «Известия» Ю. М. Стеклов предложил создать ежемесячный литературно-художественный и общественно-политический журнал на базе издательства «Известия». Руководили «Новым миром» нарком просвещения СССР А. Луначарский и Ю. Стеклов. В 1926 году пост главного редактора занял литературный критик В. Полонский, а в 1931 году руководство перешло к главному редактору «Известий» И. М. Гронскому. Вскоре «Новый мир» впервые пошёл наперекор власти, опубликовав несколько произведений опального писателя Бориса Пильняка. В 30-е годы власть такого вольнодумства не прощала - в 1937 году Гронский был смещён с поста главного редактора «Известий» и «Нового мира», а вскоре был арестован. Его должность занял В. П. Ставский, которого в 1941 году сменил В. Р. Щербина.

После войны журнал возглавил известный писатель Константин Симонов. А в 1950 году в «Новый мир» пришёл человек, которого можно самого смело назвать символом эпохи и под руководством которого «Новый мир» стал самым популярным литературным журналом в СССР, - Александр Твардовский, четырежды награждённый (в 1941, 1946, 1947, 1971 годах) Государственной премией СССР. Но не в званиях дело, не этим был знаменит Александр Трифонович. Василий Тёркин, персонаж одноимённой поэмы Твардовского, стал, по сути, народным героем. Илья Муромец боролся с Соловьём-разбойником, Александр Невский разбивал ливонцев и тевтонцев на льду Чудского озера, а Тёркин в огне не горел, в воде не тонул и бил фашистов и едким словом, и пулей. Однажды великий Борис Пастернак на одном из редакционных заседаний взял без особого интереса поэму молодого автора Александра Твардовского «Страна Муравия». И вдруг замер, вчитался, а затем встал и со словами «Да о чём говорить? Это же гений!» ушёл, взяв с собой рукопись. А Иван Бунин, на дух не переносивший всё советское, а особенно советскую литературу, дал восторженную рецензию на «Книгу про бойца». В общем, Александр Трифонович пользовался уважением коллег по писательскому цеху, был любим читателями и при этом, до определённого момента, обласкан властью.

В последнем номере «Нового мира» за 1953 год появилась статья Владимира Померанцева «Об искренности в литературе», в которой автор «впервые подверг критическому разбору недостатки советской литературы послевоенного периода». Эту публикацию можно назвать началом «золотого века» советских «толстых» журналов. Как «Аврора» дала свой знаменитый залп, так и «Новый мир» впервые напечатал то, о чём раньше говорить и размышлять было запрещено. И власть тотчас забыла о былых заслугах и званиях Александра Твардовского. Сталин уже умер, Берия был осуждён, но дух несвободы был ещё очень крепок. В «Новом мире» были напечатаны ещё несколько острых работ Ф. Абрамова, М. Щеглова, М. Лифшица, после чего Твардовского уволили с поста главного редактора.

Через четыре года после свой отставки Александр Твардовский вернулся в «Новый мир» (в период его отсутствия журналом руководил Константин Симонов). И начался самый известный и бурный период в истории журнала, период, когда выражения «Новый мир» и «журнал Твардовского» становятся синонимами. Каждый номер «Нового мира» читатели ждали с нетерпением - все знали, что в журнале обязательно будет что-то новое, свежее, остросоциальное и интересное. И «Новый мир» периода Твардовского всегда оправдывал эти надежды.

Эпохальной в истории журнала стала публикация в 1962 году повести «Один день Ивана Денисовича» и трёх рассказов «Матрёнин двор», «Случай на станции Кречетовка», «Для пользы дела» известного ранее только по самиздатовским публикациям учителя из Рязани Александра Солженицына. После выхода номера с прозой Солженицына название журнала стало известно всей стране, даже тем, кто никогда в жизни не держал в руках «Новый мир», настолько острая полемика развернулась в обществе. В 1966 году Твардовский решился на публикацию ещё одного рассказа А. Солженицына «Захар Калита». Между тем оттепель постепенно заканчивалась. Твардовскому и его коллегам-редакторам из других журналов приходилось буквально с боем отстаивать право публиковать произведения «неугодных» власти авторов. С каждым разом это становилось всё труднее и труднее. В 1970 году Александр Твардовский был уволен из «Нового мира» и вскоре умер.

70-е и первая половина 80-х годов - время жёсткой цензуры и «закручивания гаек». И тем не менее, иногда удавалось пробиваться сквозь стену запретов и публиковать произведения, становившиеся событием в литературной жизни. Новый всплеск интереса к «толстым» журналам возник с началом перестройки. В советское время тираж «толстых» журналов достигал миллиона экземпляров, а в 1991 году «Новый мир» вышел рекордным тиражом в два миллиона семьсот тысяч экземпляров. Тираж «Знамени» достигал полутора миллионов. И при этом оформить подписку либо купить «Новый мир» или «Знамя» в свободной продаже считалось неслыханной удачей. Журналы доставали «по блату», в библиотеках записывались в очереди, растягивавшиеся на месяцы. Как югославская мебель, австрийские сапоги и отечественные автомобили, право на честную и правдивую литературу было в Советском Союзе дефицитом.

Как и в дореволюционное время, в чтении журналов соблюдался определённый ритуал. «У читателей толстых литературных журналов ещё совсем недавно было удовольствие пойти к почтовому ящику, вынуть номер журнала, прийти домой, раскрыть и тут же узнать, где же проходит сегодня литературный мейнстрим и о чём можно поговорить вечером в гостях с кем-то или какое стихотворение прочитать милой девушке, если ты молод, - рассказывал в одном из интервью „Радио Свобода“ нынешний главный редактор „Знамени“ Сергей Чупринин. - Увы, к сожалению, к почтовым ящикам ходят всё меньше и меньше людей». Да, после 1991 года тиражи «толстых» журналов стали синхронно и с катастрофической скоростью падать. Если раньше счёт шёл на миллионы экземпляров, то в 90-е - на десятки тысяч, и это в лучшем случае. Многие полагали, что «толстые» журналы исчезнут как явление. Этого, к счастью, не произошло, однако вместе с падением тиражей упала и значимость «толстых» журналов в культурной жизни общества.

Выживут ли «толстые» журналы, станут ли популярными, как раньше, или они так и останутся культурным реликтом тех времён, когда Советский Союз считался (и вполне обоснованно) самой читающей страной в мире?